Дети мигрантов — спасение для школы?

8 декабря на традиционном семинаре «Актуальные исследования и разработки в области образования» Института развития образования ГУ-ВШЭ выступил заместитель директора Санкт-Петербургского филиала ГУ-ВШЭ Даниил Александров с докладом «Дети-мигранты в российских школах: проблемы и перспективы исследования».

В начале своего выступления профессор кафедры социологии Даниил Александров обратил внимание слушателей на то, что проблема мигрантов сейчас чрезвычайно актуальна не только для России, но и для развитых стран Запада, где зачастую также не могут решить вопрос их интеграции. Характерный пример — нашумевшее убийство Тео Ван Гога мусульманским фанатиком 2 ноября 2005 года. Через несколько дней после происшествия министр внутренних дел Голландии выпустил приказ, в котором на улицах запрещалось общаться в группах более трех человек и говорить не на голландском языке. Конечно, приказ действовал недолго, но само его появление, спровоцированное паникой, показывает, что Европа не готова противостоять этническим конфликтам. И это несмотря на то, что там существуют специальные системы интеграции мигрантов и их детей в общество.

Какова же ситуация в России? По словам Даниила Александрова, в российском научном и педагогическом сообществе многие полагают, что у нас в стране дети мигрантов в школах вполне интегрированы. Но так ли это на самом деле? Частично ответ на этот вопрос дает исследование, результаты которого он представил на семинаре.

Проект по изучению детей мигрантов в школах Ленинградской области стартовал весной 2009 года при финансовой поддержке Центра фундаментальных исследований ГУ-ВШЭ. Даниил Александров отметил, что, помимо опытных исследователей, в проекте были заняты студенты, работающие в научно-учебной Лаборатории социологии образования и науки. Несколько месяцев ушло на опрос учеников 7–10 классов, их родителей и преподавателей. «Исследование можно разделить на две части, — отметил Александров. — Первая — это опрос учеников 23 школ в 66 классах, 1200 анкет и дополнительно 44 интервью с педагогами. Во второй части упор делался на интервью и личное общение. По этой схеме мы исследовали еще 6 школ, где взяли 58 интервью у школьников, 31 у родителей и 64 у работников школ». По словам исследователя, «некоторые студенты, проводившие интервью, сдружились со школьниками, ходили с ними в кино, в кафе. Это позволило им войти в доверие и получать более точные сведения, которые дети в другом случае не рассказали бы посторонним людям».

Исследование показало, что мигранты концентрируются в определенных школах, которые не всегда оказываются лучшими. «Учителя нам говорили, что всегда обслуживали определенный контингент. Раньше там учились не дети директоров заводов или начальников цехов, а дети приезжих рабочих, "лимитчиков", — сказал Александров, — теперь учатся дети мигрантов».

«Заметно, что мигрантов больше в тех школах, где в целом меньше учащихся», — отметил исследователь. По его словам, это вызвано тем, что «в условиях нормативно-подушевого финансирования школы рабочих районов, по сути, "вымирают", и для них мигранты оказываются спасением». Они стараются привлекать их простыми условиями поступления, и не очень обеспеченные семьи отдают своих детей именно в такие школы, потому что туда легче попасть. Мало того, учителя в таких школах готовы к возможным трудностям и устраивают дополнительные занятия для детей мигрантов.

«Причем те школы, в которых учатся дети-мигранты, по нашим ощущениям, — это школы с хорошим преподавательским составом, — отметил исследователь. — На одной из досок объявлений мы увидели фотографию учителя, под которой было написано, что он сам учился в этой школе и после окончания вуза пришел сюда учить детей. На мой взгляд, это знак того, что в школе комфортная атмосфера».

Далее Даниил Александров обратил внимание аудитории на данные опросов, которые показали, что «русские не делают различий между мигрантами и коренными жителями, когда выбирают друзей, тогда как мигранты предпочитают дружить друг с другом». «Причем дружат представители самых разных наций, — отметил он, — допустим, армяне с азербайджанцами, то есть они объединяются не по этническим соображениям, а просто потому, что и те, и другие приезжие».

«Предсказуемыми оказались результаты опросов о зависимости успеваемости от знания языка, — сказал Александров. — Оценки по литературе были ниже у тех, кто дома не общался на русском языке, по алгебре же это не оказывало сильного влияния».

Исследователь отметил, что «школа — это важнейший институт адаптации, так как он воздействует не только на детей, но и на их родителей. Через их беседы друг с другом транслируются нормы поведения принимающего сообщества». «Несмотря на то, что со стороны школы оказывается некое давление на учеников: например, они не могут питаться халяльной пищей в столовой, там не преподаются религиозные дисциплины, — подчеркнул Даниил Александров, — мигранты очень хорошо относятся к институту школы и признают эти "ущемления" легитимными».

По его словам, матери учеников больше всего подвержены влиянию школы как ассимилирующего органа. «Так сложилось исторически, что почти все матери детей-мигрантов — домохозяйки, они не знают русского языка, и за счет этого их возможности социализации сильно ограничены, — сказал Александров. — Школа им в этом плане очень помогает, потому что они через детей могут учить язык. Также они часто устраиваются работать в школу, например, уборщицами, гардеробщицами, потому что мужья разрешают им там работать. Авторитет института школы играет в этом плане решающую роль».

Говоря об интервью с родителями школьников, исследователь отметил, что «разговорить» родителей порой было очень сложно, а иногда для этого требовался и переводчик, потому что они не владели в достаточной степени русским языком. Тем не менее, они стараются отдавать своих детей в те школы, где большинство учащихся русские и язык преподавания русский, а не в те школы, где преподавание ведется на национальном языке. Русские родители, наоборот, предпочитают отдавать своих детей в школы, где учится как можно меньше мигрантов.

«Однако пока детей-мигрантов в российских школах обучается достаточно мало, — отметил Александров. — Мы специально выбирали для исследования те школы, в которых детей-мигрантов больше обычного, но и там их количество не превышало 10 процентов от общего числа учеников».

Говоря о перспективах проекта, Даниил Александров отметил необходимость перехода на другие системы опроса и, возможно, перехода в будущем только на интервью. «Опросники составлены иногда не совсем верно, так как мы пользовались наработками наших коллег из Ульяновска, где своя специфика, — сказал он. — Мало того, они громоздки и довольно утомительны для заполнения». Исследователь привел пример, когда интервью выявило то, чего анкетный опрос не показал: «У нас был вопрос, в котором мы спрашивали школьников, были ли у них длинные перерывы в учебе. Один мальчик ответил, что их не было, а потом выяснилось, что он не учился в школе два года и помогал отцу, который работал на автосервисе. В школу ему помогла попасть чистая случайность: завуч одной их местных школ приехал ремонтировать машину и, увидев ребенка, поинтересовался, учится он где-нибудь или нет. Узнав, что нет, он пригласил его в свою школу».

«В любом случае, такие исследования необходимы, потому что уже через пять-семь лет в школе может быть не 10 процентов детей мигрантов, а все 80», — закончил прогнозом свое выступление Даниил Александров.

Анна Козлова, специально для Новостной службы портала ГУ-ВШЭ