Мужчина в кризисе

10 октября в Библиотеке Достоевского состоялась публичная дискуссия на тему «Мужчина в кризисе». В ней приняли участие студенты магистерской программы «Комплексный социальный анализ», занятые в текущем проектном семинаре по социологии гендера.

Фото: Ольга Гнездилова

Эта дискуссия – лишь одна из ряда организованных Фондом Белля и Институтом Гете в Москве лекций и дискуссий, которые предлагают обсудить меняющиеся представления о маскулинности. В этот раз в разговоре участвовали известный немецкий социолог Михаэль Мойзер и журналист Григорий Туманов, а модерировала профессор НИУ ВШЭ Елена Рождественская. Публикуем два отзыва о состоявшейся дискуссии.

Елена Рождественская,
профессор департамента социологии

В фокусе презентации Михаэля Мойзера — сложности, сопровождающие утверждение маскулинности в условиях противоречий между зарабатыванием денег и заботой о семье. Мойзер избегает формлировки «мужчина в кризисе», но полагает, что перемены в отношениях между полами, в семейных и трудовых отношениях требуют от мужчин по-новому позиционировать себя. Объем этих новых требований становится хорошо заметен на фоне традиции, согласно которой мужчина ищет самоутверждения в основном за счет зарабатывания денег и профессионального успеха. Сосредоточения в первую очередь на собственной профессиональной деятельности от мужчин ждут и сегодня. Но поскольку прекарные (нестандартные, ограниченные по срокам, сомнительные и нестабильные) трудовые отношения встречаются все чаще, то создается почва для неуверенности в себе. Полноценная профессиональная состоятельность, работа как главное дело в жизни для все большего числа мужчин оборачиваются иллюзией. Под угрозой оказывается и традиционная роль мужчины как кормильца семьи.

Кроме того, за счет структурных изменений в семье изменились ожидания от отцов и понимание отцовства. Отцовство, заключающееся только в добыче пропитания, заметно потеряло в легитимности. Участие в заботе о детях теперь включено в список обычных требований к «современному» отцу. Мужественность все меньше осознается как некая безусловная данность. Мужчинам приходится чаще, чем когда-либо, придумывать свои, не заданные традицией ответы на вопрос, как организовать жизнь между зарабатыванием денег и заботой о семье. Здесь может скрываться потенциал для развития, для обретения большей свободы действий, но необходимость самостоятельно искать нестандартные решения может ощущаться и как принудительная модернизация понятия мужественности, как разрушение понятий, завещанных традицией.

В контрасте с академическим подходом к анализу современной маскулинности  прозвучало выступление Григория Туманова, который тематизировал мужскую субъективность, проживаемую и утверждаемую на пересечении противоречивых социальных требований. Он полагает, что сегодня не до конца ясно, что вообще считать мужественностью, которая варьирует от традиционной до модерной. Кроме того, мужчины по-прежнему с трудом могут говорить о том, что чувствуют, для артикуляции переживаемых эмоций им необходимо известная смелость. При этом тезисы Туманова были не лишены парадоксальности: с одной стороны, уже нет мужских и женских ролей, а есть взаимный комфорт в отношениях и элементарное взаимоуважение, с другой стороны, в обществе не существует мужской повестки, медиа не говорят о мужчинах и для мужчин по-настоящему, нет выраженного интереса к теме отцовства.

Подводя итоги дискуссии, можно констатировать необходимость критического осмысления понятия гегемонной маскулинности, столь осложняющей жизнь современных мужчин. Гегемония (по Антонио Грамши и Рейвин Коннелл) отражает суть мужской супрематии и выражается в сочетании авторитета и маскулинности, что предполагает не только практику взаимоотношений между полами, но и между мужчинами. Тем самым иерархия авторитетов смещается внутрь доминирующего гендера, множа субкатегории по факту этничности, социального полождения, возраста и т.д. Под категорией гегемонной маскулинности понимается своего рода культурный образец, доминирующий идеал, который лежит в основе doing gender или конфигураций гендерных практик. Даже не будучи реализованной, модель гегемонной маскулинности остается эффективным символическим средством воспроизводства существующих отношений власти между полами.

Михаил Мальцев,
студент 2 курса магистерской программы «Комплексный социальный анализ»

Если бы Джеймс Браун, автор культовой песни «It's a Man's Man's Man's World», оказался в дискуссионном зале библиотеки Достоевского, то его соседи смогли бы увидеть на лице одного из величайших музыкантов эпохи рок-н-ролла скупую мужскую слезу. Новый мир уже не принимает мужчин с былым радушием и как будто говорит: «Теперь ваши трюки не пройдут!». Перекроенные режимы гендерной легитимации и почти вырванные из рук мужчин бразды правления – прекрасная афиша, способная привлечь внимание совершенно разных аудиторий – как обитателей башни из слоновой кости, вещающих на эзоповом языке, так и рядовых слушателей, которые практически ежедневно сталкиваются с «последствиями современности».

Дискуссия удалась. Удалась благодаря игре риторик, причем риторик в известной степени контрастных. Например, на обстоятельный доклад Михаэля Мойзера, харизматичность которого не пошатнул даже синхронный перевод, пришлась «честная история» (как ее назвала модератор встречи Елена Рождественская) журналиста Григория Туманова, предпринявшего попытку продемонстрировать слушателям частичную или полную несостоятельность фразеологизма «иметь яйца». В своем выступлении и последующих ответах на вопросы Григорий предстал в двух переплетающихся амплуа – рассказчика своей жизни и эксперта. В первом качестве он был интересен как объект исследования, при всей циничности этой формулировки. Биографический экскурс и сопутствующая интерпретация были ценны как «понимание понимания», которое при более внимательном прочтении показывает, что кризис маскулинности имеет место вне зависимости от того, как мы его называем: кризис маскулинности, дело или экзистенциальный страх (из прозвучавших в зале формулировок). На мой взгляд, связь между ярким рассказом Григория и его обобщениями под рубрикой «кризис маскулинности», хотя эти обобщения имели симптоматичный характер, осталась неочевидной.

Некоторые примеры, приведенные Григорием, кажутся мне ни чем иным, как интеллектуальными уловками. Андрогинный Эзра Миллер в чулках и пеньюаре или же «нереальный» плейбой, томно смотрящий на нас с обложки глянца, – это просто визуальные метафоры, в которых маскулинность может находить себя. Пусть и эффектные с точки зрения риторики, эти примеры в лучшем случае спекулятивны, а то и вовсе слабо связаны с дискуссией. Однако непростительно оставлять без внимания и ценные аналитические замечания, сделанные Григорием во время ответов на вопросы аудитории. Здесь и кризис лейбла «кормилец», и представление маскулинности через антитезу («мы больше не»), и стендап как новая форма сторителлинга, которая «не оставляет традиционному дискурсу шансов быть серьезным».

Конечно, подвести черту двухчасовой дискуссии – это сложно, но без финала все-таки не обойтись: This isn’t a man world anymore.

---

Смотреть дискуссию целиком: