Мурманск, где, увы, плохая медицина, а ягодный промысел в надёжных руках

Мало записаться на прием к врачу — надо до него еще дожить.

Из информационной группы «Мурманск». Запись от 20 июля 2022 года.

«Аппендицит = смертный приговор в Кольской районной больнице!

12 июля, меньше чем через месяц после 25-го дня рождения, в Кольской районной больнице умер мой любимый человек — Бондарев Кирилл Вадимович.

Мы, родные и близкие Кирилла, потеряли лучшего друга, единственного сына, любимого парня и замечательного человека. Передать эту боль на словах невозможно. Разъедающая пустота и сжирающая боль навсегда заменили в сердце место, которое раньше занимал он — самый родной и понимающий.

Но наше горе стало страшнее, когда мы узнали причину его смерти: аппендицит.

Самое частое среди острых хирургических заболеваний органов брюшной полости, диагностика и лечение которых уже десятилетия как поставлены на поток.

Кирилл попал в больницу 5 июля. Ему не становилось лучше, состояние ухудшалось: повышалась температура, пропал аппетит, появилась сильная одышка и галлюцинации. Все это время врачи искали у него гепатит, делали МРТ, на котором заметили увеличение печени, но не аппендицит, хотя МРТ считается одним из способов его диагностики. Результаты анализов крови были готовы только 11 июля!

У Кирилла была болезнь Бехтерева, он часто лежал в больницах и поэтому прекрасно понимал свое состояние и мог точно описывать его, однако в этот раз врачи назвали его мнительным и не верили ему.

В период нахождения на лечении под наблюдением врачей 12 июля около шести утра Кириллу стало еще хуже, и его переместили в реанимацию.

В 11:00 сердце Кирилла остановилось.

В 11:30 констатировали его биологическую смерть.

О причине смерти стало известно только при вскрытии.

Я, как и все, верила, что с современным уровнем медицины люди умирают от аппендицита только в случае, когда не успевают обратиться за помощью. Но в действительности крайняя некомпетентность и жестокая халатность врачей может убить человека с одним из самых легкодиагностируемых заболеваний.

За семь дней нахождения в больнице с острыми симптомами Кириллу так и не смогли поставить правильный диагноз.

Мне страшно думать о том, что Кирилл может быть не первым и не последним. Страшно думать, что наши друзья и родные, дети и родители могут умереть от заболевания, которое научились лечить 300 лет назад, просто попав в руки к таким врачам.

Вы говорите "НА СЕВЕРЕ ЖИТЬ". А мы видим, что "НА СЕВЕРЕ ЖИТЬ СТРАШНО"!

Я обращаюсь к Следственному комитету, прокуратуре, Министерству здравоохранения и губернатору Мурманской области с требованием провести проверку этого случая и привлечь виновных лиц, работников и врачей скорой и больницы к уголовной ответственности по ч. 2 ст. 109 УК РФ, ч. 2 ст. 124 УК РФ, ст. 293 УК РФ.
Я хочу справедливости. Семья Кирилла и его друзья хотят справедливости. Кирилл не должен был умереть так», — пишет девушка Кирилла.

***

Он часто ударялся головой. Мы решили проверить, есть ли у него сотрясение. Записались на МРТ, сказали, что брата вписали в очередь, позвонят. Прошло десять лет, он успел еще раз сто стукнуться головой. Позвонили. Очередь подошла.

Ксения поигрывает трубочкой, вихрятся в стакане остатки лимонада и льда. Рассказывает легко, без злости, как анекдот. Футболка черная с надписью Kiss, тонкие запястья, крупные зубы. Уже как десять лет живет в Москве, переехав из Североморска, города в Мурманской области, но до cих пор с удовольствием делится воспоминаниями. О зиме, о школе, о тайге. И хоть внутри кофейни набухает духота, несмотря на открытую дверь, я ощущаю кусачий холод Севера. Баренцево море, несметное количество кораблей, сопки-сопки-сопки, полярная ночь — захлопнулась крышка гроба. Мои стереотипные познания подкармливает и сама Ксения. 

Я приехала к родителям в Североморск. Пошла с собакой выкидывать мусор, а она что-то занервничала. Поворачиваюсь — а вдалеке медведь стоит. Ну мы с ней домой и побежали, а медведь, скорее всего, пошел копаться в мусорке.

Эти чудесные истории о медведях, которые будоражат исконно русский дух, когда слышишь о березках, водке, шапках-ушанках и валенках. Отборная клюква, но такая родная. Стереотип ввинчивается гвоздем в сознание, без гвоздодера в виде реальности не вырвать. Есть основные мифы про Мурманск — холод, грубость жителей, разруха, дикая природа — и ответвления, о которых не задумываешься. Так, например, наш стереотип начался с брата, продолжился матерью.

У нее опухоль нашли. Мы поехали в Мурманск, а они руками развели, нет оборудования, посоветовали обратиться в один московский онкологический центр. Маме операцию сделали, она еще несколько месяцев в Москве пролежала, а после вернулась в Североморск. А ведь ей до сих пор наблюдение нужно, анализы сдавать, диагностику проводить. А в Мурманске ничего нет. 

Закончился больницей, достойной оказаться на страницах сборника ужасов. 

Да у нас вообще с больницами кошмар творится. Есть одна, Кольская. Так оттуда старики сбегают по сопкам домой, некоторые умирают по пути, они же без одежды, без всего в холод бегут. Ведь перед ними возникает выбор: умереть с близкими или врачами, которым все равно, которые, по сути, не лечат.

Медицина — ахиллесова пята нашей страны. Маячат в подсознании образы из «Записок юного врача», где один медик, недавний студент, на всю округу, без должного оборудования, коллег, практики. И чувствуется, будто сейчас так же: за Москвой меньше поликлиник, больниц, профессионалов, очереди движутся десятилетиями, получить необходимое лекарство — в лучшем случае тяжело, а в худшем — нереально. И Мурманск идеальное место, чтобы разобраться: чем дальше, тем хуже?

***

Из информационной группы «Мурманск». Запись от 29 июля 2022 года.

Врачи офтальмологического отделения городской больницы уволились одним днем.

В начале июля на странице губернатора появилась новость об открытии в Мурманске высокотехнологичного офтальмологического центра, где будут проводить лазерную коррекцию зрения. Руководство Мурманского центра пообещало поставить современное оборудование (даже лучше, чем в Петербурге) и обеспечить северянам аж 1300 рабочих мест.

Частная клиника открылась, чем создала конкуренцию уже имеющимся больницам.
Главврач городской больницы сократил выплаты от услуг, а нагрузка по факту больше. Поэтому все врачи микрохирургии глаза ушли в новый центр офтальмологии всей командой.

Теперь мурманчанам остается лечиться или в областной больнице, где бесконечные очереди (люди едут со всей области), или платно в новом частном центре, где один прием будет стоить ~4000 рублей.

В нашей области вроде профицит бюджета? Разве нельзя было купить новейшее оборудование в больницу? Или все дело в пиаре «Арктических резидентов»?

***

День-радость, день-передышка. Сижу с Аней в номере, прибранном, прямо фотографию на сайт можно публиковать. Кровати гладкие, нетронутые, тела наши не успели их побеспокоить. Мы за столом, в отельном стакане шипит газировка, обдирает горло, выталкивает к носу пузыри, отчего кашляешь неловко, неестественно. Еды за день никакой, стараюсь сладостью заткнуть голод. За окном небо затягивается черной волчьей шерстью. Набираю Веру Александровну, трансфузиолога, специалиста по переливанию крови. Голос ее приятный, с учительской интонацией, но не недовольной, брюзжащей, а мягкой, которая необходима тем, кто работает с детьми, а не с подростками. 

Ей 38 лет, родилась в Мурманске в семье военнослужащих. С детства мечтала стать врачом.

Сначала закончила медицинское училище в Мурманске, потом поступила в медицинский институт в Петрозаводске, закончила его, вернулась в Мурманск. Сначала первой специальностью была акушер-гинеколог, потом я разочаровалась в этом как-то всем и решила что-то спокойное найти. И неожиданно мне предложили смену деятельности: «Не хотите себя попробовать на станции переливания крови, врачом останетесь». Я согласилась и вот так работаю с 2011 года.

О переезде мысли были, но вскоре ушли.

О переезде задумывалась, может, в Питер, но слишком большой город, там все по-другому, если здесь мало таких специалистов, как ты, один из трех-четырех, то там ты будешь один из тысячи. Климат в Питере другой, более сырой, холодный, южнее ехать не хочу, там слишком жаркое лето. Так что переезжать не собираюсь.

Вера Александровна расписывает рабочие будни: принять пациентов, взять кровь, распределить по колбам, после разделить эритроциты и тромбоциты. Все ее очень увлекает. Затрудняет работу отсутствие нового персонала. 

Это больше нехватка молодых кадров. Мы хотим, чтобы к нам приходили доктора молодые, медсестры, а их нет. 

Дело в том, что в Мурманске нет медицинского института, только училище. По словам Веры Александровны, в МАГУ (Мурманский арктический государственный университет) недавно открылся медицинский факультет, но у них еще не было выпуска. 

Мы к этому несерьезно относимся, честно говоря. Университет — это университет, а не факультет где-то. По моему мнению, студентам не хватает базы, какая должна быть у медицинского работника, так как она нарабатывается десятилетиями. 

Если же говорить в общем о медицине в Мурманске, то тут есть крупные проблемы. 

Хочется хорошее что-то сказать, но у нас минусов много. Я считаю, что минусы у нас в основном в первичном звене, это поликлиническое звено помощи. У нас что происходило — объединение поликлиник. Все меньше и меньше врачей становилось, обеднение кадрами, из-за этого сложности попадания на прием к любым врачам. Вот этот вот прием поликлинический, мне кажется, наша основная проблема. 

***

Из информационной группы «Мурманск». Запись от 23 октября 2022 года.

Мать северянки умерла из-за бардака в больницах Мурманска — открытое письмо губернатору

Андрей Владимирович, прошу обратить внимание на работу нашей медицины, особенно на врачей, которые должны оказывать первую помощь ночью. Первая история: я была в отпуске, живу за городом, родители жили у меня. Когда маме стало плохо, на скорой сказали, везите в городскую! А дальше начался « цирк » .

С городской их отправляют в областную (мама кричит от боли), но не просто отправляют, а сказали « ждите скорую » , ждут скорую… скорая приехала, едут в областную, а в областной говорят: « А что вы к нам приехали, вам в Севрыбу » . В Севрыбе говорят: « А где ваши документы » . Городская потеряла, начинают искать, вроде как отдали на скорую, а у скорой нет? Начинают искать, сын (внук) начинает ездить искать.

В итоге они находят! Но время, когда маме стало плохо и когда ей отказали помощь, — 6:30 и 13:00! Мама в реанимации, и больше мамы не стало. Вы бы, Андрей Владимирович, оставили так просто, если бы это были Ваши мать или отец.

***

Я смотрю официальную группу Мурманска и поражаюсь происшествиям, связанным с больницами и врачами. Не только у пациентов беда. Мест докторам не хватает, некоторые работают без выходных, круглые сутки, чтобы получить хоть какие-то деньги. Многие уезжают учиться в Санкт-Петербург, Москву, там и остаются. Пациенты также посылают жалобы в администрацию на больницы, которые просто не справляются с потоком людей. Послушав наших интервьюируемых, понимаю, что сердцевина проблемы — система и контроль. В центральной части России процессы налажены на среднем уровне, на Севере — намного хуже, так как он и дальше находится, плюс полярные ночи, которые тоже влияют на самочувствие людей. И миф правдив: чем дальше, тем ситуация тяжелее.

Но сейчас проводятся новые реформы, которые раскачивают чаши весов — «хорошо» и «плохо» — в разные стороны, но, возможно, в будущем ситуация наладится, ведь, как сказала Вера Александровна:

это лишь дело времени и желания

Ехать дольше обычного, целых двадцать минут, за гаражи, где еще обитает дух 90-х. Мурманск — это вверх-вниз на короткую дистанцию. Карта показывает, что пять часов пешком — и город узнан по прямой, поверхностно.  

Завод, отец производства, низенький, напоминающий амбар, а не советского гиганта, прячется за забором, не полностью, по пояс. Где-то там скрывается наш гость, Евгений, заместитель директора в «Кольском крае», компании, что заготавливает и перерабатывает лесные ягоды. Я звоню Евгению, слышу короткое: «Скоро подойду». У него лебезящий голосок, и воображение преподносит образ: высокий, в коричневом костюмчике, роговых очках, с зализанной, сливающейся с черепом прической. Интуиция, творческое чутье подводит. Он молод, даже слишком, на пару лет старше меня, в рубашке, застегнутой по горло, с белесым вихром и ресницами, которые словно поцеловал иней. Быстрый, но экономит взмахи рук, повороты головы. Проводит внутрь производства, где холодно, переругиваются меж собой аппараты, трещат ящики, надутые от диких ягод. Нас угощают, прекрасный рекламный ход. Евгений кажется интеллигентным, настоящим белым воротничком, но вскоре я понимаю, что ошибаюсь. Он проводит нас в камеру, там единственная машина, что очищает ягоды. Вначале рассказ сугубо профессиональный, но чуть позже в речь вклиниваются разговорные слова. Трескается маска замдиректора Евгения, проглядывает Женя. 

Этот аппарат такой один. Его местный мужик сделал, по сути из говна и палок. Иногда бывают перебои, но, знаете, эта штука как отцовские « жигули » . Вы изо всех сил заводите их, и нифига не происходит. А потом приходит батя, поковыряется, и все работает. Вот с этим так же.

Он выводит нас и тут же показывает кухню, сбоку окошко и дверь. Стерильно, больно глазу от белизны. Колыбель производства, где готовят соусы из черники, морошки и других ягод, рецепты которых, конечно, не разглашаются. Единственное, что удается узнать, — добыты рецепты на территории Норвегии. 

После проходка до деревянного домика, маленького, светлого, славного, будто вынутого из русских сказок. Но вместо печи, самовара, плюшек и коровьего молока нас поджидает плазменный телевизор, стойка с фирменной продукцией, пластмассовые стаканчики, чай черный и зеленый, а также кулер с горячей водой. На столе — мед и варенье на блюдце, салфетки, ломкие ложечки. Евгений настраивает рекламную запись на плазме, длинную, с рассказом о компании, о том, куда лучше добавлять соусы, в мучное, в мясо, в каких районах тундры добывают необходимые ингредиенты и как сотрудничают с иностранными коллегами. В руках теплеет, плавится стаканчик, колет кончики пальцев, подношу ко рту, и язык впитывает бумажный, пакетированный вкус. Оставляю и не прикасаюсь до самого конца интервью. Евгений сидит рядом, выскребает остатки варенья со дна плошечки. Отвечает без раздумий, не пытаясь создать вокруг себя образ. Сам из Мурманска, а прабабушка из Архангельской области, занималась строительством. Мать сейчас живет в Швейцарии, а отец в Мурманске, но собирается переехать в Крым. Евгений не желает оставлять родной край. 

Подавляющее большинство сверстников куда-то разъехались, так как в Москве все бабки страны, и Москва — один из лучших городов на планете. Но мне нравится Мурманск, здесь другого темперамента люди, более вежливые, мне кажется. Здесь есть чем заняться, поскольку жизнь очень многогранна и безгранична, есть интернет, а когда он есть, можешь столько нового узнавать, получать столько информации.

Хорошая работа с неконфликтным, понимающим начальством, любимая девушка, которую Евгений называет «дама моего сердца», привлекательный климат, даже полярная ночь не мучает. Проблема России в основном в менталитете людей.

У нас менталитет кайфариков по жизни, не смотрим глубоко, далеко вперед, любим быстро всё урвать.

По мнению Евгения, мы не стараемся сами облегчить себе жизнь, всё надеемся, что кто-нибудь возьмет — и исправит ошибки, сразу же сделает новые дороги и заборы, проследит за чистотой улиц и целостностью домов. А в целом у нас все хорошо. Даже сравнивая Швейцарию и Россию, Евгений выберет Россию.

Кстати, в последнее время опять-таки тоже: кого не послушаешь — все плохо, постоянно все плохо-плохо, блин, я вот был в поликлинике десять лет назад и недавно, это вообще разные уровни. Вот ты пришел, всебыло так быстро, четко, получил талончик на сайте и пришел. Это мой опыт, я не знаю, может, там действительно все плохо, обертка такая прекрасная, а начинка стала хуже. В общем, пришел, получил все, там нормально, цивильно, пол чистый, находишься не в совковском здании, а в нормальном уже, кое-как отделанном. Тебя приняли четко по времени, никаких очередей, плюс там тоже молодые работают. В принципе мне помогли, выписали все как надо, сказали, что и как принимать. Последний раз вот обращался, у меня остеохондроз, он много у кого появился, так в этом плане помогли. Но вот тоже — медицина. Это понятие относительное. Вот у нас, например, хорошо зубы делают, а мама в Швейцарии мучается жестко с зубами, ей удалили зуб, он зажил, а боль осталась. Она даже ездила в Цюрих, в университет к очень крутому специалисту, который там суперграмотный профессор. Она объясняет, что у нее что-то болит, что, наверное, надо что-то вырезать или что соседний зуб мешает, а никто не хочет удалить соседний зуб, вот говорят, что по всем снимкам указывает, что он здоровый, а в России ты бы пришел, сказал: «Давай вырвем» — и тебе: «Давай!» Вырвали, и все. И может, поможет, а может быть, и нет, может быть, хуже станет, но суть в том, что ее бесит, что она несколько лет мучается с этим, и никто не хочет браться, потому что боятся какой-то ответственности и риска, скажем так, а она вот страдает, хотя Швейцария, там все невероятно дорогое. В Мурманске хорошо и дороговато делают, а в средней полосе хорошо и чуть дешевле. 

Выключается диктофон на телефоне, от облегчения скрипит скамья. Нам дарят соус и варенье, но этого мало, просим купить еще. Евгений зовет девушку со склада, чтобы помогла, а сам уходит по делам — важным или не очень. Обратно едем со звенящими рюкзаками — продукты «Кольского края» обнимаются.