Рассказывают ветераны. Историю рассказала Городничева Елена Ивановна

Как ни странно я очень хорошо помню день начала войны. Утром я и мой старший брат вместе с отцом пошли на первый сеанс в кинотеатр «Арктика», который был в помещении Лютеранской церкви в Старосадском переулке. Когда мы возвращались домой, обратили внимание на отсутствие людей на улицах. Во дворе нас встретил дворник дядя Ваня, который сердито сказал отцу: «Где вы ходите? Война». По радио уже выступал Молотов. Надо сказать, что я не столкнулась с ужасами войны: воздушными тревогами, бомбежками и др.

Хоть тогда и считали, что война закончится в течение одного–трех месяцев, учреждение, где тогда работал отец, организовало выезд детей сотрудников на летние месяцы в лагерь. Правда, видимо, предполагая, что налеты немецкой авиации все же возможны, лагерь организовали далеко от Москвы, около города Молотов (ныне Пермь), на другой стороне Камы в поселке Курья.

Война затягивалась, в сентябре приехала мама и забрала нас из лагеря. Мы уехали сначала в город Ясные Поляны, а затем в небольшой городок Малмыж. Я училась в третьем классе. Конечно, мы участвовали в разных мероприятиях: собирали колоски, металлолом, посещали госпиталь, где устраивали концерты самодеятельности, готовили подарки для фронтовиков.

В сентябре 1943 года мы вернулись в Москву. Эшелон, в котором мы возвращались, добирался до Москвы две недели, хотя сейчас поезд идет туда чуть больше суток. Нас обгоняли поезда с вооружением для фронта, а навстречу шли санитарные поезда.

В это же время отца, как специалиста–железнодорожника отозвали с фронта в распоряжение железнодорожных войск. Фронт двигался на запад, и встал вопрос восстановления заводов, разрушенных войной. Осень и зима 1943 и 1944 годов запомнилась частыми салютами в часть успехов Советской армии. Они не были такими красочными как сейчас, но это были первые салюты, дарящие радость от первых побед.

В январе 1944 года отца направили в город Конотоп, а в мае мы уехали к нему. Эту поездку я запомнила на всю жизнь. На всем пути вдоль железной дороги не было ни одного неразрушенного вокзала, ни одного дома путевого обходчика, только землянки. Вдоль всего пути тянулась полоса шириной 10-15 метров, так называемая «полоса выжженной земли». Ехавший с нами участник партизанского отряда Ковпака рассказал, что немцы вырубали деревья и выжигали траву, надеясь так обезопасить себя от акций партизан.

Конотоп был освобожден осенью 1943, мы приехали в начале мая 1944 года. В эту ночь немцы бомбили соседний Бахмач, крупный железнодорожный узел, в 10-15 минутах езды от Конотопа. Бомбёжка велась по всем правилам, с применением осветительных ракет, выстрелами зениток и взрывами бомб. Так я познакомилась с войной.

В сентябре месяце открылись школы. Поскольку, после оккупации школы были полностью разорены, одной из просьб к школьникам, было принести из дома стул или табуретку. Вместо парт были длинные дощатые столы, часто отключали электричество, и приходилось заниматься при свете керосиновых ламп. Но, несмотря на эти трудности, учили нас хорошо, без снижения требований.

Очень хорошо помню начало мая 1945 года. Наша школа была расположена в небольшом парке, недалеко от клуба железнодорожников, на котором был расположен репродуктор и каждую перемену мы бежали к зданию клуба, надеясь услышать сообщение об окончании войны. Наконец наступило 9-ое мая и знакомый всем голос Левитана объявил об окончании войны. Это был самый счастливый день, полный солнца, весны, радости и слёз.

Но мне было суждено встретиться с отголосками войны.

Восстановление завода в Конотопе заканчивалось, и отца отправили на другой объект – в Закарпатье. Под его руководством было восстановление предприятий в городах Львов, Станислав. Надо сказать, это самый центр бандеровского сопротивления. Поэтому отец отказался от нашего переезда с ним, и мы вернулись в Москву. Но летом 1947 года мы всё же поехали во Львов.

К тому же, я заболела туберкулёзом, а в Закарпатье был санаторий для подростков больных этой болезнью. Для меня, родившейся и выросшей в Москве, Львов был потрясением. Это был совершенно другой город с европейской архитектурой, узкими улочками, старинными зданиями университета, Политехнического института. Нас с братом поразила красота здания театра им. Заньковицкой и очень забавляла, что за зданием театра, практически в центре Львова, располагался огромный рынок, где торговали всем: овощами, одеждой, всякими железками, кранами, болтами и т.д. Столкнулись мы и с тем, что вечером было запрещено выходить на улицу, т.к. ночью часто в городе случались перестрелки. А потом я уехала в санаторий, расположенный в городе Коссово, практически в самом центре бандеровцев. В этом же санатории отдыхала семья секретаря Станиславского обкома партии, поэтому санаторий постоянно охранял взвод автоматчиков. Именно в этот период я увидела наших солдат, уходящих на задание по борьбе с бандеровцами. Видела пленных бандеровцев. Пожалуй, именно, увидев пленных бандеровцев, я поняла, что значит выражение «волчий взгляд».

Осенью мы вернулись в Москву, а вскоре и вернулся отец. Еще раз война напомнила о себе, когда в 1948 году мы поехали летом к родственникам в Евпаторию. Однажды, мы с приятелями ушли довольно далеко вдоль берега моря. На окраине Евпатории набрели на большое кладбище безымянных могил. Правильные ряды песчаных холмиков вдоль берега. Недалеко в море видны были остовы барж и небольших кораблей. Как нам объяснили потом, это было место высадки первого неудавшегося десанта при освобождении Евпатории.

Это была моя последняя встреча с отголосками войны.