Рассказывают ветераны. Историю рассказала Власова Ирина

Кавалером трех солдатских Орденов Славы, полным кавалером, был мой дядька, 1925 г. р.

В августе сорок первого сбежал на фронт, приплюсовав себе пару годков. Быстренько попал в окружение под Москвой, вышел из окружения в октябре, один и босой. Его сразу обули и посадили, правда всего на пару месяцев. Даже особистам было ясно, что шпион из него никакой.

Потом артиллерия.

Как мне объяснял в детстве отец, дядька по-пластунски полз на высотку между линиями огня и с этой высотки корректировал по рации наводку орудий. Смертники они были, потому как утюжили их с двух сторон, но он отделался легкими контузиями. В 1944 сразу после освобождения Риги отец в холле гостиницы, спиной к входу разговаривал с однополчанином, сидевшим напротив. Вдруг у того округлились глаза и он громко зашептал: повернитесь, повернитесь, посмотрите, какой храбрый солдат идет. По проходу резво топал дядька, гремя своим иконостасом, планок тогда еще не было.

После войны он вернулся к своей матери, которая была врачом психиатром и с голодухи прибилась к одной из подмосковных больниц, получив делянку под картошку и комнату в бараке.

За доблесть ему разрешили поступать в институт без экзаменов. Он выбрал юрфак МГУ. Мама говорила, что после экзаменов он приезжал ночевать к ним, так как до дома было не добраться, и что у него в зачетке не было ни одной четверки, кругом отлично. Но в начале пятидесятых эйфория от победы пошла на убыль и в университете спохватились, что у пятерых студентов-фронтовиков нет аттестата зрелости, дали год на сдачу экстерном. Он так и не сдал математику, его правое полушарие её отвергало, а в метро тогда еще не продававались аттестаты. На всю жизнь он остался со справкой о том, что прослушал полный курс.

Он был любимцем и гордостью семьи. Я была игрушкой семьи, родившись позже всех детей, маленькая, тогда еще очень хорошенькая. Все меня тискали, подбрасывали, раскручивали, видимо, еще в те времена порушив мой вестибулярный аппарат, логическое мышление, способности к сопромату и к теории машин и механизмов.

Его я любила больше всех своих дядьев. Он был феноменально весел и феноменально одарен. Когда я подросла, то они с моей мамой устраивали мне представление. Мама брала толстый словарь и выписывала выборочно сто слов, нумеруя их. Один раз читала ему вслух, потом называла цифру – он называл слово, называла слово – он называл цифру. Я была сражена навсегда. Практически всю жизнь он прожил при той же психбольнице, работая юрисконсультом. Всю жизнь, за исключением нескольких лет. Его оттуда уволили, и причиной была статья в газете «Правда».

В середине 60-х в их, прямо скажем не центральную больницу, приехал на стажировку молодой врач из Рязанской области. Будучи шустрым и любознательным, он вычитал в одной из редких тогда зарубежных публикаций, что коматозных больных лечат электрошоком. Быстренько нарыв в подвале больницы старую «динамо-машину», он подключил эту штуку к лежащему 20 лет в коме солдату и врубил. Солдат дрогнул, но улежал. Он врубил посильнее, солдат подскочил на койке и, свалившись с неё, приоткрыл глаза. Прямо, как Белоснежка. Чистую правду пишу, и подшивка «Правды» подтвердит. Все сбежались, при падении солдат сломал ногу, но кого волновала его нога. Он назвал свое имя, будучи, как выяснилось, все эти годы в сознании. Оказалось, его считали пропавшим без вести. Сообщили в Горьковскую область, откуда он был родом, приехала сестра, забрала загипсованного брата и, благодарная, написала про чудесное исцеление в областную газету.

В один прекрасный день перед больницей тормознула пара «Волг», из которых посыпались журналисты центральных газет. Зрелище для аборигенов было уникальное и красивое. Подвал в «Правде» мы видели и фотографию тоже. На фотографии было юное психиатрическое дарование, главврач и секретарь парторганизации, то бишь мой дядька, вступивший в партию, как и положено, еще на фронте перед боем.

В больницу пошли письма. Первое прислал Кожедуб, у которого тоже лежал в коме пилот. От Кожедуба вежливо отписались, так как появилась маленькая загвоздка, сколько не били током больных, они не прочухивались. Видать, первого просто надо было давно уронить с койки, электричество оказалось ни при чем.

Потом пришло письмо от немецких антифашистов, они благодарили и просили. Дядька вспомнил немецкий и худо-бедно ответил, что надо бы малость подождать, с током, мол, перебои. Затем последовало письмо от итальянских антифашистов. Ну, к нему даже не подступились.

После этого все «отказники» дружно пожаловались в ЦК КПСС и поехали комиссии. Быстренько выяснилось, что данное лечение называется «незаконно проводимыми над пациентами больницы опытами». Врача попёрли, главврача тоже, идеологического секретаря туда же. Конкретно, юристом при детских исправительных учреждениях московской области. Через несколько лет он смог вернуться обратно, там доработал, там и умер в начале 90-х, там и похоронен вместе с пациентами. Вот судьба героя, увиденная моими собственными глазами.

Иллюстрация студента Анны Ермиловой, Школа дизайна НИУ ВШЭ, профиль «Анимация и иллюстрация», специализация «Иллюстрация», 2 курс