Как школьники понимают слова из произведений русской классики?

Евгения Абелюк, одна из руководителей магистерской программы «Современная филология в преподавании литературы в школе», и Наталья Иванова-Гладильщикова, корреспондент издания «Православие и мир», подобрали обойму показательных цитат из «школьной» классики XIX и XX веков. Они проанализировали, как понимают самые разные слова и выражения современные школьники.

Диктант шел в быстром темпе, времени на раздумья у ребят было мало. Учитель читал и просил определить значение того или иного слова – школьники записывали. «Молодой повеса – тусовщик, кутежник, человек, который любит очаровывать много женщин сразу». «Лорнет – взор, взгляд, музыкальный инструмент». «Удел – название земель в дореволюционной России». «Керенки – крестьянки, гренки, монетки». «Острог – населенный пункт, огороженный частоколом». Со списком самых интересных ответов вы сможете ознакомиться в конце этого материала, а пока что подведем общие итоги.

Верных ответов было достаточно много. В некоторых случаях это результат не знания, а догадки: слова «вахмистр» и «ротмистр» из «Войны и мира» Толстого почти все примерно поняли (чин в армии). Зато «вёдро» (сухая летняя погода) единодушно определили как «вЕдро’» (только один человек угадал). Междометие «чай» («я, чай…») поняли практически все. Кто бы мог подумать! Некоторые слова, такие как «индустриализация», оказались понятны благодаря изучению иностранных языков. Но слова «октябрята» (среди ответов – «ребята, вступившие в партию»), «буржуй» («богатый дворянин») и т.д. остались для подавляющего большинства загадкой. Видимо, это связано с недостаточным знанием истории ХХ века. Да и ХIХ тоже. Непонимание некоторых исторических реалий мешает читать Чехова. Словосочетание «Анна на шее» многие поняли как «жениться на Анне».

Вообще, ассоциации или похожее звучание помогали дать как правильные, так и неправильные ответы. Забавно, что «тройку саврасых» некоторые дети определили как картину (видимо, художника Саврасова), а слово «удел» (судьба) явно перепутали с «наделом». Точно так же «эскадрон» сочли «ипподромом», написав, что там проходят конные скачки. Были и неправильные ответы, появившиеся благодаря историко-литературным ассоциациям. Есенинскую «тальянку» назвали музыкальным инструментом, вроде пастушьего рога (а ведь раннего Есенина иногда называли Лелем и пастушком). Но, положа руку на сердце, многие ли из сегодняшних взрослых и даже пожилых людей знают, как выглядит тальянка? То есть, с одной стороны, – ужас-ужас-ужас, а с другой – все не так и страшно. 

Один мальчик рисунком объяснял некоторые слова: например, «лорнет» и «почтовых лошадей». Получилось очень точно. 

Конечно, самые шустрые все же успели спринтерски сбегать в интернет. Объясняя слово «эскадрон», кто-то привел почти дословное определение из Википедии (часть полка, подразделение, соответствующее роте в пехоте). Ну и молодец! Может быть, запомнит.

После диктанта мы поговорили с Евгенией Абелюк, чтобы разобраться, насколько плохи эти результаты (а может быть, ничего страшного?), было ли в советской школе раньше лучше с пониманием, а главное, что нам со всем этим делать.

Чтобы понять, надо читать медленно

– Вас удивили результаты диктанта?

– Меня не удивило ничего. Я с непониманием сталкиваюсь постоянно. Причем не только слов, но и целых словарных конструкций. Например, из «Горя от ума»: «Где носится? В каких краях?/Лечился, говорят, на кислых он водах,/Не от болезни, чай, от скуки, – повольнее». Ну не понимают дети с ходу этого синтаксиса! Еще хуже с языком произведений ХХ века: он стремительно уходит вместе с реалиями. Подростки не представляют себе, как жили не только их бабушки и дедушки, но и мамы и папы. Важно устранить лакуны, заполнить их, чтобы дети восприняли текст.

– Как именно учитель может это сделать?

– Я ребят приучаю спрашивать, что им непонятно. Но многое вижу даже по их глазам. Урок проходит в режиме живого общения. Другое дело, что наши замечательные программы, предписанные стандартами, таковы, что чтение, которое предполагает неторопливый разговор, вынужденно заменяется галопом. Поэтому я считаю: сколько успею, столько успею. Пусть сначала будем читать медленно, зато наш разговор постепенно станет более интенсивным, и в конечном счете дети все равно станут быстрее читать, привыкнут самостоятельно заглядывать в словарь. Только не надо зубрить готовые определения. Я вообще прошу не заучивать, а объяснять, как они понимают то или иное слово, понятие.

– В ответах это чувствовалось. Когда они не очень понимали слово, они нащупывали ответы.

 Иногда даже рисовали, показывали стрелочками. Я им предложила не подписывать свои работы. И времени дала очень мало. 

– Мне кажется, что произошел гигантский поколенческий разрыв, которого никогда в такой степени не было. И наш диктант – тому свидетельство.

– Я думаю, что разрыв был всегда, просто на это прежде не обращали внимания. Учителя не требовали от детей тонкого понимания. Вот «Евгений Онегин».

Кто-нибудь в прежние времена объяснял детям, что Дмитрий Ларин (а он – бригадир) – военный, а не глава строительной бригады?

Раньше еще меньше уделяли времени конкретике и куда больше клишированному догматическому чтению. 

Когда учитель литературы не осилил «Войну и мир»

– И, тем не менее, раньше люди (в массе) читали, а сейчас – нет. Многие молодые люди, которые учатся в престижных вузах, не читали произведений школьной программы.

– Конечно! Несколько лет назад об этом рассказывал Михаил Павловец, который работал в педуниверситете. Они провели исследование, выясняя, что читали будущие учителя литературы. И выяснилось, что значительный процент студентов не читал «Войны и мира». Это невозможно себе представить! Я считаю, что виной тому – неинтересное преподавание. 

–  Ваши ученики все читают?

– У меня сейчас сложнее с 9-м классом, а 11-й читает. Но и в 9-м как-то двигается. Например, есть у меня очень сложный ребенок, и вдруг он начал читать, с последней парты пересел на первую. Для меня это праздник! Кстати, ребята обычно честно говорят: я еще этого не прочитал, я дочитал только до такой-то главы. 

– Что необходимо прочитать из русской классики, чтобы сохранился наш культурный код? Ведь мы хотим, чтобы наши дети и мы говорили на одном языке. 

– Конечно, надо прочитать и Пушкина, и Грибоедова, и Гоголя… На самом деле мне важно, чтобы их заинтересовало чтение. Я обязательно таскаю детей на выставку-ярмарку «Nonfiction», а спустя время встречаю там своих бывших учеников. Интерес к чтению возникает тогда, когда на уроке ведется конкретный разговор и возникают конкретные вопросы. Даже на уровне слов. Потому что слово связано с культурным контекстом.

Вот у меня 9-й класс начал читать «Евгения Онегина». Я им дала комментарий Юрия Лотмана. Сказала: такие-то фрагменты почитайте параллельно с романом. После этого пришла на урок и устроила мини-диктант: слова, выражения, имена. Собрала работы – пусто! Никто ничего не смог написать. Дети сидели потерянные. На следующем уроке они уже читали Пушкина, помогая себе комментарием Лотмана. 

– А насколько им понятна лирика Пушкина?

– Очень непонятна. Например, молодой Пушкин использует в стихах мифологический язык. Надо знать, например, что Феб и Аполлон – это один и тот же персонаж. Кстати, тут дело не только в знании-незнании слов, реалий, но и в умении воспринимать их переносное значение. Для этого надо учиться читать медленно. Ребенок говорит: я читал дома и этого не заметил. Часто после урока я их спрашиваю: вам стало скучнее или интереснее? И как правило, они отвечают: конечно, интереснее. 

Сквозь текст пробиться к автору

– Почему литература ХХ века детям часто менее понятна, чем ХIХ век?

– Все зависит от автора. «Два капитана» Каверина им понятны. А постреволюционный Маяковский и дореволюционный Есенин – не всегда (взгляните, как они объясняют слово «тальянка»). Жизнь меняется, из нее многое уходит. Но и в литературе ХIХ века многое непонятно.

Вопрос еще и в том, как мы читаем: мы хотим вытащить только сюжет или понять, что хотел сказать автор? 

Например, «Недоросль» Фонвизина. В усадьбу Простаковых приезжает Правдин; он член наместничества, прибыл с заданием – познакомиться с положением дел, посмотреть, как дворянских детей воспитывают. То есть императрица Екатерина озабочена нравственностью своих граждан, поэтому таких, как Скотинины и Простаковы, следует поставить на место; их дети должны получить хорошее образование. Если читатель не обратит внимания на Правдина и на упоминание о пославшем его наместнике, то «Недоросль» останется для него только высмеиванием дурачков. Однако это просветительское произведение, и Фонвизину важно показать, что государство пытается делать благородное дело. Так что, если не обращать внимания на ушедшие реалии, не поймешь, какие акценты ставятся автором.

– Иронию детям трудно распознать?

– Да, эту серьезную проблему надо начинать решать хотя бы с 5-го класса: нужно, чтобы ребенок замечал ироническое слово. А иронию не чувствуют. Это надо тренировать. Вот читаем мы, например, программную вещь: «Метель» Пушкина. Главная героиня Марья Гавриловна представлена так: «бледная  и  семнадцатилетняя девица». Я их спрашиваю: вас тут ничего не удивляет? Большинство не удивляется. А ведь цвет лица и возраст – вещи разного порядка, их соседство в одном ряду должно удивить на уровне интуиции. Которую надо развивать. Пушкин ведь тут одновременно и над романтиками иронизировал. Вот романтическая бледность и появилась. Марья Гавриловна была воспитана на романах и, «следственно», говорит Пушкин, была влюблена. Это свидетельство книжности чувств героев. Но дети этого не чувствуют. Очень важно, чтобы они видели не только сюжет, но искали в тексте автора.

Перепечатано с издания «Правмир»