Чувства и чувствительность: эмоции в исторических исследованиях
В рамках научно-исследовательского семинара студенты магистерской программы "Культурная и интеллектуальная история: между Востоком и Западом" пишут рецензии на известные монографии и исследовательские работы. Студент 2 курса Алексей Епишев представил свою рецензию на последние работы в области истории эмоций.
![Жан Батист Грёз "Отцовское проклятие", 1777 (Париж, Лувр)](/data/2019/01/09/1143771474/3La_malediction_paternelle.jpg "Жан Батист Грёз "Отцовское проклятие", 1777 (Париж, Лувр)")
История эмоций – достаточно новая область исторических исследований, традиция изучения которой имеет богатое наследство[1]. Это поле знания пережило подлинный бум в 1980-х на волне нового интереса к феномену эмоционального состояния связанным с недавними исследованиями в психологии и нейролингвистике. Последняя точка актуализации темы «эмоциональных состояний» приходится на 11 сентября 2001 г., когда по словам Яна Плампера, «американское общество было охвачено страхом и ненавистью»[2]. Эта волна привела к взрывному интересу в изучении истории эмоций[3]. С тех пор были написаны десятки работ и проведено несколько международных конференций[4], итогом которых стал дальнейший концептуальный рост дисциплинарного поля. Если первоначально, история эмоций охватывала самые базисные вопросы нового направления как то: что такое эмоции? Как изучать эмоции? Какие связи между гуманитарной и естественно-научной стороной изучения истории эмоций? - и тому подобное, то в нынешнем состоянии наибольшую популярность приобрели более исторически контекстуализированные случаи[5].
Одним из аспектов такой контекстуализации становится внимание к социальной стороне конструирования эмоций, занявшей с момента публикации монографии Уильяма Редди главную роль[6]. Как отмечает Илья Виницкий, уклон в сторону изучения социального характера эмоций отражает желание исследователей познать «эмоциональное состояние», регулирующее поведение человека через объективацию его внутренних переживаний[7]. В предложенной Редди концепции «эмоциональных режимов», связь между универсалитским и конструктивистскими подходами позволяет задать вопрос о степени детерминированности обществом эмоциональных состояний и пределами индивида в выборе последних. В то же время, по словам Барбары Розенвейн, подход, предложенный исследователем, оказывается сильно ограниченным контекстом исторической ситуации, для изучения которой он был создан[8]. «Эмоциональный режим», введенный Редди в контексте той «навигации чувств», которую он описывал применительно к ситуации XVIII – нач. XIX вв., вынуждал дворян Нового времени жить в нескольких «эмоциональных состояниях», где, с одной стороны, существовавшее насилие со стороны абсолютного монарха принуждало их к определенному способу выражения эмоций (придворный этикет, запрещавший, например, открыто выражать свои эмоции или предписывавший что чувствовать в определенной ситуации), а с другой стороны заставляло дворян искать спасения в масонских ложах, где они могли найти «убежище» от подобной эмоциональной тирании. По мысли Розенвейн, Редди, таким образом, дихотомизирует свои «эмоциональные мотивы» («эмотивы»), ставя их в бинарную оппозицию, в которой «навигация чувств» приводит с одной стороны к сокрытию своих переживаний от короля, с другой к поиску их проявления[9].
Вместо концепции Редди, она предлагает использовать новую оптику изучения эмоций через обращение к понятию «эмоциональное сообщество», где связи внутри традиционных социальных групп, таких как семьи, кварталы, парламенты и др. могут быть рассмотрены как системы чувств и определенных эмоций. То как люди того или иного сообщества «определяют и расценивают как ценное или вредное для себя; оценки, которые они дают чувствам других; характер аффективных связей между людьми»[10] и пр. позволяет, по мысли Розенвейн, говорить о существовании внутри данного сообщества определенной системы эмоциональных связей. Данный метод оказывается более гибким и универсальным в деле изучения способов формирования и воспроизводства эмоций.
Сам термин «эмоциональные сообщества», который Розенвейн ввела в употребление в своей статье[11], ставшей впоследствии очень влиятельной, позволяет ей критиковать универсалистский характер grand narrative, который сложился вокруг истории Запада как «истории нарастающего контроля чувств». Согласно ее мнению, нидерландский историк культуры, медиевист Йохан Хейзинга и его продолжатели, в число которых попал и известный представитель Школы Анналов Люсьен Февр, а также Норберт Элиас, отталкиваются в своих представлениях об эмоциональных состояниях человека или группы людей от средневековой концепции «гуморальных жидкостей», которая прежде, никак не оспаривалась исследователями. Согласно этой «гидравлической модели», эмоции выплескиваются наружу при определенных обстоятельствах, получая выражение в таких фразах как «бьют через край», «вскипают», «прорываются наружу»[12]. В том, что эта концепция устоялась, превратившись в традицию, виноваты, по мнению исследовательницы, Чарльз Дарвин и Зигмунд Фрейд, которые своими научными теориями способствовали укреплению данного представления об эмоциях.
Концепция Розенвейн, также как и концепция предложенная Редди, открывает новые возможности для изучения политических и интеллектуальных течений. В то время как Редди прямо указывает на возможность апробации его метода в изучении государственных идеологий, в том что касается практик и ритуалов вызванных особыми «эмоциональными режимами»[13], то подход, предложенный Розенвейн изначально для изучения социально транслируемых эмоциональных состояний, также может быть использован в качестве теоретической рамки исследования возникновения и развития национализма.
Вышедший в 2010 году сборник работ на русском языке включал статью Рональда Суни, которая называлась «Аффективные сообщества: структура государства и нации в Российской империи», где он предлагает несколько измерений в изучении возникновения и развития русского национализма. Суни начинает с того, что эмоции это по сути «своего рода фундамент самоидентификации», способ осознания различий между «мы» и «другие»[14]. Основные вопросы, которые задает Суни в своей статье касается причин возникновения самоидентификации с определенными этническими группами и нациями, а также почему подобная связь оказывается очень сильно эмоционально нагруженной. Автор также старается прояснить понятийный аппарат, которым он будет пользоваться в своей работе. В частности, он считает, что «представляется полезным объединить в одну аффективную сферу эмоции (эпизоды недолговечные и связанные с действием), настроения (менее фокусированные состояния более длительной продолжительности), состояния (относящиеся к внутренним чувствам и интимно связанные с телом), диспозиции (смешанные длительные состояния, определяемые очень общо) и предпочтения»[15]. Подобная ситуация со становлением категориального аппарата типична для еще не совсем конституированного и устоявшегося поля. Например, Ян Плампер начинает свою широко известную монографию об истории эмоции с того, что хочет ограничить круг используемых терминов для обозначения тех или иных эмоциональных состояний. Так, по Пламперу, «эмоции» представляют собой «метапонятие»[16], которые, с одной стороны, меняются в зависимости от контекста исторической ситуации (французское sentiment не тоже самое, считает Плампер, что немецкое Empfindsamkeit ), с другой стороны, наша способность понять эмоции исторических деятелей в различные эпохи (от Наполеона до Барака Обамы) позволяет нам говорить и о некой «вневременной категории», которая определяет то или иное эмоциональное состояние. Таким образом Плампер продолжает линию, намеченную Редди в своей монографии, говоря о том, что современный историк эмоции «подобен канатоходцу», балансирующему между радикальным социальным конструктивизмом и универсализмом.
Несмотря на это, дихотомия различий между универсалистским и конструктивистским подходами, показанными Плампером в его монографии, позволяют сделать выбор в пользу так называемого «мягкого конструктивизма» когда эмоции, с одной стороны, предстают как социально детерминированный способ выражения чувств, а с другой – несут на себе некоторый отпечаток физиологических процессов, выраженных в особых состояниях таких как «гнев», «радость», «скорбь» и т.д. Эмоциональная реконструкция как community, так и отдельных людей, вписанных в определенный исторический и культурный контекст, представляет собой таким образом попытку совместить конструктивистский взгляд с предположением, что эмоции могут носить универсальный характер.
Возвращаясь к используемым Рональдом Суни словосочетанию «аффективные сообщества», можно увидеть определенную отсылку к «эмоциональным сообществам» Розенвейн. Между концепцией Суни и Розенвейн в этому плане много общего. Если Суни считает, что так называемые диспозиции «могут принимать форму коллективного аффективного состояния»[17] и затем проявляемые «социальные эмоции» могут служить предметом для исследования политических сообществ, основанных на некоторых всеми разделяемыми «добродетелями», такими как справедливость или равенство, то Розенвейн использует свое понятие как способ изучения различных эмоций применительно к контексту Средних веков, направленных на понимание функционировавших там «эмоциональных режимов». Розенвейн считает, что эмоциональные состояния, будучи социальными продуктами, позволяет людям находится в нескольких «эмоциональных сообществах» одновременно, будь то церковь, публичная казнь, таверна, рынок, релятивируя таким образом позицию универсалистов по поводу эмоций как внутренних сил, которые ждут чтобы выбраться наружу. Таким образом, социальная идентификация может сосуществовать с несколькими определенными эмоциональными сообществами, которые могут предписывать или регулировать то или иное эмоциональное состояние индивида.
В свою очередь, основной посыл работы Суни состоит в том, что попытки царского режима построить определенное «аффективное сообщество», основанное на общей самоидентификации и разделяющего общие эмоциональные состояния, касающиеся солидарности внутри группы, таким образом мобилизовав российское общество в категориях нации (как группы людей, убежденных в общности происхождения, исторического опыта и права на самоопределения), согласно его мнению, терпят неудачу по целому ряду причин, включая разность национального общеевропейского и сложившегося к тому моменту «традиционного» русского (нашедшего выражения в знаменитой уваровской триаде) дискурсов. Его работа достаточно подробно рассматривает связь между возникновением национализма в Европе, после Французской революции, концом эпохи Просвещения и началом романтизма и философскими воззрениями Гердера на суть нации. Несмотря на то, что автор достаточно ясно аргументирует связь между данными феноменами, самому трансферу этих явлений на русскую почву уделено меньше внимания. Однако, изучение эмоциональной стороны национализма выглядит вполне перспективно. Суни подчеркивает «как и этническая группа, нация является аффективным сообществом, убежденным, что разделяет общие интересы и судьбу. Угроза группе есть угроза личностям, идентифицирующим себя с этой группой…»[18]. Таким образом нация это не просто «воображаемое сообщество», но и определенное «эмоциональное сообщество», используя терминологию Розенвейн, связанное представлениями о солидарности внутри группы, внешней угрозе и общей территории, идентифицируемой как «отечество».
Андрей Зорин в своей работе, посвященной эмоциональному миру молодого дворянина Андрея Тургенева, также пытается ответить на вопрос о способе понимания «Другого». Противопоставляя себя общему тренду на изучения коллективных эмоциональных режимов, он, в частности, ссылается на представление об «эмоциональных сообществах» Розенвейн и пытается шагнуть дальше, представив эмоциональную картину жизни одного человека в эпоху сентиментализма. Построение контекста трех эмоциональных культур конца XVIII – нач. XIX вв., таких как культура при дворе, масонской культуры общества розенкрейцеров и культура сентименталистско - раннеромантической западной литературы, с разными представлениями о эмоциональных нормах и стандартах, позволяет Зорину поставить вопрос о возможности соотнесения коллективного и индивидуального в вопросах переживаний и чувств. Исследование Зорина весьма притягательно в том как он реконструирует попытки русского дворянина конца XVIII в. встроить свою жизнь в существовавшие на тот момент «эмоциональные сообщества»: с одной стороны сентиментализм, в духе Руссо и «Новой Элоизы», с другой стороны приобретавший силу романтизм.
Известная статья историка литературы Виктора Живова затрагивает по этому поводу вопрос трансфера культурных и эмоциональных установок из западноевропейской литературы сентиментализма на русскую почву[19]. Идеи Руссо оставляют глубокий след не только на восторженных почитателях, но и на убежденных противниках его концепций. Карамзин и Ростопчин, подобно Тургеневу у Зорина, становятся объектами выстраивания нового «эмоционального режима», где такое чувство как «национализм» кажется само собой разумеющимся и вытекающим из общей интеллектуальной обстановки конца XVIII – нач. XIX вв. И если у Зорина это попытка выстраивания оказывается неосуществленной (молодой человек умирает), то у Карамзина и Ростопчина абсорбирование культурных и эмоциональных установок происходит вполне успешно.
Возможные связи между зарождающимся национализмом и «эмоциональным сообществом» чувствительных дворян в России позволяют задать вопрос о новых способах изучения интеллектуальной жизни российского образованного общества в нач. XIX в. Определенный социальный аспект в исследовании данных связей оказывается в данном случае смещен в сторону анализа дискурсивных практик, используемых для построения идентичности. Так например герой Зорина конструирует свое отношение к общему «эмоциональному мотиву» эпохи через постоянный самоанализ в дневниках, сравнивая свой внутренний опыт и внешние условия диктуемые эрой «чувствительности», которые он находит в текстах Руссо. Исторический контекст, выстраиваемый Редди, предполагает, в свою очередь, существование определенной модели дискурса основанного на правилах и ритуалах двора абсолютного монарха, регламентирующего «эмоциональный режим», что влечет за собой скрытое противостояние и «эмоциональный побег» в масонские ложи и салоны. И если анализ «эмоциональных сообществ» открывает путь к исследованию групп и самоидентификации, то в случае «эмотивов» общее отношение к внешнему «режиму» эпохи становится маркером саморепрезентации, где принадлежность к той или иной группе посвященных считывается через используемые формулы и способы чувствования. Таким образом, разговор о национальных особенностях на русской почве может рассматриваться не только с социологической или политологической сторон, но и как возникновение «чувства», связанного с определенными «речевыми актами» и выстраиваемыми дискурсивными стратегиями, что позволяет по-новому взглянуть на возникновение и трансфер культурных явлений в России в начале XIX века.
[1] В зависимости от выстраиваемой генеалогии история изучения эмоций может равно вестись как от Платона и Аристотеля, так и от Йохана Хейзинги, Люсьена Февра и Норберта Элиаса. См. Плампер Я. История эмоций / Ян Плампер; пер. с англ. К. Левинсона. – М.: Новое литературное обозрение, 2018. – 568 с.; Plamper J.AHR Conversation: The Historical Study of Emotions / American Historical Review Vol. 177, No. 5, 2012. Pp. 1487-1531; Rosenwein B.H. Problems and Methods in the History of Emotions / Passions in Context: International Journal for the History and Theory of Emotions [online journal], 1 (2010). <http://www.passionsincontext.de> Дата обращения: 24 Октября 2018.; Reddy W.The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions, Cambridge: Cambridge University Press, 2001.
[2] Плампер Я. История эмоций …. C. 97.
[3] После этого появились, ставшими уже классическими, исследования см. Plamper J.The History of Emotions: Interview with William Reddy, Barbara Rosenwein, and Peter Stearns / History and Theory Vol. 49, No. 2, 2010, Pp. 237-265.
[4] См. подробнее Виницкий И.Заговор чувств, или Русская история на «эмоциональном повороте» (обзор работ по истории эмоций) / Новое литературное обозрение. № 117. 2012. http://magazines.russ.ru/nlo/2012/117/v35.html#_ftn20 Дата обращения: 4 января 2019. Под ссылкой №20 указаны следующие конференции: конференция «История эмоций в России» в Чикагском университете в 2003 г.; «круглый стол» «Размышления о чувствах: эмоции в русской и советской истории и культуре» на ежегодной конференции Американской ассоциации по развитию славистических исследований в 2004 г.; конференции «Эмоции в русской истории и культуре» (2008) и «Интерпретация эмоций в Восточной Европе, Рос-сии и Евразии» (2008) в Иллинойском университете в Урбана-Шампейн.
[5] Примерный обзор историографии по различным темам можно найти в см. Российская империя чувств: подходы к культурной истории эмоций. Сб. статей. Под. ред. Я. Плампера, Ш. Шахадт, М. Эли. М.: Новое литературное обозрение, 2010.
[6] См. Reddy W.The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions, Cambridge: Cambridge University Press, 2001.
[7] Виницкий И.Заговор чувств, или Русская история на «эмоциональном повороте» (обзор работ по истории эмоций) / Новое литературное обозрение. № 117. 2012. http://magazines.russ.ru/nlo/2012/117/v35.html#_ftn20 Дата обращения: 4 января 2019.
[8] Plamper J.The History of Emotions: Interview with William Reddy, Barbara Rosenwein, and Peter Stearns / History and Theory Vol. 49. No. 2. 2010. Pp. 255-256.
[10] Rosenwein B.H. Worrying about Emotions in History / The American Historical Review. Vol. 107. 2002. P. 842.
[13] Reddy W.The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions, Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 121.
[14] Суни Р. Аффективные сообщества: структура государства и нации в Российской империи / Российская империя чувств: подходы к культурной истории эмоций. Сб. статей. Под. ред. Я. Плампера, Ш. Шахадт, М. Эли. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 78.
[16] Плампер Я. История эмоций …. C. 22.
[17] Суни Р. Аффективные сообщества … С. 82.
[19] См. Живов В. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности \ Новое литературное обозрение, 2008, №91 http://magazines.russ.ru/nlo/2008/91/zh7-pr.html (Дата обращения 24.10.18)