Умиротворение и яростный напор влечений

Аналитик слышит не только то, что говорит пациент. Есть материал, который выходит за пределы сказанного: до- и невербальное, которое аналитик видит, ощущает, чувствует, предчувствует. Именно о таком «предчувствии» расскажем сегодня.

В новом выпуске рубрики «Практика» публикуем историю Жюльена — пациента Анни Ру. 

Блуждающее слушание*

«Некоторые аналитики говорят о том, что испытывали “странные” впечатления во время первого звонка пациента или когда в первый раз слышали звук его шагов, приближающихся к двери кабинета, — пишет мадам Ру. — И через какое-то время аналитик с изумлением обнаруживает, что его первые впечатления оказались верными. Это особое качество аналитического слушания по ту сторону манифестного содержания я называю “блуждающим слушанием”. Речь идет о необыкновенно сильно развитой способности принимать все, что исходит от пациента во время каждого сеанса».

Психоаналитик может создать репрезентацию психического функционирования своего пациента: предположить, что он вытесняет, что расщепляет, какие аффекты подавляет, от чего возбуждается и т. д. И при этом аналитик не знает, что случится дальше.

Аналитик «без памяти и желания», следующий рекомендации Биона, делает возможным развитие диалога, в котором бесформенный и неупорядоченный материал пациента наделяется смыслом. В результате этих блужданий внезапно появляются бессознательные мотивы и обнаруживается определенное направление.

Капитан Конан

Во время одного из сеансов с Жюльеном у Анни Ру появился непонятный и настойчиво притягивающий внимание образ. Он возник как будто из ниоткуда, и мадам Ру подумала, что, скорее всего, это связано с пациентом. 

«Я не могу найти ни одного воспоминания о материале, который мог бы породить это видение — уродливое лицо, покрытое кровью, с глазами, переполненными ненавистью, — вспоминает психоаналитик. — Квазигаллюцинация появилась настолько резко, что я почувствовала себя атакованной ее вторжением, и на протяжении всего сеанса безуспешно пыталась найти причину ее возникновения в материале пациента. Это лицо мне не угрожало, меня, скорее, удивила ярость, которую оно выражало. И я осталась тогда в замешательстве, не найдя ответов на мои вопросы».

Понимание пришло спустя время. Речь шла о капитане Конане — герое фильма Бертрана Тавернье о войне на Балканах 1918 года. Жюльен рассказывал об этом фильме год назад. Конан — сложный персонаж: убийца без угрызений совести, отважный воин и человек, способный испытывать сочувствие.

Двойственность, лежащая в основе его характера, подсветила расщепление, которое было у Жюльена: яростный напор «неприрученных» влечений вместе с умиротворением и спокойствием. Анни Ру задалась вопросом: можем ли мы здесь увидеть контраст между отцом в поисках наслаждения и кастрирующим отцом?

Образ отца

Воинская честь и отвага — идентификации, связанные с личной историей Жюльена. Его отец был подлецом и трусом, а дед по отцовской линии — идеализированной героической фигурой, ветераном Первой мировой войны, участвовал в самых жестких боях. Жюльен его не знал, но разыскивал всё, что было связано с его историей, поскольку находился в поисках мужской идентификации среди членов своей семьи.

Отцу не удалось выстроить мужскую идентификацию в отношениях со своим отцом (дедом Жюльена) и не удалось стать для Жюльена объектом идентификации. В подростковом возрасте Жюльен оказался без отцовской поддержки, в то время отец разорился, и родители развелись.

Отношения в семье всегда были похожи на поле боя, откуда Жюльен сбегал, находя убежище в своей комнате. Война бушевала как во внешнем, так и во внутреннем мире мальчика.

Капитан Конан стал репрезентацией гнева и Жюльена, и его отца. Анни Ру вспоминает, как была потрясена незабываемой сценой из фильма, о которой рассказывал ее пациент. Когда сражение уже закончилось победой, капитан Конан с широко раскрытыми глазами продолжал яростно протыкать штыком тела уже убитых врагов. Его нужно было остановить. В этом образе проявлялась отщепленная и неизвестная часть ее пациента.

«Опасные влечения, прорвавшиеся из внутреннего мира Жюльена, приняли форму капитана Конана и всё это время находились в латентном состоянии, — пишет Анни Ру. — Жюльен не давал ходу своим агрессивным и деструктивным влечениям, он был не способен их контейнировать, поскольку они были чрезмерны и слишком опасны, переполненные смертоносным потенциалом. То убийство, которое могло бы произойти, было бы убийством души».

Трехмерная мать

Одной из задач аналитика стало контейнирование этого яростного напора влечений. Во время одного из сеансов, вместе с привычными жалобами на женщин, Жюльену пришла в голову парадоксальная мысль о его матери.

«Можно сказать, что она могла бы быть хорошей матерью, если бы не была плохой», — сказал пациент.

Когда пациент верит в то, что его мать могла бы быть хорошей, он способен видеть ее рельефно, трехмерно — нежной, мягкой и чувствительной.

«Когда Жюльен видит свою мать плохой, она оказывается плоской и двухмерной, — считает Анни Ру. — В этом материале я выявила репрезентацию контейнера, принимающего в себя проекции. Трехмерная мать — это мать, которая способна выносить проекции ребенка и не разрушаться под напором деструктивных атак, в то время как двухмерная мать представляет собой плоскость, которая не принимает и отталкивает тревоги младенца».

Угроза взрыва

После того как психоаналитик уловил и наделил смыслом образ проявившегося капитана Конана, Жюльен в течение двух недель на каждом сеансе говорил о том, что каждый раз, когда он заходит в кабинет, он чувствует очень неприятный запах. Он описывал его как запах чеснока или сырого половика.

Его ассоциации на эту тему привели к появлению детских воспоминаний. Как-то раз в доме, где жила семья Жюльена, была утечка газа, и всех жильцов на несколько недель пришлось выселить. Внешняя катастрофа — угроза взрыва — перекликалась с угрозой внутренней катастрофы. Он вспомнил о том, что боялся потерять свою мать во время переезда («трансфера») в гостиницу.

«Однако же нам с ним угрожал не газ, а неотвратимое приближение моего отпуска, — рассказывает Анни Ру. — Можно предположить, что его гнев обладал взрывоопасным потенциалом. У меня получилось выявить эту связь только впоследствии, когда я смогла сделать интерпретацию, в которой соединились его тревоги, связанные с приближением моего отъезда, и исчезновение матери в детстве».

Первосцена и фигура третьего

Навязчивый запах чеснока через несколько сеансов привел его к воспоминанию о няне Ай. На французском языке слово «чеснок» («ail») и имя «Ай» — омонимы. Няня оставалась с ним во время отсутствия матери, которая уходила развлечься, занималась чем-то, о чем Жюльен не знал, из чего он был исключен. Можно сказать, что здесь мы видим проявления непостижимой и поэтому взрывоопасной первосцены.

Через какое-то время аналитик узнала, что Ай — это имя, которое часто дают няням японских детей. Таким образом, это могло быть также бессознательной отсылкой к восточному стилю ее кабинета, декорированного японскими вещами и гравюрами.

«И я тоже была для него этой Ай, любимой, когда была рядом, и ненавидимой, когда уезжала, — пишет мадам Ру. — Обстоятельства сложились так, что появилась возможность получить доступ к амбивалентности, проявившейся в переносе».

Однажды пациенту приснилось, что он встретил своего аналитика на улице, когда она шла к машине, в которой ее ждал муж. Таким образом, в процессе психоанализа появляется фигура третьего, благодаря которой в бессознательном пациента психоаналитик «превращается» в мать и женщину, у которой есть отношения с мужчиной.

Динамика процесса

Обонятельная галлюцинация переноса в дальнейшем полностью исчезла. Это говорит об изменении внутрипсихической динамики Жюльена.

«Вначале появилась репрезентация вещи в виде обонятельной галлюцинации, а затем — репрезентация слова, которая привела к появлению воспоминания, а потом и аффекта, — поясняет Анни Ру. — Речь здесь идет о поднятии на поверхность расщепления. Расщепление любовь/ненависть проявлялось главным образом в подавлении влечений».

Жюльен вошел в новую стадию анализа, в которой мог позволить себе молчание, паузы между рассказом и ассоциациями. Регулярно он говорил, что ему нечего сказать, и мадам Ру чувствовала его легкую тревогу. Боялся ли он пустоты, внутренней пропасти, вызывающей головокружение?

«Несмотря на страхи, лежа на кушетке, Жюльен был способен отдаваться потоку мыслей, пребывать в состоянии пассивности и наблюдать за следующими друг за другом образами, — считает Анни Ру. — Как моряк, идущий под парусом, смотрит, проплывая, на меняющуюся береговую линию, наслаждаясь пейзажами».

По словам мадам Ру, длительная работа с этим пациентом помогла изменить способ его психического функционирования, удалось организовать процесс вытеснения вместо расщепления. Пациент смог больше не использовать массивные проективные идентификации, которые играли ведущую роль в первые годы аналитической работы.

«Больше нет риска, что пациент окажется переполненным возбуждением, — подытоживает мадам Ру. — Поскольку аналитик залатал разрывы в психической материи пациента, появившиеся из-за травм его раннего детства».

*Клинический случай взят из статьи Анни Ру «Блуждающее внимание в психоаналитическом слушании. По ту сторону манифестного содержания сновидения».