Териберка, где в библиотеке всегда тихо

Мы выезжаем из Мурманска и в напутствие разглядываем баннеры «На Севере — жить». Усвоив эту мантру, я засыпаю в нашем микроавтобусе — ехать часа три, можно немного отдохнуть и набраться сил для двухдневной северной жизни в Териберке. Вдруг просыпаюсь в прыжке — северная жизнь, как и местная дорога, полна неожиданностей. Гладкий асфальт сменился глубокими ямами и исконно русскими колдобинами. Чтобы на Севере жить было приятнее, дорогу асфальтируют, поэтому единственный путь, связывающий маленькую Териберку с большим Мурманском, иногда перекрывают и село оказывается в гордом одиночестве. Зимой же с задачей навязывания жителям Териберки аскетизма справляется снег. Но нам невероятно везет — мы успеваем проскочить перед самым закрытием дороги почти на сутки.

Териберка делится на две части, и та, что встречает путника первой, соответствует скорее гедонизму, чем аскезе: чистенькие деревянные отели, в одном — роскошный ресторан, в другом — кухня со всеми удобствами, огромные мягкие кровати и вид на Баренцево море. Пляж так и манит к себе, и нам ничего не остается, кроме как покорно послушаться его зова. Мы переходим мост, сворачиваем налево к морскому пляжу, там взмываем выше неба на качелях, будто сошедших с иллюстрации какой-нибудь пасторали и наслаждаемся деликатесами из морепродуктов в прибрежных ресторанах.

Тут главное после моста свернуть налево, а не пойти прямо. На той дороге путника встречают брошенные дома с черными, глядящими в самое сердце, разбитыми окнами, редкими невеселыми прохожими и нервной очередью в продуктовом ларьке.

Нагулявшись, мы возвращаемся в отель, вытряхиваем из обуви белый мягкий песок и отправляемся дальше по дороге, в Старую Териберку. Я иду в библиотеку мимо заброшенных детских площадок и невысоких, на вид пластмассовых домов. Запах вечного моря смешивается с привкусом навсегда оставленного прошлого — где те дети, что качались на этих шатких качелях?

Библиотека на самом краю села, почти под горами. В первом зале царит очень опрятная, немного выцветшая детская литература; визг читателей, кажется, пропал тогда же, когда покосились карусели. В большом зале находится самое разное — энциклопедии, поэтические сборники, детективы, фантастика, «богатства журнального царства» и «вселенная любви», но не живые люди. Листаешь книги и разглядываешь обложки в тишине, про себя радуясь, что вроде бы нигде нет бочки с кровью, из которой бы торчали ноги, и Умберто Эко не подмигивает заговорщически из-за угла.

Великого итальянца ни за одним углом, может, и нет, но вдалеке точно кто-то отрывисто кашляет. Взвесив все риски, я решаюсь пойти в сторону приоткрытой двери, из-за которой раздается столь обыденный и столь пугающий звук. На скромный стук никто не отвечает. Прислушиваюсь — тишина, и только я собираюсь пойти отсюда вон, из-за двери раздается новый шум — звук степлера. Степлер сам скреплять бумаги не станет, значит, там точно есть живой человек.

Приоткрываю дверь: в небольшой комнате стоит пожилая дама, она перебирает бумаги. На мое скромно-вопросительное «Здравствуйте» она не откликается. Но услышав более уверенное и громкое приветствие, оборачивается и смотрит на меня с недоумением. Отлично! Смотрящий библиотекарь почти полностью исключает возможность грядущего мирового пожара.

Я представляюсь и объясняю, что хочу написать очерк о Териберке, прошу рассказать мне о библиотеке. Сначала она отвечает, что ничем помочь не может, но потом слово за слово становится более общительной,  показывает стеллажи с публикациями об истории Териберки, долго рассказывает, что никто точно и не знает, когда она была основана, что впервые поселение упоминается в документах начала семнадцатого века, а потом его атаковали датчане да англичане. Новая Териберка — это на самом деле село Лодейное, так что речь идет не о нем. О родном селе слагались стихи, в том числе Константином Баевым, весьма известным здесь поэтом, погибшим в двадцать шесть лет в Великой Отечественной войне. Удалось издать небольшой хрупкий сборник таких стихов, но он совсем не продался.

Я спрашиваю, часто ли сюда заходят читатели, но в ответ библиотекарь только смеется — отсюда все уезжают, в библиотеку заглядывают не то чтобы часто. Правда иногда заходят отдать книгу-другую из личной библиотеки — обогащают фонд.

И все же разговор наш постоянно возвращается к истории Териберки. Только когда я ухожу, мы с Ниной Ивановной представляемся друг другу — диалог наш оказался построен как-то наоборот. И вот, покинув хранителя книг, я иду к шоссе, соединяющему заброшенные площадки прошлого века для местных с небольшими построенными недавно роскошными отелями для туристов.

Ничего не горит, бочки нигде не видно, и я без приключений возвращаюсь к мягкой кровати домика с твердым намерением перечитать «Имя розы». Здесь мы проведем еще ночь. Только одну. Насовсем на Севере жить мы не останемся.

Тася Егорова