Д. А. Луговская: о магистратуре и научных проектах, работе в музее и путешествиях
Мы продолжаем серию интервью с преподавателями нашей программы! На этот раз мы поговорили с Дарьей Алексеевной Луговской о её научных интересах и увлечениях, помимо филологии.
Почему Вы решили заниматься филологией и почему выбрали магистратуру в Вышке?
Я довольно рано поняла, что хочу быть филологом – точнее, мои интересы были на стыке истории и литературы (правда работа филолога и преподавателя оказалась не только идиллическим чтением:)). Поэтому над выбором бакалаврской программы с 8-9 класса сомневаться не пришлось, с чем мне, наверное, повезло. А вот в магистратуру поступала в три университета на сходные программы – “для перестраховки”: в МГУ на филологию, в РГГУ и к нам. Получилось поступить везде и выбирать.
Уже на этапе подготовки к экзамену ты видишь силлабус курсов, литературу, вопросы к экзамену, и это помогает выбрать нужную программу и атмосферу. МГУ сразу отпадал, в выборе между РГГУ и Вышкой решающим фактором оказался экзамен: в Вышке он был самым серьезным (тогда в магистратуру был именно экзамен, ИРЛ принимали А.Л. Осповат, А.С. Немзер, Е.Е. Земскова, П.Ф. Успенский).
Вы были научной сотрудницей Государственного музея Л. Н. Толстого. Что интересного в этой работе?
Музейная работа – отличная школа жизни, особенно когда только начинаете работать по специальности. После магистратуры я целенаправленно искала места в разных музеях, но удача улыбнулась именно в ГМТ (Гос. музей Л.Н. Толстого был основан 1921 году, сейчас это три московских филиала литературная экспозиция на Пречистенке (усадьба Лопухиных), музей-усадьба Толстого в Хамовниках, Толстовский центр на Пятницкой, 12, где Толстой жил в 1857-58 гг.): большой музей, часто есть вакансии (Толстой меня немножко преследует в этом смысле)).
Работа в музее предполагает ведение экскурсий, подготовку и чтение лекций, иногда – поездки в школы и социальные организации, поэтому она учит тебя говорить с самыми разными людьми. В течение двух месяцев непрерывных групп (иногда около 5 часов в день) все проблемы интроверта уходят на второй план. Потом, в Хамовниках ты имеешь удивительную возможность походить по тем комнатам, где жил Толстой, и это действительно здорово, когда ты работаешь не в современной офисной стекляшке, а во флигеле усадьбы XIX века, с печкой и другими бытовыми особенностями.
Вы изучаете творчество Толстого и Ходасевича. Почему Вы выбрали именно этих авторов, чем они для Вас интересны?
Л. Н. Толстой был интересен мне, когда я была в бакалавриате, и потом, когда я работала в музее Толстого, – отчасти, наверное, это что-то вроде “географического влияния”: много ездила в Ясную Поляну в детстве, по семейным обстоятельствам училась в Туле. Моя ВКР была про воспоминания нескольких современников о писателе (особенности повествования, способы “канонизации” Толстого, если пересказать очень кратко) – прежде всего, об эссе И.А. Бунина “Освобождение Толстого”. Скорее это все-таки работа о литературе модернизма; воспоминания о Толстом – все же это менее исследованная перспектива, и огромную роль в увлечении эпохой сыграла замечательная преподавательница, которая вела ИРЛ этого периода.
С Ходасевичем вышла занимательная история: когда я была уже на последнем курсе бакалавриата, мы с научным руководителем говорили, что «Некрополь» Ходасевича – не очень исследованный текст. И потом, в магистратуре, когда как всегда внезапно наступил дедлайн выбора темы, я буквально зацепилась за эту идею, предложила ее П. Ф. Успенскому, под руководством которого писала все работы в магистратуре и кандидатскую диссертацию. Неожиданная лакуна в исследовании “Некрополя” в том, что главы книги изначально издавались как некоторое количество текстов, которые потом редактировались, и это отличное поле для текстологических исследований, работы в архивах. Такая методология мне очень близка своей доказательностью, об этом я писала магистерскую курсовую и ВКР.
У Вас еще есть работы, связанные с критикой как литературным институтом. Что в этом мире особенного, как он, может быть, помогает понять место автора в литературном поле?
Критика – лакмусовая бумажка, которая нам показывает писательские взаимоотношения, структуру литературного поля. Хотя, честно скажем, это не всегда интересный для чтения материал. Многие эмигранты связывали литературную критику не только с тем, что можно говорить о достоинствах и недостатках художественных текстов, но и с тем, что можно выражать свою политическую позицию, отношение к современникам. Другой вопрос, что, когда ты занимаешься исследованиями критики Ходасевича, ты сталкиваешься с очень большим корпусом текстов: например, делаешь роспись статей с 27 до 40-х годов (это пришлось делать с нуля) – а потом перечень статей из 13 листов нужно как-то логически обдумать, описать, что бывает трудно, и тогда несколько завидуешь тем, кто пишет о каком-то одном большом тексте – например, романе.
В Вышке существует мегапроект «Социолит», и Вы принимаете участие в нескольких исследованиях там – в составлении баз данных. Что Вас привлекает в таком подходе к исследованию литературы?
«Социолит» (https://sociolit.ru/) задумывался и как инструмент, позволяющий посмотреть, как можно цифровизировать гуманитарные науки, это проект всей Вышки, не только ФГН. В рамках этого проекта мы можем говорить о литературном каноне, о социальном бытовании литературы в самых широких перспективах. Наш с коллегами – А. В. Вдовиным и П. Ф. Успенским – подпроект состоит из трех частей и называется очень оптимистично – «От школьной скамьи до лагерных нар: русский литературный канон в массовом сознании XX века (диктанты, словари, воспоминания узников ГУЛАГа)». Первая часть – сборники диктантов 1880-х – 1991 годов. Вторая – литературный канон в словарях XX века. Третья, самая интересная для меня, – это воспоминания о ГУЛАГе: мы смотрели, какие тексты читались, пересказывались в условиях ограничения свободы. Все это позволяет судить о том, как складывался литературный канон XX века.
Расскажите, пожалуйста, о Ваших хобби, чем Вам нравится заниматься помимо филологии?
Я люблю работать – это главное хобби в моей жизни. Но если попробовать формализовать – есть два основных увлечения: дача и путешествия. На даче мое увлечение лет с 6–7 – это гладиолусы. Они требуют внутренней дисциплины, потому что приходится ухаживать за ними в самых разных условиях: например, иногда в +2–0 ты их выкапываешь, потом отмечаешь и проводишь нужные процедуры. В этом есть и удовольствие от создания красоты, и приключения. Кроме гладиолусов выращиваю ирисы, нарциссы, много всего.
Второе – это путешествия. Для меня это прежде всего логистика, когда ты должен в деталях продумать оптимальный и недорогой маршрут, транспорт и физические силы, потому что когда ты едешь в путешествие на 9–10 дней – это примерно 180–200 км пешком. Зато это дает потрясающее остранение: даже рабочие дела в путешествии делаются легче.
И еще у меня есть две собачки из приютов, Юми и Коровка.
Какое было Ваше самое необычное путешествие?
Наверное, Япония: это был тот маршрут, который продумывался до мелочей из-за незнания языка и особенностей транспорта (очень специфична, например, система билетов). Но путешествие, напротив, оказалось одним из простых. Это совершенно другой мир в плане чистоты, городского устройства, доброты и некоторой наивности жителей – там совершенно перестаешь думать о быте: магазинчики круглосуточные, поезда каждые 10-30 минут... Буквально живешь, чтобы ходить по достопримечательностям и работать вечерами, не отвлекаясь на быт.
Другие страны – Голландия, Финляндия, разумеется, прекрасна Италия: совершенно по-новому смотришь на литературу, историю, увидев, например, место, где начинался «Декамерон», где в Венеции жил Байрон.
Самые запомнившиеся поездки по России – Вологда, Великий Устюг, Пинега, часто бываю в Калуге – один из любимейших городов.
Еще мы бы хотели спросить Вас про Ваших собачек.
Я с детства мечтала о собаке – и в 3 классе за отличные оценки мне наконец подарили китайскую хохлатую, Грету, она прожила 19 лет. Потом у нас появился нынешний «комплект»: это Коровка (из “Некрасовки”) и Юми, тоже приютские. Не заводить породистых собак – принципиальное решение, потому что сейчас заводчики – это жестокий бизнес, который лучше не поддерживать.
Вы преподаете не только у филологов, но и на других ОП, участвуете в университетских проектах. Как Вы все успеваете?
Я не могу сказать, что все успеваю – просто стараюсь продумать логистику. Понятно, что все планы могут не оправдаться, к этому стоически отношусь. Потом, я перестала ждать того времени, когда работа закончится. Скорее, каждый год – будто прочитываешь роман и тебе так жаль, что закончился этот текст. Вот ровно так же ты относишься к каждому году своей жизни, это некоторое повествование, которое ты пишешь.
Над интервью работали: Новинская Полина, Белогуров Сергей
Права на фотографии принадлежат Дарье Луговской