Рассказывают ветераны. Историю рассказала Прозорова Вера Фёдоровна
Я родилась 1 ноября 1927 года. До Великой Отечественной войны я жила в дачном посёлке Клязьма, в 27 километрах от центра Москвы.
В нашем посёлке любила отдыхать вся творческая интеллигенция Москвы с семьями. Весной 1941 года, как всегда, съехалась вся молодёжь, открылись волейбольные и танцплощадки, лодочные станции. Хорошо помню солнечное воскресное утро 22 июня 1941 года. И вдруг из всех радиорепродукторов: “Внимание, внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Сегодня на рассвете, в 4 часа утра, без объявления войны, немецкие войска перешли в наступление по широкому фронту”. Немецкая авиация бомбила города и сёла нашей страны. Это было как гром с ясного неба.
В одночасье всё изменилось: рухнула наша безмятежная юность. Мальчики старших классов отправились записываться добровольцами на фронт. Когда мы их провожали, никому из нас в голову не приходило, что мы не увидим их целых четыре года, а многих и никогда. Мужчины тоже, не дожидаясь повесток, потянулись в военкомат. Посёлок стал безлюдным. Участковый обошёл дома и приказал заклеить стёкла окон полосками бумаги крест-накрест на случай бомбёжки и заготовить что-нибудь, одеяло или покрывало, чтобы на ночь закрывать окна. Это делалось, чтобы не было света, чтобы не видно было, что здесь находится посёлок. Вскоре отключили электричество. Вечерами сидели с самодельными коптилками. На счастье у нас была старая лампа керосиновая. В магазинах пропали продукты, вскоре ввели хлебные карточки.
Вокруг нашего посёлка тянулись обширные колхозные поля. Весной засеяли, а к лету посевы стали зарастать сорняками. А так как взрослого населения почти не осталось, на борьбу с сорняками наш директор школы, Василий Фёдорович, организовал учащихся. И всё лето мы с утра до вечера с мотыгами были на полях. А враг стремительно наступал.
Мы вооружились пилами, топорами и поехали в лес. Валили сухие деревья, распиливали их и складывали в кузов грузовика. Старшему лесорубу было 14 лет.
На расстоянии 1 километра от родительского дома проходил последний перед Москвой оборонительный рубеж через реку Клязьма. Там выкопали противотанковый ров. Когда мы были на дне этого рва, прорвались два Мессершмидта на бреющем полёте. Обстреляли колхозный рынок, разбомбили станционные помещения, разбомбили поликлинику, а на обратном пути сбросили фугасную бомбу недалеко от нашего рва. Взметнулась куча земли, огня, дыма, образовалось маленькое озерко – оно существует и сейчас. А нас почему-то не обстреляли. Позже по всему периметру Москвы поставили зенитные орудия, а ночью всё небо было расцвечено прожекторами и трассирующими пулями. Больше немецкие самолёты к нам не залетали.
Стали поступать раненые. Было решено нашу школу отдать под госпиталь. Она была новая, каменная, очень удобная. Мы перенесли парты и всё оборудование в старенькую церковь деревянную, на Лермонтовской улице. А так как школа отапливалась дровами, наш директор, Василий Фёдорович, раздобыл где-то старый грузовик и возил нас на заготовку дров в шести километрах от нашей школы. Мы вооружились пилами, топорами и поехали в лес. Валили сухие деревья, распиливали их и складывали в кузов грузовика. Старшему лесорубу было 14 лет.
Учиться мы начали только в декабре. Старенькую деревянную церковь невозможно было протопить. За ночь чернила замерзали в чернильницах, на уроках сидели в пальто, закутавшись в платки.
В 1942 году я поступила в первое образцовое педагогическое училище Москвы имени Константина Дмитриевича Ушинского и переехала в Москву, в общежитие. В конце августа дирекция подмосковного колхоза попросила прислать в помощь студентов для уборки зерновых. Отправили весь наш первый курс, а так как мы были ещё несовершеннолетние, с нами в качестве воспитателя, руководителя и организатора был отправлен преподаватель русского языка и литературы. Мы жали пшеницу и рожь серпами, вязали в снопы и складывали на телегу, запряженную чахлой лошадёнкой, последней, оставшейся в колхозе. Мы все старались её как-то приласкать, давали ей кто корочку хлеба, кто пучок травы. Лошадка смотрела на нас умными глазами и осторожно касалась рук, кормивших ее, и спокойно дожидалась пока телега наполнится.
Мы жали пшеницу и рожь серпами, вязали в снопы и складывали на телегу, запряжённую чахлой лошадёнкой, последней, оставшейся в колхозе. Мы все старались её как-то приласкать, давали ей кто корочку хлеба, кто пучок травы
Вернулись в училище только в октябре. Наш управдом организовал ночные дежурства на крыше училища. Там, на крыше, стояли ящики с песком, лежали щипцы, рукавицы и каски. Иногда фашистские самолёты прорывались в небо над Москвой – тогда объявляли воздушную тревогу. Фашисты сбрасывали зажигательные бомбы, и, чтобы предотвратить пожары, надо было эти бомбы брать щипцами и погружать в песок. На наше счастье вскоре воздушные тревоги прекратились: вражеские самолеты не долетали. Немецкие войска отогнали уже далеко от наших границ.
Девятое мая, день Победы, совпал с окончанием педагогического училища. Как раз на девятое мая был назначен последний государственный экзамен. Все были необыкновенно счастливы. Вот как закончилась война.