Джеф Паркер: Пой свою песню хорошо

Американский писатель и профессор Джеф Паркер рассказывает, как обучение писательскому мастерству меняет жизнь, чем полезно литературное сообщество и почему важно писать кровью.

Джеф Паркер и Полина Репринцева. Фото: Анна Правдюк

Джеф Паркер – американский писатель, директор международной литературной программы DISQUIET в Лиссабоне. Автор травелога о жизни в России Where Bears Roam the Streets: A Russian Journal (Там, где по улицам бродят медведи: русский журнал), автобиографического романа Ovenman (Пекарь) о скейтбординге, работе в ресторанах, сборника рассказов TheTaste of Penny (Вкус монеты), исследующих личные и политические противоречия, и др.

Около четырех лет Джеф преподавал литературное мастерство в нескольких университетах в Соединенных Штатах и Канаде.  В настоящий момент он – профессор в государственном Массачусетском университете в Амхерсте (UMassAmherst). В июле 2017 года Джеф Паркер стал приглашенным лектором на пикнике Литературных мастерских Creative Writing School в Тарусе. Там-то молодой поэт и писатель, выпускница CWS Полина Репринцева и расспросила его о том, как он когда-то учился на писателя сам и чему учит теперь своих учеников.

Джеф, вы сами обучались писательскому мастерству в магистратуре престижного Сиракузского университета. Как это повлияло на вас?

Это образование изменило мою жизнь. Я вырос на Юге, моя семья принадлежала к низшему классу. Разумеется, наш дом нельзя было назвать литературным. Всё, что я знал о писателях, мне рассказали в школе. И только когда я начал учиться творческому письму, я начал понимать, что такое быть писателем в современном мире. До этого я думал, писатель – это дикий, необузданный человек, как Буковски или Генри Миллер, или какой-нибудь наркоман-сексоголик. Оказалось, я заблуждался. Я встретил людей, которые были порядочными и любящими, добрыми, щедрыми и здравомыслящими. Мои представления о литературе полностью поменялись.

И как же в итоге изменилась ваша жизнь?

Я стал тем, кем я стал. Писателем, преподавателем. Если бы не существовало подобных магистерских программ по изящным искусствам, не было бы возможности и для меня, бедного парня из южной глубинки, встретиться с писателями, с миром литературы. Я не смог бы просто сесть на самолет и улететь в Париж, как это делали предыдущие поколения писателей. Денег на это у меня не было да и о самой такой возможности я не ведал, я же не был городским жителем.

Магистерская программа по creative writing позволяет множеству людей открыть для себя и новый способ мышления, который сильно отличается от того, как мыслят в среде рабочего класса, в семьях, в которых каждый работал на угольной шахте, сталелитейном заводе или ферме.

Расскажите о содержании магистерской программы в Университете Массачусетса.

Наша программа очень проста. Она состоит из семинаров и теоретических занятий. То есть вы пишите и читаете. Помимо этого существуют курсы по выбору. Если вы хотите изучить репликацию митохондриальной ДНК – займитесь биологией, есть желание выучить итальянский язык – возьмите курс итальянского, научиться рисовать – пожалуйста. Это открытая система. Магистрант, обучающийся изящным искусствам, получает свою степень в условиях студии или мастерской. Здесь вы не станете кандидатом наук, это совсем другое образование.  

Чем заняты ваши студенты-магистранты помимо обучения? Они работают? Или полностью погружены в писательство?

Существует два типа магистерских программ в области изящных искусств. Есть программы, предлагающие частичное или полное финансирование, и те, которые не предполагают никакого финансирования. И я считаю, что люди должны выбирать те программы, которые полностью финансируются. Что это обычно значит? Вы поступаете и не платите за обучение. Вы либо преподаете, чтобы получать зарплату (это входит в обязанности ассистента преподавателя), либо получаете стипендию, или – и то, и другое. Как правило, наши студенты получают около двадцати тысяч долларов в год, сложно сопротивляться таким перспективам. Вы получаете степень и преподавательский опыт, на это не разбогатеешь, но жить на это можно. Что важно. Многие платят, чтобы получить образование.

Например, я.

Если у вас есть деньги, вы должны потратить их на то, что ценно для вас. Почему нет? Разве было бы лучше купить машину? Эта программа не обеспечит вам квалификацию, но она подарит вам бесценный опыт, вы многое почерпнете для своего внутреннего мира.

В моем случае это действительно был великолепный опыт. Программа помогла мне избавиться от чувства собственной значимости, стоящего на пути. Нужно забыть обо всем, просто сидеть и писать. Тогда в этом есть смысл.

Первоочередная задача студента – писать, но у многих поступающих другие мотивы. Их интересуют успех и признание, само писательство волнует их во вторую, третью или пятую очередь. Из-за этого возникают трудности. Мой старый учитель Артур Флауэрс часто говорил нам, что все хорошие писатели когда-то сидели в окопах. Пять, семь, десять лет работы без надежды на публикацию – это норма, а не исключение.

И, если повезет… 

Если повезет, в определенный момент твоя работа начнет приносить результат, тебе удастся получить грант и место преподавателя.

Очень интересно, хорошо бы это писать в качестве предисловия к магистерским программам.

В итоге, всё что у тебя есть – это твоя работа. Хочется верить, что ты сделал её хорошо. Это всё, на что ты можешь надеяться.

В чем состоит ваш метод? О чем вы обычно говорите со студентами в самом начале курса?

Я пытался найти гибкий метод обучения, который позволил бы открыто обсуждать творчество студентов, не прибегая к субъективным выводам. Он основан на идее "незнания", которая принадлежит Доналду Бартелми.

Начинающим авторам кажется, что рабочий процесс выглядит так: в голове писателя зарождается идея, он превращает её в блистательную историю, которая и попадает на страницы. Сам писатель, по их мнению, является богоподобным существом: он заставляет читателя смеяться в одном месте, плакать в другом, – как по нотам. На самом деле это происходит с точностью до наоборот. Автор начинает рассказ с фрагмента идеи, с одного персонажа, звука, объекта или места. Когда он приступает к работе, он еще не знает, как история будет выглядеть целиком. Он следует своей интуиции, погружается в неизвестное, верит, что эта дорога его куда-нибудь приведет. Вопрос в том, готов ли ты удивить себя.

Я слышал подобные рассуждения от коммерческих писателей и великих художников современности. Творчество таких гениальных творцов, как Лев Толстой, резонирует с идеей "незнания". Если я не ошибаюсь, он переписывал Анну Каренину семь раз. Если вы посмотрите на черновики, то увидите, что персонаж меняется кардинальным образом. Толстой вносит изменения в обстановку, структуру повествования, в каком-то роде это просто корректура. С другой стороны, можно увидеть, что он готов совершать открытия, искать что-то новое для себя в этой истории.  

Кажется, Стивен Кинг говорил, что он не в восторге от жестких правил, и главное для него – начать творить, написать первое предложение.

Всё правильно, Кинг один из тех писателей, которые не знают точно, куда их заведёт история. Но некое чувство подсказывает им, о чём они собираются писать. И писатель следует этому чувству, именно оно наполняет историю энергией.

У Фланнери О’Коннор есть рассказ "Good Country People" (в русском переводе "Соль Земли"), в котором путешествующий торговец библиями крадет у главной героини её деревянный протез. Писательница говорила, что узнала, какой будет кульминационная сцена лишь за двенадцать строк до того, как написала её.    

Неужели?

Удивительно, правда? Кажется, она запланировала это с самого начала. Она считала, что развязка удивляет читателя в первую очередь потому, что она удивила ее саму. Если ты пишешь с таким интересом, вниманием к тексту и вовлеченностью, читатель это чувствует. В итоге энергия повествования проникает в него сквозь страницу. Иногда люди оспаривают мой подход, и это абсолютно нормально. Если вы не хотите работать таким образом, есть другие варианты.

В наши дни истории атакуют нас из всевозможных источников: реклама, телевидение, газеты, книги, телесериалы. Мы фактически тонем в нарративе. Существует опасность повторения привычных историй на странице, и, если мы хотим чего-то большего, то нам нужно прислушаться к голосу бессознательного.

Как вы относитесь к срокам? Насколько я помню, Набоков говорил, что рассказ пишется две недели, небольшой роман – около года. У вас есть подобные правила?

Таких правил нет. Набоков был гением, а я не уверен, что миру нужны все тексты, которые я могу написать. Для меня очень важно, чтобы писательство было игрой, от которой я получаю удовольствие, а не работой. Если я стану одним из тех, кто пишет по три часа каждое утро, то мне уже не будет так весело. 

Мне всегда казалось, что тот тип писателей, о котором вы сейчас говорите, это люди, которые работают в рамках жанра. Скажем, автор работает над серией детективов, у него есть четкое расписание. Как вы думаете, каковы цели ваших студентов? Планирует ли кто-то из них писать, например, подростковую литературу?

Мы не преподаем жанровую литературу, только художественную и нон-фикшн. Самое в лучшее в магистерской программе – структурирование работы и дедлайны. Когда мы принимаем студентов, я говорю им: пришло время написать книгу. У вас есть на это три года.

Вы можете найти себе наставника на одном из факультетов, встретить друзей среди студентов, которые станут вашими первыми читателями, влюбиться. Если вы получите здесь преподавательский опыт, который поможет найти работу по специальности, – замечательно. Собираетесь обучаться на курсах итальянской литературы и учить итальянский язык? Прекрасно. Хотите провести всё это время в комнате, где вы будете писать? Я помогу вам организовать самостоятельные занятия.

Но всё это не относится к делу. Вы пришли сюда, чтобы написать книгу, вот ваша основная задача. Даже если вы потерпите неудачу, вы все равно сделаете что-то хорошее для себя. Это самое главное.

Есть мнение, что писательство – занятие одиночки. Но сообщество дает чувство единения с похожими на тебя людьми, и это может быть полезным. Как вы думаете, должен ли писатель общаться с другими писателями на регулярной основе?

Конечно, почему нет? Это полезно. У Франсин Проуз есть такая мысль: писателям нужно сообщество, чтобы помогать им и поддерживать их. Во время семинара мы быстрее учимся, когда критикуют рассказы других писателей, а не наши собственные.

Здесь нужно найти баланс, в итоге эти сообщества формируют мышление писателя.

Да, писатели слишком много жалуются, так что лучше не проводить с нами большое количество времени. А что вы думаете, вы же вовлечены во все эти писательские сообщества?

Результат работы писателя всегда непредсказуем, нет никаких гарантий, что его труд будет вознагражден. Этот фактор создает особый тип мышления, с которым непросто иметь дело. Кстати говоря, насколько я помню, Виктор Пелевин не очень-то поддерживает литературные сообщества.

Но он учился в Литинституте.

Но он не закончил его.

Может, он предпочитает заниматься йогой и нюхать кокаин в своей квартире в полном одиночестве. У каждого свой метод. Самое главное – делать свою работу. Писатели – очень интересные люди, я многому у них учусь. Я заметил, что студенты часто тяготеют к своего рода "инцесту", то есть очень любят встречаться друг с другом. Я всегда говорю им: найдите себе архитектора, встречайтесь с кем-нибудь из экономической школы, чтобы узнать побольше об экономике. Но романтические отношения идут своим путем. 

Поговорим об учителях. Вы учились у других писателей, из книг, на опыте? Были ли у вас преподаватели, которые помогли вам найти себя как писателя?

Да, было два или три человека, которых я встретил в Сиракьюс, они изменили мое отношение к многим вещам, например, Артур Флауэрс, он говорил: "Паркер, тебе не нужно быть самым лучшим писателем из когда-либо живших. Ты просто должен петь свою песню настолько хорошо, насколько можешь". Иными словами, ты обязан попытаться сделать всё, что от тебя зависит, создать что-то оригинальное, единственное в своем экземпляре. А признает ли мир твое творение или нет – это уже проблемы мира. Тебя не должно это волновать.

Но ведь работа создается для аудитории, для того самого мира. Если ты сделал что-то особенное, ты должен поделиться с людьми. Иногда для этого приходится вносить изменения в работу, чтобы она нравилась читателю больше.

Конечно. Я не говорю, что вы не должны работать над своим текстом. Я имею в виду, что "популярный" и "хороший" – две разные вещи. Вы же не станете утверждать, что Бритни Спирс поет лучше, чем Анна Нетребко, это абсурд. Или что Дэн Браун пишет лучше, чем Сорокин. Но Сорокин не может и мечтать о том числе читателей, которое есть у Брауна. И он не должен к такому стремиться. 

А Денис Джонсон? Он был и тем, и другим, то есть, достиг максимального расцвета как художник, вместе с тем являясь культовой фигурой.

Да, но его книги не продаются так же хорошо, как книги Стивена Кинга.

Конечно.

Он – великий писатель. Знаете, он недавно умер. Он сказал о писательстве одну из самых лучших вещей, которую я когда-либо слышал. Это целое занятие по писательскому мастерству в трех строчках: пишите обнаженными, пишите кровью, пишите в изгнании.

Пишите обнаженными, как если бы вам было нечего скрывать, пишите кровью, как если бы каждая капля чернил была так же ценна, как капля вашей крови, пишите из изгнания, как будто вас выслали из страны, и вы уже никогда не вернетесь домой, так что вам придется воспроизвести каждую деталь настолько точно, насколько это возможно. Это самый лучший совет.

Мне очень повезло: я провел некоторое время с Денисом Джонсоном и очень многому у него научился, хотя он и не был моим учителем. Было так жаль услышать, что он скончался. Он выглядел великолепно год назад на писательском фестивале DISQUIET. Я обычно не публикую свои фото в инстаграме, но я нарушил это правило и опубликовал фотографию годичной давности, где мы вдвоем с Денисом: судя по всему, ему очень некомфортно в моих объятиях. Он был великим писателем. И он был очень мудрым. Он хотел писать, ему было наплевать на внешние атрибуты литературного мира. Всей этой мишуры хочется, пока ты еще очень молод. Когда становишься старше, понимаешь, что счастья там нет.

Счастье – это важно?

Вот тут мое американское восприятие действительности может отличаться от вашего российского. Знаете, в Декларации Независимости написано, что мы имеем право на стремление к счастью. И мы к нему стремимся.

Интересно. Мне есть чему у вас поучиться.

Никогда не знаешь точно, что будет востребовано в мире литературы. Выигрывать призы – это замечательно. Приятно получить признание. Но важно совсем не это. Конечно, когда я выиграю большой приз, я поменяю свое мнение. Поговорим после того, как мне позвонят из Букеровского комитета. Моя точка зрения немного изменится в этом случае. Но до тех пор…

Вы абсолютно правы, это можно принять за аксиому: мнения и призы второстепенны. Не нужно пытаться приспособить к этому свою манеру писать.

Да. Например, Пелевин – единичный случай. Писатель, который не согласен останавливаться. Он следует своему видению, это всегда восхищает. Я не могу представить себе Пелевина, ни с того ни с сего пишущего "Войну и мир", чтобы получить Букера. Проблема магистерских программ в области литературного мастерства состоит в том, что они заставляют нас фокусироваться на поверхностных вещах, что до некоторой степени отражает человеческую природу. Конечно, я это говорю, а сам удивляюсь, почему не попал в номер журнала Гранта о новых американских новеллистах. (Гранта – периодическое издание о политике и литературе, основанное студентами Кэмбриджского университета в 1889 году. С 70-х годов двадцатого века Гранта концентрируется на лучших литературных новинках, в журнале публиковались Кадзуо Исигуро, Салман Рушди, Зэли Смит и др. Раз в десять лет выходит номер, посвященный американским новеллистам). 

Да, да.

Я не очень-то переживаю по этому поводу. Лишь немного. Достаточно. Переживаю достаточно, чтобы помнить, что я живой. Вы никогда не сможете расшифровать это интервью.  


Текст: Полина Репринцева
Фото: Анна Правдюк
Интервью впервые опубликовано на сайте Литературных мастерских Creative Writing School .