Рассказывают ветераны. Историю рассказала Осинцева Тамара Константиновна

Я родилась 1 января 1934 года. Когда началась война, я только-только пошла в первый класс. Так что большая часть моих воспоминаний приходится на послевоенный период. И хотя я и не являюсь ветераном, но мы – дети войны, пережили уникальный опыт, которым, как мне кажется, стоит делиться с более молодым поколением.

Как я уже говорила, я родилась в 1934 году, в Курганской области, бывшей Челябинской губернии. Папа был простым рабочим, а мама домохозяйкой. Когда началась война я толком ничего не поняла, но видела, как с сел собирают и отправляют людей на фронт. А еще мы – дети, собирались каждый день перед школой и слушали новости по репродуктору, узнавали, что там происходит. И хотя мы не до конца все понимали, но знали – это что-то страшное. Потом начали появляться передачи про детей-героев: о Саше Чекалине, Лизе Чайкиной. Мы слушали про них, сумевших помочь своей стране, и у нас возникало непреодолимое желание тоже попасть на фронт, в партизанский отряд, помочь хоть в чем-то…

Я училась в железнодорожной 54 школе, которая относилась к закрытому заводу, и там было очень хорошее образование. Одним из предметов было военное дело, поэтому к нам пригласили военрука, который учил нас маршировать, разбирать винтовку и так далее. Мы все очень серьезно к этому относились. В свободное от учебы время наши учителя организовывали помощь для фронта: мы вязали варежки, шили кисеты для участников войны, вышивали на них наши имена и клали туда записочки с пожеланиями о скорейшем возвращении домой. Потом в эти кисеты засыпался табак (в те времена сигареты были редкостью), и все отправлялось на передовую.

Небольшой городок, в котором я жила, находился рядом с железнодорожными путями, через которые проезжали составы с продуктами для военных. Тут мы тоже старались помочь. Нас вывозили на поля, где мы собирали урожай: морковку, картошку. Потом это все грузили в вагоны и отправляли на фронт.

Я чувствовала большую ответственность за нашу маленькую помощь. Вспоминаю, как это было: заканчивались у нас занятия, и мы ехали собирать морковку, а холодно уже, даже снег выпал. И вот, как сейчас помню, посадят нас на повозку, запряженную лошадьми или быками, и везут пять километров до поля. А там уже тракторы все выкопали, и наше дело заключалось в том, что мы ходили и вытаскивали эту морковку из земли. А она такая крупная и вкусная была… Ни перчаток, ни варежек не было у нас, а на улице холодно. Замерзнем, потремся немного и дальше работаем. В первое время после войны мы продолжали помогать: косили пшеницу, складывали снопы.

В этом и заключался наш труд: урожай нужно собрать до холодов, иначе все пропадет, а убирать его некому. Поэтому этим занимались мы – школьники.

Потом начали появляться раненые: красивые молодые ребята, а уже покалеченные войной, кто-то без ноги, кто-то без руки… Мы буквально боготворили их, часто приходили послушать истории. Смотрели и хотели на фронт сбежать, пользу приносить.

Мой папа ушёл на войну одним из первых. В 1944 он был на Ленинградском фронте, помогал с блокадой в Ленинграде, потом освобождал острова в Балтийском море, которые были захвачены немцами. Здесь его сильно ранили, но, к счастью, отца спас командир. Затем его доставили в бывший город Молотов, сейчас Пермь, там был военный госпиталь, в котором он пролежал почти полгода. Тогда мы его и потеряли, решили, что погиб.

И вдруг он неожиданно появился. Как сейчас помню: 27 ноября 1944 года был день рождения моей старшей сестры. Мы сидели, праздновали, и тут калитка открывается, и идет военный мужчина в шинели. Я как-то сразу интуитивно поняла, что это он, хотя помнила его смутно. За время войны я своего папу видела всего раз, когда войска мимо нашего города проходили, и он забежал ко мне на минутку. Зато письма писала каждую неделю, и он мне отдельно присылал. И вот, он вернулся. В первую ночь после встречи мне мысль в голову пришла: а вдруг, это не мой папа? Никак не могла уснуть, нервничала. А на утро, когда он поднял меня на руки и закружил, сразу успокоилась – все-таки это был мой папа.

Вот так мы и жили. Хочу сказать, что народ у нас в Сибири очень трудолюбивый. В то время все женщины сплотились перед общей бедой и трудились, не покладая рук. Нужно было молоко отвозить на завод, чтобы из него сделать сыр, который на фронт потом отправлялся. От нашего городка до этого молокозавода было 30 км, а везти надо на быках, так как всех лошадей забрали на фронт. Так вот эти волы с поклажей проходили не больше четырех км в час. Поэтому наши женщины уезжали рано-рано, можно сказать в ночь, чтобы утром туда добраться, а потом сразу обратно. И так по кругу. Тяжело было. Мужчин нет, лошадей нет. Так проходила война.

С пропитанием тоже было трудно. Тогда была введена карточная система. На детей, как на иждивенцев, давали 200 г, работающим доставалось чуть больше: от 500 до 800 г на день, студенты получали 400 г. В те дни, когда доставляли хлеб, все занимали очередь. Бывало с вечера приходишь, становишься в линию и всю ночь ждешь, а утром уже привозят. И если досталось что-то – повезло, не досталось – значит очередь продлевается.

Мама у меня работала в больнице, в инфекционном отделении. Когда стали привозить раненых, ей пришлось стать санитаркой. Больных было много, поэтому она все время трудилась, иногда даже по ночам. Однажды случилась трагедия. На моей улице завод небольшой стоял, на котором снаряды выпускались. И вдруг ночью один случайно взорвался, сразу все полыхнуло. Пострадавших было много. Маме тогда непросто пришлось. Нас в семье трое было, и мы разделили все домашние обязанности между собой: кто что должен делать. Вот так и росли всю войну, без отца и матери.

Наступил 45 год, и вдруг рано утром, в 5 часов в окно постучали. Новость пришла: война закончилась! Все не поверили, высыпали на улицы, радовались… Это было торжество. Потом уже, когда все успокоились, стали ждать, как и что будет. Война закончилась, а проблемы то остались: разруха в стране была страшная.

Помню, мы принимали эвакуированных из Прибалтики: поляков и эстонцев. Надо сказать, что для них все было очень хорошо организовано, особенно продовольственное обеспечение. А мы, жители, выживали только за счет помощи друг другу: у кого-то корова осталась, у кого-то было место для покосов, у кого-то сажали картошку…

Слава богу, папа уже был с нами, правда он остался инвалидом второй группы, работать не мог. Но, учитывая, что положение тяжёлое, решил всё-таки вернуться на завод. Так он там и был до пенсии. Потом скончался.

Я считаю, что у меня была обычная жизнь. Никаких особых подвигов и не было. Было очень много дел, которые нужно было быстро сделать. Хорошо, что все выручали друг друга, помогали. А недоедание, отсутствие денег и помощи воспринимались как должное. Мы даже не завидовали ни полякам, ни эстонцам: ну, поместили их напротив нас, в техникуме, получали они там продукты, и ладно. Иногда правда нам тоже американцы присылали вещи в качестве помощи.

Все воспоминания тех лет трагичные. Выживали как-то. Мама, например, службу ночью отдежурила, а днём запрягала телегу с нашей коровой. Моя сестра собирала ягоды и сушняк для печки. Соседи покупали у нас молоко, а мы у них хлеб. Зимой рыбу ловить ходили, так что я знаю даже, как подлёдный лов проводить. Я могу всё делать: и мужскую, и женскую работу, приучилась ко всему. Я могу сено косить, могу убирать, могу сажать. Правда, сейчас вот приболела немного, а так я всё могу. Мы учились всему. Нам просто говорили: «Надо – значит, надо».

У каждого из нас большая жизнь. У каждого, кто прожил это время. Много интересного, много трагичного. Всякое было. Ну, остались живы.