Рассказывают ветераны. Историю рассказал Сорокин Виктор Павлович
Красный день календаря
Воздушный парад
Когда подходило время, я с нетерпением ждал наши государственные праздники. В моем шестилетнем сознании все было ясно и просто – понятия Родина и Государство это одно и то же, они неразделимы. Праздник 7 ноября – день рождения нашего Государства. День рождения отмечает каждый нормальный человек. Государство рабоче-крестьянское, а родители рабочие из бывших крестьян, значит Государство – мое. Мы знали, что 1 мая День братства рабочих всех стран, и мы должны помогать им в борьбе против буржуев и капиталистов. Кроме того, недавно закончилась страшная война, а на нас опять готовятся напасть, понятно, что надо иметь сильную армию. Ну что тут сложного? Это знал каждый ребенок, ходивший в детский сад.
Я не видел, как утром 1 мая 1954 года военная техника выходила с Ходынского поля на Ленинградское шоссе для участия в военном параде. Хотя ребята постарше успели и это сделать, а потом во всех подробностях рассказали об этом. Мне эта картина была знакома. В прошлом году 7 ноября мы с отцом ходили смотреть на военную технику, которая двигалась в сторону Красной площади.
В тот осенний день небольшой туман создавал ощущение некой таинственности происходящего. Несмотря на ранний час, народа собралось много. Люди стояли вдоль всего шоссе. Впереди, были в основном девушки и молодые женщины, которые махали военнослужащим и что-то кричали, а те, немного смущаясь, отвечали им на приветствия. Чтобы мне было лучше видно, отец посадил меня на плечи, откуда, как с трибуны, я тоже махал красным флажком. Сначала прошла бронетехника, потом легкая артиллерия, знаменитые «Катюши». Когда же появились тяжелые тягачи с прицепленными к ним большими пушками, у меня возникла проблема – ветра не было, клубы сизых выхлопных газов висели над шоссе, тягачи так надымили, что у меня начало щипать глаза, потекли слезы, и я запросился домой.
Этот воздушный парад рождал во мне не только гордость за нашу страну, но и чувство защищенности. Я был уверен, что больше никто и никогда не посмеет сунуться к нам, а тем более бомбить нашу Москву
Воздушная часть парада – это совсем другое дело. Сколько я себя помнил, над нами часто проходили парадным строем военные самолеты. Ведь сразу за выходными стрелками станции Подмосковная, на территории которой мы жили, проходила Московская окружная железная дорога – сейчас МЦК – в то время это была граница Москвы, а дальше, буквально в нескольких километрах – Тушинский аэродром, с его знаменитыми воздушными праздниками, посвященными Дню Военно-воздушного флота СССР. Получилось так, что я еще не знал всех букв алфавита, но с легкостью мог отличить истребитель от штурмовика и знал фамилии всех генеральных конструкторов самолетов.
Время десять часов, слушаю по радио репортаж о начале церемонии военного парада на Красной площади. Когда начинается доклад министра обороны, маршала Советского Союза Николая Александровича Булганина, спешу занять удобное место, чтобы лучше видеть воздушный парад. Знаю, что самолеты должны появиться над площадью в тот момент, как только двинется первая колонна войск, участвующих в параде.
Вот на западе над горизонтом появляется небольшое темное облачко, которое на глазах превращается в длинную серую ленту. Еще немного и уже видны приближающиеся низко летящие самолеты. Возглавляют парад легкие учебные самолеты, окрашенные в красный цвет. Они летят таким строем, что образуют буквы, складывающиеся в слова: СЛАВА КПСС.
За ними красиво летят бомбардировщики в сопровождении истребителей. Дальше парад продолжают девятки истребителей, затем штурмовиков. И вот, с характерным шелестящим свистом, тройками, проносятся новейшие реактивные истребители. Их много, несколько десятков этих троек проходят над нашими головами. Нарастает гул авиационных двигателей, это к нам приближаются бомбардировщики. Они летят, казалось, нескончаемыми волнами. С каждой новой волной размеры самолетов становятся все больше, звук все сильнее. Я как зачарованный смотрю на эту мощь нашей авиации, и у меня возникает гордость за нашу Родину.
Последними летят тяжелые бомбардировщики дальней авиации. Они огромные, собой закрывают полнеба. От рева их двигателей чувствуешь, что на тебе даже вибрирует одежда. Я долго провожаю их взглядом, представляя, как они сейчас пролетают над Красной площадью.
Этот воздушный парад рождал во мне не только гордость за нашу страну, но и чувство защищенности. Я был уверен, что больше никто и никогда не посмеет сунуться к нам, а тем более бомбить нашу Москву.
Уже тогда я знал, как столица пострадала от массированных налетов фашистской авиации во время войны. Буквально накануне, мы с матерью ходили в сторону станции метро «Сокол». Когда шли по студенческому городку, она рассказала, что во время войны после бомбежек из восьми пятиэтажных корпусов студенческих общежитий уцелело лишь четыре. Остальные четыре были сильно повреждены близкими разрывами авиабомб и их снесли.
Прошли еще немного. Вдруг мать остановилась и, показывая мне на большую, заросшую травой площадку, проговорила:
- Ты видишь тот пустырь? Нет, правее, где играют дети.
Я кивнул головой. Она, помолчав, продолжила:
- На этом месте раньше стоял большой многоэтажный дом. Осенью, когда немцы вплотную подошли к Москве, бомбили очень часто. Как раз тогда в этот дом и попала бомба. Взрыв был такой силы, что погибли не только те люди, которые в нем были, но и все кто находился в бомбоубежище под ним. Там было сплошное месиво из тел, перемешанных с кусками кирпича и землей. Воронку от взрыва засыпали землей, разровняли и, как видишь, на этом месте больше ничего не строят. Местные говорили, что якобы они еще долго слышали стоны людей из-под земли.
Сколько же великодушия у нашего народа, если он смог простить все, что натворила во время войны Европа, объединенная фашисткой Германией.
Праздничный обед
После окончания воздушного парада мать начала готовиться к приходу гостей. Я пытался ей чем-то помочь, но был отправлен на улицу со словами: «Иди, погуляй, а то только путаешься тут под ногами».
Вскоре стали собираться гости. Это были родственники, которые жили недалеко, и очень близкие знакомые. Все жили скромно, и каждый что-то принес с собой к столу: вкусной колбаски, свой «фирменный» салат и даже целую гору свежеиспеченных еще теплых пирогов. С приходом гостей, в нашей небольшой комнате сразу стало тесновато, шумно, но очень весело. У всех было хорошее настроение, все по-родственному подшучивали друг над другом, смеялись.
Двоюродный брат матери спросил у меня:
– Ну как, понравился воздушный парад?
– Конечно, понравился. Впервые пролетели новые двухмоторные реактивные самолеты, которых раньше не было, – ответил я.
– Молодец, заметил. Но разве это парад? – Продолжил он. – Всего несколько лет назад, когда авиацией Московского военного округа командовал Василий Сталин, вот тогда были парады. В них участвовало по восемьсот самолетов, а сегодня всего-навсего двести пролетело.
Я пытался, но никак не мог себе представить такое количество самолетов во время парада. Но тут нас позвали к столу.
Все жили скромно, и каждый что-то принес с собой к столу: вкусной колбаски, свой «фирменный» салат и даже целую гору свежеиспеченных еще теплых пирогов
Застолье было важной частью праздника, но главным было то, что за столом говорили о том, что волновало. По известным причинам, среди участников таких разговоров случайных людей не было. Отец не раз вспоминал случай, который произошел с ним в начале сорок пятого года, когда бои шли уже на территории Германии. На работе во время перекура он неосторожно заметил, что не все же немцы плохие, есть и хорошие. Через несколько часов его вызвали в отдел кадров. Там сидел особист из военной комендатуры станции, который стал его допрашивать, с чего, мол, он решил, что есть хорошие немцы, в то время, когда страна ведет с ними такую кровопролитную войну? Кроме того, разве можно забыть, что они творили на оккупированной ими территории? Отец сильно напрягся, ведь это можно было расценить как профашистскую пропаганду, за которую реально могли дать большой срок. В подтверждение своих слов, отец сказал, что есть же Эрнст Тельман и другие немецкие коммунисты, которые также борются с фашизмом. Его отпустили, строго предупредив, чтобы больше не умничал и не распускал свой язык. Потом долго думал, кто же мог на него донести, ведь вокруг были все свои.
Как-то незаметно разговоры за столом всегда переходили в воспоминания о недавнем военном времени. Хорошо помню, что в этот момент меня всегда отправляли заниматься своими делами. Я, например, знал, что двоюродный брат матери контуженным оказался в немецком плену. Как только он начинал рассказывать о том, что пришлось ему пережить, взрослые следили, чтобы меня рядом не было.
В этот раз, когда знакомая матери рассказывала, что встретила свою подругу, которая пережила блокаду Ленинграда, мое присутствие они не заметили. Я слышал только кусочек рассказа, когда подруга со своей соседкой, отдав последние деньги, купили с рук маленькую тарелочку холодца. После того как они почти все съели, вдруг увидели на дне сосок женской груди. Конечно, я не до конца понимал всего масштаба трагедии блокады, но уже в шесть лет знал, что люди вели себя по-разному: кто воевал и трудился из последних сил, а кто-то наживался на беде – обменивая продукты на золото, картины, старинные вещи. Нечто подобное, по рассказам взрослых, творилось и в Москве, только не так цинично.
Теперь-то понимаю, что тогда меня оберегали, щадили мою детскую психику. Ушли из жизни наши родители, и сколько воспоминаний они унесли с собой, о которых уже никто и никогда не узнает.
В одном из стихотворений Николая Сальникова есть такие строчки:
«Откладываясь в память, жизнь проходит.
Проходит, мимо, мимо и ушла…»
Мне видно выпала миссия оставить хоть что-то из этой памяти о них и о том времени, в котором они жили.
Салют
Возвращаюсь в 1954-й год. Когда стало темнеть, гости потихонечку стали расходиться, чтобы к началу праздничного салюта быть дома. После ухода гостей, мать убирала со стола, мыла посуду, а я, в ожидании салюта, бродил, посматривал на часы, не зная чем себя занять. Удивительно, как долго тогда тянулось время – не то, что сейчас.
К началу салюта, все кто мог, высыпали на улицу. Я, чтобы ничего не мешало видеть небо над центральной частью города, забрался на штабель старых шпал, оставшихся после ремонта станционных путей. Ребята, в отличие от девчонок, заняли амфитеатр, имеется в виду крыши близстоящих сараев. В тот вечер хозяева этих сараев даже не ругали их.
Если на пути попадалось облако, неважно на какой оно высоте, они скользили по его нижней кромке, создавая удивительный эффект
И вот, за несколько минут до начала салюта, над Москвой одновременно почти горизонтально земле вспыхивают несколько десятков ярких лучей света. Они плавно поднимаются и светящимися столбами уходят в ночное московское небо. Это были лучи зенитных прожекторов. Они не стоят на месте. Лучи передвигаются, как бы ищут кого-то в бездонной темноте. Если на пути попадалось облако, неважно на какой оно высоте, они скользили по его нижней кромке, создавая удивительный эффект.
Вот один луч на большой высоте высветил маленькое облачко, и тут заработало мое детское воображение. Я представил, что это вражеский самолет угрожает нашей Москве, и к одному лучу сейчас присоединится второй, они возьмут его в перекрестие и будут вести по ночному небу. С земли к нему потянутся цветные нити трассирующих пуль и вспыхнут шапки разрывов зенитных снарядов – всё так, как показывали в военной хронике. Нет, подумал я, из-за одного самолета это, наверное, неправильно. Пускай лучше это будет ночной воздушный бой, в котором наши «сталинские соколы» собьют незваного гостя. Но тут мои фантазии улетучиваются потому, что действительно раздаются первые залпы зенитных орудий. Небо над Москвой украшается гигантскими букетами разноцветных огней.
Вроде бы малолюдная станция наполняется радостными восторженными криками, продолжающимися в течение всего салюта. В свете праздничных огней видно, сколько людей вышло посмотреть это любимое народом зрелище.
Прогремел последний залп. Лучи прожекторов еще какое-то время танцуют в ночном небе. Но наступает момент, когда они замирают строго вертикально, все вдруг начинают наклоняться к земле и одновременно гаснут.
Все! Еще один красный день календаря ушел в историю.