Два главных кирпичика для построения университета – кадры и идеи
Олег Ананьин, ординарный профессор, заведующий кафедрой экономической методологии и истории ГУ-ВШЭ
Олег Ананьин, ординарный профессор, заведующий кафедрой экономической методологии и истории ГУ-ВШЭ
— Олег Игоревич, как вы узнали о Вышке?
— Я узнал об этом проекте, когда Вышки еще не было. Мы работали с Кузьминовым в Институте экономики Российской академии наук, причем с 1991 года — в одном большом подразделении, руководили параллельными секторами. Кузьминов активно обсуждал идею о том, что надо что-то создать, с коллегами в институте, предлагал поучаствовать.
— Как вы отнеслись к идее создания нового вуза?
— Сначала возникла идея не учебного заведения, а научного, соответствовавшего профилю тогдашней деятельности Кузьминова, моей, Рустема Нуреева – людей, которые интересовались теорией, историей, контекстом экономической науки. Идея заключалась в том, чтобы создать небольшой институт, интеллектуальный центр, который выполнял бы различные проекты. Но в ходе обсуждений появилась идея создания вуза.
Весь 1992 год шел подготовительный процесс. У нас появились контакты на правительственном уровне. Ключевой для нас фигурой в правительстве был Владимир Александрович Мау, которого мы хорошо знали по Институту экономики, Кузьминов с ним тесно контактировал. И параллельно шел второй процесс: появились зарубежные спонсоры (внутри страны денег не было). Возникла идея взаимодействия с Европейским сообществом, Евросоюза еще не было. Логика была такая: правительству говорим, что дружим с Европейским сообществом, нам обещают деньги, оборудование и прочее. А представителям Европейского сообщества — что дружим с правительством, у нас есть контакты, мы не с улицы. Европейское сообщество предпочитало иметь дело с солидными организациями. А что мы? Ничего же нет, есть только несколько человек, которые чего-то хотят. И им выдавать деньги? Платить за компьютеры, оргтехнику? Нужны были взаимные гарантии.
Весной 1992 года состоялась встреча, в которой участвовали директор нашего Института Леонид Иванович Абалкин – видная фигура (он незадолго до этого ушел из правительства), Кузьминов и я. Мы беседовали о возможности сотрудничества с представителем Европейского сообщества в России Майклом Эмерсоном. И после встречи действительно «процесс пошел». Был выделен небольшой грант от Европейского сообщества на 1992 год, который включал три пункта. Один пункт касался подготовки доклада о состоянии экономического образования в стране, который мы обязались сделать, в двух других пунктах речь шла о представлении полученных результатов на международном экономическом конгрессе в Москве в августе 1992 года и на заключительном семинаре по этим материалам в декабре 1992 года в Роттердаме. Кстати, тогда мы, собственно, и вышли на нашего партнера – Роттердамский университет. Доклад мы действительно представляли. Английский перевод был сделан неважненький, но он существует, где-то брошюрка даже у меня лежит. Был авторский коллектив: Кузьминов, Нуреев, Липсиц, я и Семенцов. На базе доклада в октябре-ноябре 1992 года мы опубликовали разворот в «Экономике и жизни».
В конце ноября документ об учреждении школы подписал Егор Гайдар.
Но этому предшествовали еще некоторые события. Переговоры с правительством шли с начала 1992 года, и шли они трудно, несмотря на то, что нас знали. Кузьминов стал искать другие ходы. Еще во время перестройки Ярослав Иванович с коллегами из МГУ преподавал экономику в Физтехе. У них был уже некоторый опыт преподавания экономики иначе, чем было принято. И летом или ранней осенью 1992 года возникла идея создать новый экономический факультет на базе Открытого университета. Это частное учебное заведение, там был факультет менеджмента, который организовал Юрий Викторович Шараев, молодой совсем парень. Университет стремился создать экономический факультет, а тут как раз пришла публика из академического института. В общем, всех все устраивало.
Надо было подготовить преподавателей, для чего ректор Открытого университета выделил небольшие деньги. Так у будущей Вышки появились первые деньги. Договорились с Григорием Гельмутовичем Канторовичем, что он будет «поднимать» математику, с Револьдом Михайловичем Энтовым — о том, что он прочтет экономический курс. Были и другие курсы. Занятия продолжались до весны.
А весной 1993 года «заработало» правительственное постановление, и подготовительная деятельность перешла уже на площадку Высшей школы экономики.
— Грант, о котором вы сказали, был в рамках программы ТАСIS?
— Да. Это был грант на маленький проект, но он был дан для того, чтобы подготовить более масштабный проект ТАCIS, который был запущен уже совместно с университетом Эразмус в Роттердаме. Летом 1992 года в Москву приезжал будущий руководитель проекта от Эразмуса профессор Соломон Кохен. Мы с ним встречались и обсуждали вопросы по подготовке большого проекта.
У нас появился французский партнер — профессор Жак Сапир из Высшей школы социальных наук в Париже. Параллельно стали взаимодействовать с Михаилом Андреевичем Соллогубом из Сорбонны. Был создан консорциум из нескольких парижских университетов-партнеров. Соллогуб там представлял Сорбонну, Сапир – Высшую школу социальных наук. Был еще и третий университет – Париж-10. Сейчас мы с ним более активно сотрудничаем, чем с Высшей школой социальных наук. Так налаживалась международная линия нашей деятельности. Первые этапы сотрудничества целиком финансировались французской стороной.
В конце апреля 1993 года мы отправили первую команду на переподготовку в Роттердам — шесть преподавателей, в числе которых были Светлана Борисовна Авдашева, Леонид Сергеевич Гребнев, Наталья Борисовна Дзагурова. Начиная с осени, в Роттердам в командировки на месяц-полтора стали ездить наши основные преподаватели. В сентябре Рустем Нуреев поехал, в начале октября — я. Прилетел, включил телевизор и два дня не мог оторваться: CNN показывал в прямом эфире, что происходило в Москве.
— Какую должность вы тогда занимали?
— С марта до середины 1993 года я числился проректором по науке. Параллельно мне была поручена организация кафедры, которая бы вела историю экономических учений. Как проректору мне пришлось ходить по министерствам, утрясать планы исследований. Никакой реальной базы еще не было, а были люди, которые занимались научной деятельностью. Мне сильно не понравилась административная деятельность, и я отказался от проректорства, в середине 1993 года передал дела Андрею Александровичу Яковлеву. А кафедрой я продолжал заниматься, и занимаюсь до сих пор.
— Как создавалась кафедра, какая была логика?
— Нас не совсем устраивало, как преподают экономику в экономических вузах. А кто может преподавать, откуда брать людей? Они есть в сильных вузах. А где взять других людей? Единственный источник, который мы видели, — это Академия наук. В академических институтах в советское время люди, как правило, не преподавали – кто-то сотрудничал с вузами, но далеко не все. Так что было много грамотных по тем временам специалистов, следящих за более-менее современной литературой, которые не были задействованы в учебном процессе. Вот их мы и хотели объединить.
А раз так, то первоначально мы создавали кафедры не по обычному принципу, а по принципу базовой кафедры. В основных институтах-партнерах мы стремились создать «очаги». Предполагалось, что люди продолжали бы работать в институтах, объединились бы в кафедры и вносили свой вклад в учебный процесс. Какие институты были у нас на примете? Естественно, Институт экономики, где мы работали, ЦЭМИ, где работал Канторович, Институт мировой экономики и международных отношений, где работал Любимов. Тогда уже существовал Экспертный институт во главе с Ясиным, это был не академический институт, а институт при Российском союзе промышленников и предпринимателей, но, тем не менее, с ним тоже началось сотрудничество. Мы вышли также на группу людей, которые в том время работали или объединялись вокруг ЦЭКа – Центра экономической конъюнктуры, который возглавлял Уринсон. В этих центрах, институтах появились энтузиасты, которые потом пришли работать в Вышку. Из ЦЭКа пришли Эмиль Ершов, Евгений Гавриленков. Нынешняя кафедра Гавриленкова (кафедра прикладной макроэкономики) – это реликт базовой кафедры ЦЭКа, как и кафедра Канторовича – это реликт базовой кафедры ЦЭМИ.
Моя кафедра поначалу была на базе Института экономики. На кафедре работали в основном сотрудники Института, и, поскольку Институт экономики многопрофильный, они читали совершенно разные курсы. Был период, когда Вадим Валерьевич Радаев работал на моей кафедре и читал экономическую социологию. Тогда же стало формироваться ядро кафедры по профилю экономической истории. С нами начинала Светлана Борисовна Авдашева, чуть позже присоединился Георгий Джемалович Гловели.
Следующий этап развития кафедр заключался в том, что влияние базовых институтов размывалось, стали создаваться кафедры по блокам проблем, что более традиционно. Тогда мне поручили весь гуманитарный блок. У меня на кафедре были и философы, и социологи, и культурологи, и логики, и историки экономической мысли. Потом создалась кафедра Овсея Ирмовича Шкаратана – кафедра общей социологии – она «взяла на себя» философов, логиков и социологов.
— Как факультеты возникали?
— Поначалу у нас была экзотическая структура: был один поток, включавший и экономистов и управленцев. Факультеты назывались «факультет магистратуры» и «факультет бакалавриата», то есть деление на факультеты шло по вертикали. Канторович был деканом факультета магистратуры, а деканом факультета бакалавриата – Шараев. Чтобы воспитать своего бакалавра, нужно четыре года, поэтому все магистры были со стороны, что служило оправданием разным организационным структурам. Какое-то время существовали в таком виде: много общих экономических курсов и некоторые специализации по менеджменту и экономике. Затем выделился менеджмент, позже — социология и право, а потом уж – все прочие.
— Бакалавриат и магистратура – это была дань моде? Или вы понимали, что за этим будущее?
— Уже тогда возможность создания бакалавриата и магистратуры была предусмотрена законодательно. Именно такая модель действовала в Роттердаме, а поскольку мы базировались на партнерском опыте Эразмуса и Европы, то и пошли на это. Сейчас не могу сказать, были ли какие-то другие соображения.
На первом этапе было важно организовать учебный процесс. Все делалось с колес, даже помещений не было. Мы ютились в нескольких комнатах в Институте экономики. Директор сделал Кузьминову поблажку – выделил несколько помещений в дополнение к тому, что у него было как у руководителя сектора. И все. И первые приемные экзамены мы проводили в Институте экономики на Профсоюзной. Просто договаривались о нескольких залах. Для проведения письменных экзаменов арендовали большие аудитории в МГУ.
— Говорят, что даже Дни открытых дверей в МГУ проводили.
— Да, на факультете вычислительной математики и кибернетики арендовали аудитории. Через год нам стало известно, что декан экономического факультета попросил ректора, чтобы этого больше не было. Конкурентов решили не поддерживать. Но мы получили помещения на проспекте Сахарова, там находилась магистратура. А позже появилось решение Министерства экономики о предоставлении нам зданий в Гнездниковском и Кочновском.
И когда появились первые помещения, пришло время посмотреть по сторонам. Мы становились рядовым вузом. Занимались только учебной работой, расширялись, привлекали новых преподавателей, не всегда уже смотрели на качество. И никакой научной деятельности. То есть она была, но замыкалась на саму себя. Были отдельные проекты, например, те, которые делал Андрей Яковлев. Но люди, которые занимались наукой, не преподавали, а те, кто преподавал, не занимались наукой. Это беспокоило. И возникла идея о том, что нужно проводить конференции, стали думать, как стимулировать преподавателей заниматься наукой.
И перелом произошел. Еще лет пять назад просто некуда было пойти. Сейчас же просто глаза разбегаются, хочется в три места одновременно. Себя ограничиваешь, потому что если только других будешь слушать, сам перестанешь развиваться.
— Как возникала идея полноценного университета с развитым гуманитарным профилем?
— Не сразу. Сначала было название «Высшая школа экономики», а потом оказалось, об этом никто сначала и не думал, что отсутствие слова «университет» в названии сразу ставит нас в организационной государственной системе (это же государственный вуз) на вторичную позицию относительно норм финансирования и всего прочего. Тогда возникла идея добиваться статуса университета. Первое название было таким: Высшая школа экономики (государственный университет). Еще через несколько лет появилось нынешнее – Государственный университет – Высшая школа экономики.
А дальше – своя логика. Экономика и социология — центральные направления, вокруг них должно было все строиться. Менеджмент и право коммерчески хорошо «шли», это были самые востребованные специальности, поэтому, когда встал вопрос о расширении, то, конечно, возникли факультеты права и менеджмента.
Причем создать что-то новое, не будучи внутри соответствующего профессионального сообщества, сложно. Мы экономисты, в своей среде всех знаем, понимаем, с кем можно иметь дело, с кем нельзя. А когда ты сторонний, то вынужден опираться на чье-то мнение. С факультетом права все время что-то не получалось, на факультете менеджмента тоже поначалу были проблемы . С социологией, наверно, получилось проще потому, что в Школу пришел Радаев, который все социологическое общество более-менее знал.
— Расскажите, как формировалась библиотека Школы?
— В рамках первого проекта ТАCIS мы с самого начала предусмотрели довольно большие закупки книг и подписку на иностранные журналы. Предусмотреть-то предусмотрели, но как это делать, никто не знал. Оказалось, книжки надо растаможивать, оформлять, в общем, масса проблем возникла сразу. Деньги хоть и были выделены по программе TACIS, но уж не такие большие, надо было как-то выкручиваться. Подписка на учреждение стоит дороже, чем на индивидуальное лицо, поэтому мы сделали такой «нехороший» ход: первые подписки журналов оформили на мое имя. С книжками тоже поначалу не могли придумать ничего лучше, чем возить их в чемоданах. Когда кто-то из преподавателей возвращался со стажировки из Роттердама, брал в свой багаж коробки с книгами. Помню, как я в конце 1993 года вез четыре такие коробки. В университете Эразмус был человек, который закупал литературу, и книги лежали в университете, дожидались, пока их кто-то заберет. Это были издания по экономической тематике на иностранных языках (в основном на английском), отчасти учебники, отчасти научная литература. Вот с таких экзотических методов начиналась вышкинская библиотека.
Со временем все наладилось, появились контрагенты, которые стали осуществлять доставку литературы. Надо отдать должное руководству школы: для библиотеки денег никогда не жалели.
В первой половине 1990-х годов проблемы у библиотек были жуткие, все они были нищие. В ИНИОНе, например, библиотека богатейшая, совершенно уникальная. Если мне нужно что-то из старых западных книжек, я почти всегда это там нахожу. Но 1990-е годы там — дыра. Прекратились всякие закупки. Подписки на многие журналы были прерваны, потом, в конце 1990-х они немножко добрали. Для библиотеки это чудовищно – прерванные подписки; для журнала важно, чтобы он был непрерывный. И только в Вышке, начиная с 1993 года, следили за новинками. Что касается экономической литературы этого периода – 1990-х годов, по некоторым направлениям библиотека ГУ-ВШЭ заведомо лучше, чем другие библиотеки.
— Олег Игоревич, как вы считаете, в чем секрет успеха Вышки? Ведь много вузов появлялось в 1990-е…
— Появлялись в основном частные вузы, поэтому сравнение не совсем корректное. У нас были достойные кадры. Кроме того, мы хотели создать интеллектуальный центр, а не просто деньги зарабатывать. И конечно же, была поддержка со стороны правительства, без этого ничего бы не было, расширяться, не имея помещений, невозможно.
— Что бы вы ответили на такой несерьезный вопрос: как построить университет?
— Я не архитектор и не претендую на эту роль. Своей программы строительства университета у меня нет. Если бы пришлось оказаться в такой ситуации, я опирался бы на опыт Вышки. Два главных кирпичика для построения университета – кадры и идеи. А дальше все будет зависеть от обстоятельств.
Обстоятельства изменились, и, я думаю, путь Вышки сейчас нельзя повторить. Когда она начиналась, была неразбериха, в которой и могло родиться что-то новое. В этом достоинства и недостатки кризисных периодов: они дают возможность кому-то себя проявить, но цена жуткая, жестокая. Китайцы говорят: не дай Бог вам жить в эпоху перемен.
— Каковы, по вашему мнению, самые большие достижения Вышки?
— Достижение – сам факт существования такого учебного заведения.
— А недостатки у Вышки есть?
— Первые семь, может быть, десять лет мы все друг друга знали, сейчас мы не можем на это претендовать – слишком большая организация. В Школе очень централизованная система управления, и это, я знаю, беспокоит руководство. В последнее время происходит бюрократизация. В каком-то смысле это неизбежно в большой организации. Это связано с тем, что многие вещи в Школе не были упорядочены и элементарно упорядочиваются. Но есть опасность потерять ту атмосферу, которая всегда была в Вышке.
Новостная служба портала ГУ-ВШЭ