Мурманск, где сердца местных вопреки стереотипам не зарастают льдом

Первый вопрос, который экскурсовод Виктор задает туристам: «Почему вы решили приехать в Мурманск?» Он получает самые разные ответы: от вполне ожидаемых — увидеть тундру, посмотреть на северное сияние, — до менее очевидных: походить босиком по мху ягелю, собрать северных ягод или искупаться зимой в Северном Ледовитом океане.

Мы приехали в Мурманск не в статусе туристов, задача нашей экспедиции была громче и масштабнее — «открыть Россию заново». Да, помпезно, но все же — я смогла не только сделать несколько открытий о Севере, но и выполнить все пункты, перечисленные туристами Виктора. 

Относительно Мурманска у меня было несколько предубеждений. И если в целом готовилась я к поездке не особо тщательно (пары вдохновляющих прослушиваний Кола Бельды оказалось вполне достаточно, чтобы быть увезенной в тундру), то к сбору теплых вещей я подошла с особым вниманием. Наша группа вылетала из Москвы 21 августа, и, как мне казалось, эта дата уже звучала как приговор к холодной смерти на Севере. Но, вопреки ожиданиям, ужасной погоды не случилось. Теплая солнечная неделя в конце августа в Мурманске — это, конечно, исключение из правил — местные сказали, что нам очень повезло, но с этой маленькой удачи началась череда моих северных открытий. 

Из аэропорта в гостиницу мы добирались на арендованном микроавтобусе, и первым, что заметила Тася Егорова при въезде в Мурманск, был щит с рекламой ипотеки на квартиры в Санкт-Петербурге. Позже на улицах города я видела и другие баннеры с «выгодными предложениями» о покупке жилья в Калининграде. Это показалось мне странным и абсурдным, будто мурманчан подталкивают уезжать из города. Да и миф (а может, и не миф) о том, что жители небольших городов России, особенно молодежь, хотят перебраться в Москву или Питер, совсем не нов. Поэтому людям я задавала простой и прямой вопрос: «Хотели бы вы уехать из Мурманска?» 

Виктор был первым, кто согласился дать мне интервью. Ему 27 лет, он работает гидом и водит экскурсии по Мурманску и Териберке. Я и Настя Наумова встретились с ним в кафе «Морошка» — небольшом заведении практически в центре города (а значит, как полагается, возле проспекта Ленина), где, помимо кофе и эклеров, продавались интересные сувениры — в отличие от туристических магазинов с фотографиями города, наклеенными на магниты. Виктор оказался одним из немногих наших героев, которого можно назвать коренным мурманчанином. Он верно заметил, что «Мурманск — котел из культур и народов». Предки Виктора прибыли в город еще до войны. Но не по своей воле. Его прадед был кулаком в Мичуринске, а после кровавых крестьянских восстаний в 1920-е годы, которые теперь нам известны как «антоновщина», был с семьей выслан в Мурманск. Поднимать город. Позже оказался в штрафном батальоне в Советско-финляндской войне, потом работал механиком на Мурманском судоремонтном заводе. 

Другая часть родственников Виктора приехала из Клайпеды (сейчас это город в Литве) в 1960-х годах. К этому времени город стал больше, появился первый ледокол, начал развиваться траловый флот. Сам Виктор родился и прожил всю жизнь в Мурманске.

Вопросы о переезде я задавала и другим интервьюируемым. Мы с Настей разговаривали с волонтером Александрой, которой, как и Виктору, 27 лет. В Мурманск она переехала с сестрой в 2013 году из закрытого города Полярный.

В 14 лет еще в городе Полярный Александра начала заниматься волонтерством, просто из любопытства, но быстро втянулась. И по приезде в Мурманск уже выбрала интересные ей направления: культурное и социальное. В Мурманске много разных волонтерских центров: донорских, спортивных, событийных, — а вот волонтеры культуры появились только три года назад. Хотя направление не новое, «до Мурманска докатывалось долго». Сам центр, где работает Александра, находится в детско-юношеской библиотеке. Здание небольшое, но погулять по нему нам с Наумовой Настей так и не удалось — на некоторых этажах шел ремонт, и Александра отвела нас в комнату на цокольном этаже. Там оказалось уютней (цветная мебель и много детских поделок) и тише, хотя иногда наш разговор прерывался воем сигнализации. Пожар или проверка? — на третий раз Александра пошла узнавать. Оказалась проверка. Хоть центр и находится в библиотеке, он от нее не зависит, но символично, что волонтеры ведут много литературных проектов: обзоры на книги, игровые программы для детей «Библионяня» и поэтический проект «Лампа», который курирует сама Александра. Она говорила, что часто видит на улицах музыкантов, но совсем не встречает поэтов. «Хотелось бы чаще слышать стихи, поэтому и учу детей профессиональному чтению и выступлениям с эмоциями и без страха».

Для работы Александра специально получила психологическое образование, так как нередко в волонтерство приходят травмированные дети в тяжелом состоянии, порезами на руках. Такие дети хотят почувствовать свою нужность, ищут себя в помощи другим. «Мне важно было знать, как правильно взаимодействовать с такими ребятами, чтобы случайно не сказать лишнего и не попасть в их травму». Больше всего Александре нравится организовывать большие праздники — во время такой работы коллектив преображается, каждый занимается своим делом, а в итоге получается масштабный проект, который приносит пользу людям.
Но в волонтерстве есть и свои трудности. Точнее, всего одна — волонтеров не воспринимают как людей и считают их бесплатной рабочей силой. Александра с сестрой уже не один год борются за права волонтеров — выбивают у организаторов время на перекусы и туалет, просят о взаимозаменяемости на больших фестивалях и конференциях. 
Случайным образом у меня сформировалась очень конкретная выборка интервьюируемых. Третьему человеку, с которым я разговаривала о жизни в Мурманске, тоже оказалось 27 лет. Евгений работает замдиректора в компании «Кольский край», которая занимается сбором и поставкой дикорастущих за полярным кругом ягод, а также производством соусов и варений. Нас ожидал удивительно теплый прием — Евгений провел экскурсию по заводу, показал «самопальный» станок по очищению и отбору ягод, упаковочную машину и ящики свежих, пока необработанных ягод, которые мы с Настей Наумовой даже смогли поесть. «Берите не по одной — горстью, — так вкуснее», — советовал Евгений. Вороника, как он, например, заметил, — это незаслуженно забытая ягода, в которой очень много сока и витаминов. О воронике до Мурманска я действительно не слышала, но, как оказалось, успела поесть ее в естественной среде обитания.

Все три героя оказались абсолютно разными. И у всех троих я спрашивала одно: «Думали ли вы когда-нибудь о переезде из Мурманска?»

Да. Сразу ответила Александра. Она мечтает переехать в Санкт-Петербург в следующем году и продолжить заниматься волонтерством там. Она не считает мифом то, что многие хотят уехать в города побольше. Север — это ее родина, но «в Мурманске все развивается очень медленно. Становится тесно. Афиша в театре обновляется долго, а построить аквапарк, например, обещают уже семь лет — но его по-прежнему нет». Александра считает, что на Север приезжают в основном из-за природы, и по тундре она будет скучать. Но жить в городе, где девять месяцев в году суровая зима, — тяжело. У нее даже есть маленькая семейная традиция: первого июня в полночь они с сестрой открывают окно и кричат: «Лето, привет!», потому что это важное событие, а «проморгать лето на Севере очень легко». Иногда в июльские дни, когда светит солнце, они с коллегами выходят на крыльцо библиотеки, чтобы погреться. Переносить полярные дни и ночи тоже бывает непросто. 

Виктор на мой вопрос сказал, что он единственный из всех одноклассников, кто все еще живет в родном городе. В 17 лет он был на грани переезда: «Все одиннадцать лет, как и положено, мама готовила меня к поступлению в Питер». Но когда он закончил школу, наступил поздний подростковый бунт, и он отказался уезжать. Виктор должен был поступить на факультет информатики в ИТМО, а пошел на историка в МАГУ (Мурманский арктический государственный университет). Из окна кафе «Морошка» был виден кремовый фасад здания — корпус исторического факультета, где он учился, а рядом — барельеф И.Ф. Ушакова — местного краеведа, ученого всесоюзного масштаба, который был преподавателем у преподавателей Виктора. Виктор отдельно отмечал, что в Мурманске сильное образование, — которое часто играет против себя, — многие его одноклассники уехали из родного города, потому что имели сильную базу для поступления в вузы крупных городов России или других стран. Но сам он переезжать не хочет: «Многие люди остаются не потому, что они пассивные или не могут, а просто потому, что поняли — это их дом». У Виктора интересная работа, которая приносит хороший доход и позволяет развиваться, он любит свой край и не может представить жизнь без «сопок, озер, океана и полярного дня». Когда я спросила, какое у него «место силы», Виктор ответил однозначно — Териберка. 

Евгений в своем мнении тоже оказался непоколебим. «Где родился — там и пригодился». О переезде он не думал никогда — оставлять родной край с историей, друзьями и природой было немыслимо. Хотя многие его знакомые и даже родственники тоже уехали (его отец планирует переехать в Крым), Евгений думает, это происходит по двум причинам: люди едут за хорошим климатом и за деньгами. Но сам он любит и зиму, и затяжные полярные ночи, и дело, которым занимается. «Для меня здесь все родное, и любопытно наблюдать за своими изменениями через окружающие вещи — я меняюсь и смотрю на те же места и людей уже по-другому. Я бы не мог отслеживать изменения, переезжая». Евгений считает, что люди должны больше делать для своего края, если хотят жить лучше, а не требовать этого от остальных. Он рассказал, как после фестиваля в Териберке они с девушкой убирали мусор, и экологическая организация из Швейцарии сделала пост с их фотографиями о том, как люди защищают Баренцево море от микропластика. 

Миф о том, что люди уезжают с Севера, небезоснователен. К такому выводу я была готова — статистика говорит за себя, деревни в области пустеют, а Мурманск, хоть и развивается, делает это медленно. Но во время интервью меня удивил совсем другой факт. Моим личным предубеждением был миф о том, что северяне — жесткие и черствые люди. Заросшее льдом сердце — удобное эволюционное приспособление для жизни в суровых условиях (против медведей, вьюг и морозов — рассуждала умная я). В конце каждого интервью я спрашивала: «Кроме природы, по чему бы вы скучали больше всего, если бы уехали из Мурманска?» Все трое ответили — по людям. Когда Александра отправляется на выездные мероприятия, каждый волонтер берет по две пары теплых носков — для себя и для того, кто может их забыть. «Холод объединяет. Север я люблю за добрых людей». Евгений же сказал, что во время путешествия в Крым на машине вежливость людей на заправках падала в арифметической прогрессии по мере приближения к югу. Отдельно он любит Мурманск за то, что зима здесь длинная и «маргиналы с хулиганами не шляются по улицам — слишком холодно». Виктор, который в студенческие годы подрабатывал таксистом, сказал, что отличие между северянами и южанами особенно видно на дорогах — мурманчане не подрезают, не сигналят, а водители с номерами южных регионов ждать не любят. 

Вежливость и отзывчивость северян я заметила и сама: в кофейнях, магазинах, в разговорах с прохожими (очень пьяная женщина с выбитым зубом чрезвычайно вежливо попросила у меня сигарету, и мы мило беседовали о погоде, а охранник в гостинице во время нашего small talk очень аккуратно демонстрировал, как можно убить человека шариковой ручкой). Неразговорчивость жителей деревень может показаться суровостью, но это не так. Сами же мурманчане оказались очень открытыми и отзывчивыми.

Если я спрошу себя, по чему я скучаю, вернувшись с Севера, то я точно скажу — по впечатлениям. 

Анна Шин


Мурманск, где найдётся место всем: ярким домам, узким лестницам и даже поганками

— Вы смотрите, но не наблюдаете.

— Так что же тут наблюдать? Если честно, и смотреть-то не на что.

— Да с чего вы взяли?

— С того, что я вижу и наблюдаю. Посудите сами, городу всего 106 лет, застроен он панельками, не понимаю, зачем мы сюда приехали. Мы могли с тем же успехом сесть в метро и отъехать от центра. Доехали бы до такого же антуража и денег куда меньше потратили бы.

— Мурманск — последний город, основанный в Российской империи, город-герой Великой Отечественной, неужели вы не ощущаете связь эпох?

— Так в этой самой Великой Отечественной все сгорело дотла. А в землю бросили семя панелек. Никаких связей здесь нет. Ничего удивительного, непознаваемого или тайного.

— Аккуратно!.. Что-то вы часто спотыкаетесь.

— Да всё эти лестницы. Невозможно узкие! Кто их строил?!

Собеседник ухмыльнулся.

Нет, конечно, я не намекаю на то, что скептический Злюка — Гулливер, а Мурманск — город лилипутов, оказавшийся у него под подошвой. Но спотыкался он, скорее всего, неспроста. В городе, отстроенном на сопках, действительно много лестниц, и они действительно узкие, как будто спроектированы для детей или для очень маленьких взрослых. Им все-таки тоже хочется с удобством передвигаться по городу, а не ходить, постоянно задирая ноги, как на разминке в спортзале. Семьдесят пять лет назад мурманчата подложили градостроителям свои чертежи лестниц, те не заметили подмены, и теперь тайные маленькие жители города не ограничены в своих перемещениях.

Злюка ощущал на себе их присутствие, но был страшно ненаблюдателен.

— Кто строил лестницы? Да кто ж его знает. Наверное, те же люди, что строили панельные дома. Думаю, вы все еще можете пожаловаться на них. В этом, кстати, большое преимущество молодого города.

— Преимущество перед кем?

— Да перед тем же вашим Петербургом. К Трезини, Растрелли и к Росси вы с жалобой обратитесь разве что на том свете, и для этого еще итальянский придется выучить, а со строителями Мурманска вы наверняка можете пообщаться и сейчас, и, скорее всего, русского языка вам будет достаточно.

— Знаете, иногда мне кажется, что вы — просто шут, карлик при губернаторском дворе.

— Не такой уж я и низкий.

— И все же я смотрю на вас свысока.

— Сноб.

— Петербуржец.

— А вам населения, что ли, не хватает?

— Да нет, не жалуемся.

— Почему же по всему Мурманску плакаты призывают купить квартиру в Петербурге?

Собеседник молчит и делает вид, что не услышал вопроса.

На самом деле он, конечно же, отлично расслышал вопрос Злюки. Им и я задавалась каждый раз, когда замечала эту рекламу. Но ответа так же ни от кого не получила. Видимо, новоприбывший должен сам, внимательно наблюдая город, понять, в чем дело, чья это партизанская война, кто призывает мурмашей покинуть пенаты. Не мурманчат, им такие большие квартиры в таком большом городе, рекламируемые на таких больших билбордах, ни к чему.

Злюка так и не дождался ответа Собеседника. Так они молча, каждый погруженный в свои мысли и переживания, дошли до морского вокзала.

— Покурим?

— Пожалуйста, — сказал Собеседник, протягивая Злюке открытую пачку.

— У всех Ленин как Ленин, каменный и огромный, а тут огроменный и железный. Что вы уставились в воду? Ну да, вы, наверное, уже устали от плавучего вождя. 

— Подленинцы…

— Какие подлецы?

— Что?

— Вы сказали подлецы.

— Нет-нет, вам послышалось.

Так они и стояли там, Злюка, задрав голову, смотрел на корабль, Собеседник, перегнувшись через ограду, наблюдал за пластиковым пакетом, который крутился на одном месте под ледоколом.

Собеседник вспоминал, как родители не раз рассказывали ему о канувших в море доисторических жителях этих мест. Они сгинули уже больше ста лет назад: когда здесь стали строить порт, им пришлось спасаться от враждовавших с ними земляков, от приехавших из больших городов строителей, от мировой войны больших людей. Мурманчата были уверены, что их враги безвозвратно канули в воду, но в 2009-м, когда в порту пришвартовался ледокол, под ним стали происходить странные вещи — то вода вокруг него забурлит, то какая-нибудь резина всплывет и станет круги наворачивать, то вот пакет рядом закрутится на месте. Знавшие легенду старожилы сразу поняли — изгнанники вернулись, пользуются теплом плавучего музея и посылают сигналы, а на сушу выйти уже не могут, отрастили жабры. Правда это или нет — никто не знает наверняка.

Злюке стало как-то неуютно, и он толчком в бок пригласил Собеседника пойти дальше. А тот был только рад, мысли о предках всегда вгоняли его в смущенное состояние духа. Пока каждый выходил из своих более или менее глубоких дум, герои дошли до центра города.

— И зачем тут так ярко раскрашивают дома?

— Вы здесь не были зимой. Темно, серо, холодно. А так — повеселее.

— Ничего удивительного, что все хотят в Петербург.

— Почему вы так решили?

— Так реклама.

— Реклама не была бы нужна, если бы все сами ехали.

— Да как же не уехать из такой пестроты? Мне и получаса не понадобилось, чтобы устать.

— А как жить в бесконечной серости? Может, и того утомительнее. Тут борются с цветовым голоданием, у вас — кичатся трудным прошлым.

— И справедливо кичимся! Но зимой и правда между выцветших линий на асфальт падаем.

О чем беседовали Злюка и Собеседник, пока шли к гостинице, я не знаю. Надеюсь, что Злюка все внимательнее наблюдал город со всеми его противоречиями — что он заметил, как яркие домики ютятся на фоне серых панелек, как синее небо исчерчено проводами, как парк окружен фонарными столбами с флагами области и страны. Я думаю, что Собеседник вспоминал, как родители рассказывали ему об истории земли и семьи, объясняли, почему у них в роду все такие низкие. Он твердо помнил, что никому нельзя об этом рассказывать, чтобы не угодить в желтый дом, неспроста раскрашенный именно так, но и забывать прошлое никак нельзя. Он — один из немногих, кто помнит.

— Ох как скверно!

— Что такое?

— Поганки! Прямо около гостиницы!

— Разве они вам чем-нибудь мешают?

— Я не хочу засыпать, зная, что рядом со мной огромные дырявые поганки.

— Они же не у вашей кровати.

— Они рядом с домом, где сейчас моя кровать.

— Так радуйтесь!

— Чему?

— Вы никогда не были так близки к природе.

Собеседник знал, о чем говорил. В доисторические времена оленеводы тесно дружили с мурманчатами, они обменивались наблюдениями об особенностях здешних мест и вместе глубоко изучили все прелести и опасности флоры и фауны. Родители передали Собеседнику знания предков, так в их семье было положено. Но Злюке объяснить всего этого он, конечно, не мог. Так недолго попасть в чужой, петербургский ярко-желтый дом.

Злюка же тем временем, сморщив нос, повернул назад.

— Идем назад! Лучше яркие дома, чем бледные поганки.

— А вы начинаете понимать.

— Что на том указателе? Ничего не вижу.

— Это указатель на сквер.

— А справа?

— Сквер.

— А слева?

— Square.

— У вас сегрегация?

— У нас… мурманчата… подленинцы…

— Какие подлецы?

— Нет, что вы, какая сегрегация! На двух указателях еще просто не успели продублировать для туристов.

Злюка и Собеседник присели в сквере. Выдохнули. Собеседник откинулся на спинку скамейки, посмотрел в ничем не отгороженное небо и избавил голову от всех мыслей. Бесконечно долго было необычайно легко. Вдруг все загудело, затрещало, он обернулся к своему собеседнику Злюке.

— Что?

— Я что-то такое начинаю ощущать. 

Красота в глазах смотрящего.


Тася Егорова