Рассказывают ветераны. Историю рассказала Мальцева Майя Афанасьевна

Когда началась война, я закончила 9 класс. Я жила тогда у брата в районном центре Валки под Харьковом. Брат работал в школе механизаторских кадров преподавателем, с началом войны его сразу забрали в армию. Уходя, брат сказал мне: «Собирай своих комсомольцев (а я была председателем комсомольской организации в школе) и идите обучаться работать на комбайнах. Потому что очень большой урожай зреет, и очень скоро некому его будет собирать, а хлеб нужен, чтобы кормить красноармейцев». Я собрала тогда 15 человек допризывников, и мы пошли  в эту школу, где работал мой брат, и за месяц обучились работать на комбайне. Нас разослали по колхозам и совхозам. Я попала в очень большой колхоз. Когда я приехала туда, там уже был комбайнер среднего возраста, он очень удивился и начал ругаться – что за безобразие! Но я всего несколько дней работала его помощником, а потом его тоже забрали в армию, и я всю уборку урожая справлялась уже сама. 

Через наш колхоз шла отступающая армия и беженцы – дороги были забиты. Немецкие самолет обстреливали эти дороги и одновременно и нас «поливали» пулями. Честно скажу, мы, когда слышали шум самолета, все бросали, и кто куда на четвереньках ползли, прятались среди хлеба. 

Колхоз эвакуировал все, что можно было увезти: скот, технику, а мы продолжали убирать хлеб, и его сразу отправляли в армию. Когда убрали хлеб, председатель колхоза поблагодарил меня, дал два мешка зерна, и меня даже отвезли обратно в районный центр к семье моего брата. Хлеб я оставила им, но мне там оставаться было нельзя, потому что я была комсомолкой. И я  уехала с отступающими войсками в Харьков. Там работала моя старшая сестра (я была самой младшей из 5 детей).

Сестра работала в школе при тракторном заводе, находящемся в 15 км от центра Харькова. Немцы все наступали, но мы не могли эвакуироваться, потому что сестра была больная. Ее муж ушел в ополчение, защищать город. Так мы и остались на оккупированной территории.  У меня до конца жизни  будут в глазах стоять картины того времени, когда в городе бесчинствовали фашисты. В Харькове и в Валках они установили виселицы и вешали коммунистов и работников партии. Они собрали всех евреев и устроили лагерь на поле за тракторным заводом. Я видела этот лагерь, потому что мы остались на квартире при заводе. Нас они не тронули, потому что на дверях помещения, где мы жили, было написано «в квартире больной тифом», остальные дома грабили.

Моя учительница языка и литературы была изумительным педагогом еврейского происхождения. Она жила с мамой и двумя детьми. Когда пришли немцы, они делали из грузовых машин газовые камеры и там травили евреев. А моя учительница не пошла в камеру, а сама отравила себя и свою семью. 

Есть нам той зимой 1941 года было нечего. Когда ударили морозы в ноябре-декабре мы выходили в поле и выковыривали картошку и овощи с замерзших колхозных полей. Той же зимой я решила проведать, как там мои родственники в Валках. Там, кроме семьи моего брата, была еще одна моя сестра с семьей и мой отец. Я загримировалась под старуху, взяла котомку и прошла за сутки 60 км, чтобы узнать, живы ли они. Пока я находилась там, выяснилось, что какие-то предатели донесли, что муж сестры был красным командиром, и мою семью могли расстрелять. Повезло, что кто-то из своих был в этой управе и их предупредил, что нужно срочно уезжать. Так нам удалось уехать за 350 км в Кировоградскую область, это за Днепром, там наши родственники жили.

В начале лета 1942 года мы приехали в село Олиевка. Повезло, что наше село было вдали от основного транспортного пути. В селе,которое находилось за рекой, проходила большая дорога и по ней шли войска. Там немцы бесчинствовали – грабили, насиловали девушек. Нас судьба хотя бы от этого ужаса избавила. Но рядом с нашим селом был небольшой полустанок, по нему все время шли военные поезда. У нас немцы были только там, на железной дороге. Они выгоняли всех работать, кто мог стоять на ногах -  заставляли обрабатывать деревья, которые росли вдоль железной дороги. И вот однажды, на наш полустанок подъехал поезд с товарными вагонами, как для скота. И всю молодежь, и меня в том числе, под дулами автоматов стали загоняли в эти вагоны, чтобы переправить в Германию работать.  Быстро сообщили родственникам, они прибежали к дороге, стали молить отпустить их детей. Очень тяжелая картина была, но немцы не слушали, поезд тронулся.

 Не всегда человек, тем более в таком юном возрасте понимает, что он сам из себя представляет. Вот я,например, тогда поняла, что я в Германию не поеду, что лучше я умру здесь у себя на Родине, чем поеду в рабство к фашистам. И я решила бежать из этого вагона. Когда паровоз остановился на большой узловой станции (была такая недалеко от нашего села), я попросила, чтобы меня подсадили, и я пролезла в маленькое окошечко под крышей вагона и выпрыгнула. Прыгать было высоко, но ноги я не сломала. Наши охранники куда-то отошли, поэтому сразу меня не заметили. Но среди наших оказалась предательница: с немцами ехала девушка-переводчица, она меня заметила, и тут же сообщила немцам, в меня стали стрелять. Станция была большая и в это время, только-только начал двигаться большой состав. Мне удалось через тамбур этого состава проскочить на ту сторону поезда. Немцы же по своим стрелять не будут, и пока длинный поезд прошел между мной и моими преследователями, мне удалось скрыться. Не иначе,как судьбой это не назовёшь.

 Позже я добралась к своим, но показываться на глаза было нельзя, ведь за мой побег могли наказать всю семью, предупреждения на этот счет были очень жесткими. Для меня вырыли большую яму,вход в которую, был через сарай. Это была даже не землянка, а именно яма с соломой на дне. Потом со мной стали жить еще две девушки, им удалось бежать на польской границе. В общей сложности, мы провели в этой яме около полугода. До тех пор, пока нас в 43 не освободила красная армия.

Более того, моя семья тогда еще помогала партизанам: тоже укрывала бойцов и их связистов. Моего брата отпустили из немецкого плена, был такой период, когда немцы отпускали украинцев, у которых была семья. Так вот они с мужем моей сестры организовали и других мужиков, чтобы снабжать партизан продуктами и всем необходимым. Просто так без дела не сидели. 

Когда наши пришли - невозможно было описать, какая была радость, какое счастье! У нас остановились артиллеристы: все уставшие, изможденные. Приехало их сан-подразделение, и развернуло в нашем селе что-то вроде прачечной, мы все  - женщины и девушки там помогали. Это был кошмар: они все были грязные, завшивленные. Женщины рыдали, видя как плохо солдатам, какие они грязные и больные, ведь у каждой кто-то ушел на фронт.

Брат и муж сестры снова ушли на фронт, как только нас освободили. Я решила, что мне тоже нужно идти на фронт, родные меня не останавливали. Я пошла в районный центр за 12 км от нашего села в город Александрия, в военкомат. Я говорю, возьмите меня на войну. А военком спрашивает: «Зачем тебе? И как ты в школе училась?». Я говорю, что все девять классов только на пятерки. А военком снова спрашивает:  «Только девять? А что ты хочешь на фронте то?». Говорю, что хочу помогать, спасать раненых. Военком мне на это отвечает: «А ты знаешь, что наша армия, уже погнала немцев далеко, скоро их совсем разобьют, и нужны будут врачи, чтобы спасать людей после войны. Так что скоро откроется районная школа, кончай 10 класс, а потом иди учись на врача»

Я расстроилась, конечно, что меня не взяли на фронт, но когда открылась школа, пошла в 10 класс. Мы тогда за 5 месяцев освоили программу. И в последний день приема заявлений я подала документы в харьковский мединститут. Шла еще война, институт только что вернулся из эвакуации, здание все разбито, разграблено, в анатомичке у немцев была конюшня… Мне нужно было добираться до института от тракторного завода около 15 км. Можно было подъехать в тамбурах товарных вагонов, но для этого приходилось вставать очень рано, еще засветло. Сидели в институте мы на обломках, преподаватели писали на панелях, чернила замерзали в чернильницах. Все мы были настроены работать, мы же не на фронте, значит нужно помогать здесь. Стали восстанавливать институт, все студенты работали с утра до ночи. Это была трудная зима 44-45 год. Но что поделаешь - такая была жизнь во время войны.

Мой муж был разведчиком, прошел всю войну. Чтобы пойти на фронт,ему пришлось сказать,что он на несколько лет старше. Под Кёнигсбергом бомба попала в штаб, где хранились все документы, в том числе и о наградах. Поэтому, после окончания войны у него осталась только специальная награда за взятие Кёнигсберга, а все остальные оказались уничтожены. А наград у него было много, в том числе и очень значимые, такие как орден Богдана Хмельницкого и два Ордена Красной Звезды. Но в то время утерянные ордена не восстанавливали. Мой муж никогда и не любил говорить о тех наградах. 

Только из моих близких родственников, 10 мужчин ушли на фронт, из них четверо погибли, двое стали инвалидами 1-й группы. Брату осколок попал в голову, у него парализовало всю правую сторону, были страшные приступы. Мой муж вернулся инвалидом второй группы. Двоюродных братьев я даже не считала. 

Конечно, помню День Победы. В этот день было и радостно, что такая страшная война закончилась, и в то же время все рыдали, ведь у каждого кто-нибудь погиб. Пришлось нам многое пережить.