"За тайным занавесом сна"
«За тайным занавесом сна». Интервью Андрея Россохина газете "Инсайт" (газета факультета психологии МГУ имени М.В. Ломоносова)
Россохин Андрей Владимирович, доктор психологических наук, профессор психоаналитик, член Парижского психоаналитического общества.
«ОСТОРОЖНО, ПСИХОАНАЛИЗ! Мир сновидений окружен ореолом таинственности, развеять который пока никому не удалось. Психоанализ, как бы мы к нему ни относились — как к необычной научной теории или как к чересчур яркой фантазии, очень трепетно относится к тем образам, что посещают нас между закатом и рассветом (ну и между началом и концом не самых интересных лекций). Ещё Зигмунд Фрейд называл сновидения «королевской дорогой» в бессознательное, в связи с чем анализ сновидений играет одну из важнейших ролей в психоаналитической теории и практике. Практикующий психоаналитик А. В. Россохин расскажет нам о том, где, по его мнению, прячется бессознательное и почему так важно замечать мельчайшие детали».
Андрей Владимирович, могли бы Вы рассказать о том, какие механизмы сновидений рассматриваются и анализируются в психоаналитической терапии?
Во время сеанса психоаналитик не думает ни о каких механизмах, потому что для него важно слушать живую речь пациента, не схватывая её в интеллектуальных конструкциях. В рассказе о сновидении живое бессознательное пациента действительно блокировано и переработано специальными психическими механизмами, зашифровывающими сновидение и прячущими его истинный смысл от осознания. То, что вы на самом деле видели во сне, и то, что вы вспоминаете, когда просыпаетесь, — это две разные вещи. А то, что вы рассказываете на кушетке у аналитика — это ещё более изменённая версия сновидения. И чем больше времени проходит между сновидением и рассказом о нём, тем больше сон перерабатывается сознанием. Есть классическая психоаналитическая метафора — сон как внутренний театр: сновидение предстаёт в виде образов, нарисованных на занавесе и служащих для отвлечения внимания. Поэтому человек, который старается думать о том, что ему говорит сон, попадает в ловушку. Он размышляет о значении символов, а это просто знаки, призванные скрыть ту внутреннюю драму, которая разыгрывается за занавесом. Поэтому различают явное содержание сновидений (занавес) и скрытое (сам внутренний спектакль). Явное — это то, что человек понимает и осознаёт. Размышляя о сновидении, он может его интерпретировать и находить его смысл. В действительности, это будет рассуждение о рисунках на занавесе и об их смысле. Сами потаённые внутренние переживания, спрятанные за занавесом (скрытое содержание сновидения), останутся при этом невидимыми. Для их обнаружения необходимо сначала не думать о том, что этот сон значит для меня, а ассоциативно оживить сновидение, дать ему больше психического пространства. В момент пробуждения и вспоминания о сне сновидение уже значительно переработано защитными механизмами психики, которые охраняют наше сознание от того, что хочет в него прорваться из бессознательного. Если мы начинаем думать о сновидении, включается вторичный (логический) процесс, а мы, вместо повторного пробуждения сновидения, ещё больше его рационально перерабатываем и уничтожаем его живой потаённый смысл. Пробудить сновидение — это значит раскрыть занавес и погрузиться в спектакль, разыгрывающийся на внутренней сцене. Бессознательное нерационально, нелогично, нелинейно, в нём действует первичный процесс, включающий ассоциации и фантазии. Соответственно, чтобы оживить сновидение, нужно не думать, а фантазировать и ассоциировать. Говорить всё, что приходит в голову в связи с теми или иными образами сновидения, эмоциями, действиями, поворотами в сюжете. Особенно важно обращать внимание на детали, которые кажутся второстепенными, незначимыми, неважными. Но тут очередная западня: если я их заметил, то я начинаю о них думать. Смысл в том, чтобы не подвергать эти образы осмыслению, а только ассоциировать и фантазировать — и тогда сновидение начинает пробуждаться. Оно приобретает ассоциативно-фантазийную, многомерную форму, обогащается и раскрывается. Занавес постепенно открывается, и перед вами появляется театр, в котором вы и зритель, и артист, и режиссёр. Только открыв занавес и погрузившись в спектакль, можно начинать размышлять о нём и о его смысле. Поэтому психоаналитическая работа со сновидениями проходит в два этапа: сначала ассоциативный и только потом аналитический процесс.
А как быть с людьми, которые не видят сновидений?
Многие люди на сеансе психоанализа говорят, что очень редко видят сновидения, или жалуются на неинтересные сновидения, повторяющие реальность. То, какие сновидения мы видим и насколько мы способны вспомнить о них или, что часто ещё труднее, рассказать о них, зависит от силы индивидуальных защитных механизмов. У некоторых людей в момент просыпания опускается не мягкий занавес с образами, а что-то вроде «железного» занавеса, отсекающего бессознательное от сознания. Причина этого в том, что Я этого человека уверено (и это тоже бессознательно), что в его внутреннем мире есть угрожающие его целостности силы. Мощные защитные силы как раз и служат для устранения встречи сознания с чем-то внутренне невыносимым. Сами эти защитные силы, сыгравшие в своё время важную позитивную роль, также остаются бессознательными и позднее зачастую начинают играть патологическую роль.
Опускающийся при просыпании «железный занавес» убеждает человека, что он не видит никаких снов. Такой занавес встречается не так часто. Как правило, любой человек видит и помнит свои сновидения, просто иногда он не догадывается о том, что, например, безотчётная радость или, напротив, тревога, страх при просыпании могут быть как раз следами тех сновидений, которые он видел. Или он не помнит сновидение, но с самого утра в течение всего дня его «преследует» какая-то навязчивая мысль, чувство, ощущение или образ.
Случаи тотального неосознанного запрета на контакт со своим внутренним миром не так часты. Всегда есть что-то, что остается после сновидения, и если дать этому крохотному следу рассказать о себе, то мы можем узнать очень многое. Один из моих пациентов говорил, что, просыпаясь, он практически не помнил свои сны, но научился «ухватывать их за маленький хвостик, и потихоньку они начинают вылезать из своей норы».
Главной целью психоаналитической работы является помощь пациентам в налаживании более тесного контакта со своим внутренним миром. Мы точно знаем, что если этот контакт станет продуктивным и удовлетворяющим, то исчезновение симптомов будет побочным результатом анализа. Всегда есть два пути: можно помогать пациенту открывать занавес и обретать новые более глубокие смыслы, а можно усиливать занавес, залатывать его дыры, устранять щели, через которые такой контакт может происходить. Во втором случае мы усиливаем свои защиты, лучше адаптируемся к внешнему миру, жертвуя внутренними ресурсами и действительным развитием своего Я. Психотерапевт, который лечит симптомы, рискует помочь человеку ценой потери внутренних источников жизни. Наверное, мы будем спокойнее и увереннее жить в городе, если не будем искушены и/или напуганы знанием о том, что где-то есть дикая природа с её опасностями, страстями и силой. Я совершенно не уверен, что человек, открытый своей внутренней (дикой) природе, будет более спокоен и менее тревожен. Полагаю, что нет. Возможно, даже наоборот, конфликтов будет значительно больше. Но у него будет совсем другая, качественно иная жизнь, полная чувств, желаний, страсти и развития. Конечно, при условии, что он в достаточной мере способен разрешать эти внутренние конфликты (например, психоаналитически). Для психоаналитиков важен именно процесс встречи сознания и бессознательного, помощь человеку в обретении способности налаживать между ними продуктивный диалог. Это путь значительно более долгий, чем «залатывание» защитных механизмов, но мы считаем, что именно он и приводит человека к самому себе.
Возвращаясь к Вашему вопросу, я могу сказать, что если в процессе психоанализа человек, который думал раньше, что он не видит снов, начинает их видеть, проникается к ним интересом и любопытством, осознаёт их ценность для своего развития, то это становится одним из важнейших результатов нашей работы.
У некоторых людей бывают повторяющиеся сновидения. Это тоже своего рода занавес?
Повторяющиеся сновидения могут быть связаны, например, с травмирующим переживанием, которое было вытеснено, но стремится прорваться в сознание, подобно вулкану. Пациенты часто жалуются на повторяющиеся кошмары, но они не подозревают, что для их психики было бы значительно хуже, если бы они не видели этих сновидений. Тогда эта травма разряжалась бы через тело. Если психика не может страдать, то это страдание берёт на себя тело, но при этом понять, с чем связана психическая боль, намного сложнее. Если вулкан по тем или иным причинам не может извергнуться, то будет подземное землетрясение. Волны напряжения пройдут по телу земли и нанесут ему урон. Чем хорош вулкан (в нашей метафоре — кошмарное сновидение)? Он страшнее, драматичнее, опаснее, но человек его видит. При подземном землетрясении выхода в сознание нет, и вместо психики удар приходится по телу. Для психоаналитиков повторяющиеся сновидения очень важны, так как говорят о важнейших точках напряжения во взаимоотношениях сознания и бессознательного у данного человека. Например, человеку часто снится, что он в лесу совсем один, корни деревьев хватают его за ноги, не дают идти. А где-то вдалеке светится огонёк в избушке, но он не может до неё дойти. Можно как угодно интерпретировать явное содержание этого сновидения: цель, которую ты не можешь достигнуть, потому что не веришь в свои силы, или этот сон говорит о наличии внешних сил, которые тебе мешают, например жена или завидующие друзья и т.п. А в реальности психоаналитическая работа, основанная на ассоциациях пациента к этому сновидению, показывает, что за этим сновидением стоит желание инфантильного Я пациента вернуться в дом матери или даже в её матку, где не нужно никуда идти, ни о чём заботиться, брать на себя ответственность. То есть идея прямо противоположная. А вот эти корни — как раз сила взрослого Я, которая пытается его остановить. Это всегда внутренний конфликт, особенно в юном возрасте: одна сила хочет чего-то добиваться, самореализовываться, обретать своё Я, отделяясь от семейных уз, а другая хочет избежать трудностей, она стремится возвратить человека в детское состояние зависимости от могущественных взрослых. Нужно просто дойти до избушки, и там все проблемы сами собой разрешатся. И если первая сила ограничена нашими реальными возможностями, то вторая мечтает о безграничном могуществе — том самом, которое каждый из нас переживал в младенчестве в моменты слияния с матерью, а точнее — с материнской Вселенной. Это и есть одна из важнейших фантазий инфантильного Я, его грёз об утраченном всемогуществе, потерянном рае. Нам кажется, что максимум силы мы переживали именно в младенчестве, когда были в центре материнской Вселенной. Мы, конечно, не осознаём при этом, что в реальности в тот момент мы были абсолютно бессильны и тотально зависимы.
К такой интерпретации пациент приходит сам или через объяснение психоаналитика?
Есть две различные школы психоанализа: англо-саксонская, использующая преимущественно объясняющие и разъясняющие интерпретации, и французская, считающая наиболее важными аллюзивные интерпретации. В первом случае психоаналитик больше опирается на вторичный логический процесс, помогая пациенту осмыслить и принять новый смысл. А французские психоаналитики предпочитают сначала использовать аллюзивные, намекающие интерпретации, активизирующие первичный ассоциативный процесс у пациента. Это позволяет ему в большей мере обрести новый смысл самому, а главное — присвоить его. Лучше давать человеку больше времени, подсказывать ему, но не объяснять.
Приведу пример из своей практики. Пациент описывал кошмарное сновидение, в котором он видел Мишель Обаму. Половина её лица была естественной, а другая половина была похожа на киборга с искусственным глазом и пластиковой челюстью, как у Шварценеггера из «Терминатора». В ассоциациях к сновидению пациент вспомнил, что накануне видел новости, где Мишель наряжала новогоднюю ёлку. Её образ у него проассоциировался с образом заботливой жены, готовящей семейное торжество. Я почувствовал в его голосе зависть, ведь у него самого в детстве не было такой новогодней ёлки. Отношения с собственной матерью не были настолько теплыми, как в фантазии о Мишель Обаме. Я вспомнил его самый первый сон в нашей работе. Он ходил вокруг красивой женщины-индианки, находящейся внутри стеклянного ящика. Она была освещена красным светом, исходившим откуда-то изнутри ящика. Женщина была по пояс в земле. Пациент ходил вокруг неё, не решаясь приблизиться, и просто смотрел. В ассоциациях к тому сновидению он говорил, что это ему напоминает то, как укрывают на зиму деревянными ящиками статуи в Архангельском. Это похоже на гробы. Тогда я обратил его внимание на то, что, хотя фигура женщины была по пояс закопана в землю, их глаза были на одном уровне. Это означает, что она была в 2 раза выше его. Он не отреагировал на это, и мне пришлось намекнуть ему, что в детстве мы воспринимаем родителей как очень высоких людей. За образом этой доброжелательной индианки прятался один из образов его матери — недоступный и холодный. Красный свет натолкнул его на воспоминание о любимой бабушке, потерю которой в 11 лет он очень сильно переживал. Он вспомнил рассказ о том, как она держала его маленького на руках перед печкой, в которой горел огонь. Это трогательное воспоминание соседствовало с ассоциацией с бабой Ягой, готовящей маленьких детишек на огне. Снова двойственность, как и с его матерью: любовь и смерть. И во сне с Обамой женский образ также был наполовину живой, наполовину мертвый; наполовину желанный, наполовину пугающий и отвратительный. Рассказывая о Мишель Обаме из сна, он делал большой акцент на её страшной челюсти, и я вспомнил, как он рассказывал мне о том, как каждый вечер, идя чистить зубы, он видел бабушкину вставную челюсть в стаканчике. Все эти воспоминания промелькнули внутри меня, когда я слушал его ассоциации, и когда он остановился, я произнес с небольшими паузами: «О... Ба... Ма...». Пациент надолго замолчал, и я слышал его тихий плач. Эта аллюзивная интерпретация помогла ему глубоко осознать и прочувствовать двойственность своего отношения к женщине: Ба...бушке и Ма...тери.
То есть жизненные ситуации, которые мы видим в сновидениях, нельзя интерпретировать напрямую? Например, если я вижу во сне, что не сдала экзамен, не может ли это быть именно страхом не сдать экзамен в реальности
Интерпретировать напрямую никогда не получится. Те образы, которые использует наше бессознательное из реальных переживаний накануне — это всего лишь маскировка. Это могут быть рисунки на занавесе, а могут быть декорации на сцене сновидения или даже «одежды», в которые одеты персонажи, играющие спектакль. Всё это подталкивает нас к быстрой и ясной интерпретации сновидения, которая всегда поверхностна и служит отвлечению внимания от глубокого, спрятанного за внешней оболочкой смысла. Если вы проснулись от ночного кошмара с вампирами и вспомнили о том, что накануне смотрели про них фильм, это успокоит вас, но лишит возможности сделать новый шаг в понимании себя и своего внутреннего мира. Возможно, что-то из этого фильма вас неосознанно зацепило, пробудило скрытые в глубине бессознательного детские переживания, например, вы ощутили бессознательный страх вторжения извне, проникновения в вас или, наоборот, вы почувствовали желание более тесного слияния с кем-то. Сновидение не о том, что нам понятно, сновидение — это всегда тайна! В психоанализе мы хорошо знаем, что иногда оно раскрывается достаточно быстро, а иногда его смысл может проясниться только через несколько лет психоаналитического процесса.
Вы говорили, что основная цель — это «оживить» сновидения. А можно ли это сделать с помощью техники осознанных сновидений?
Я думаю, что нет никаких осознанных сновидений! Это происходит так: человек тренирует способность осознавать себя в глубоком сне, как он считает. А на самом деле он тренирует своё желание увидеть сновидение. И когда он спит, то происходит не проникновение его сознания в глубину бессознательного, в сновидение, а наоборот: за счёт усиления сознательного желания и тренировки он просто «всплывает» из глубокого сна, не пробуждаясь окончательно. Тренируется поверхностная зона изменённого состояния сознания. То есть человек как бы вытаскивает сон на поверхность — ещё чуть-‐чуть, и он проснется. И за счёт этого он может что-‐то в этом сне делать. Однако пока сон поднимается на поверхность, близкую к просыпанию, к сознанию, он постепенно зашифровывается и изменяется защитными механизмами. Ожидание того, что мы можем своим сознанием погрузиться в реальные глубины бессознательного, достаточно наивно. С точки зрения психоанализа, эта техника хороша только тем, что человек учится не просыпаться сразу, а дольше оставаться в сновидном состоянии, причём не проваливаясь в него полностью и не просыпаясь. С другой стороны, она плоха тем, что вместо действительной работы по установлению более продуктивного взаимодействия сознательного и бессознательного, она превращается в сознательные манипуляции с поверхностным содержанием сновидения — то есть подобная внутренняя работа совершается в интересах сознания, а не целостного Я человека. Напомню, главное – это не действовать во сне, не манипулировать им, не превращать сновидную драму в устраивающий нас фарс, не начинать думать о сне. Нужно просто разрешить себе пребывать в этом сновидном состоянии, отпуская фантазии и ассоциации в свободное плавание. Тогда сон постепенно начнёт раскрывать себя, и мы сможем его анализировать и открывать его тайные смыслы.
Андрей Владимирович, могли бы Вы дать какие-либо рекомендации нашим студентам в анализе их сновидений?
Могу только повториться. В первую очередь нужно научиться относиться к нашему сновидному Я с его сновидениями с уважением, как к равному для нашего Я собеседнику. Это означает прислушиваться как к своим сновидениям, так и к фантазиям, грёзам наяву, развивать умение «жить» в этих изменённых состояниях сознания, сохраняя способность к наблюдению. А размышлять о них уже потом. Эти способности надо тренировать, потому что очень сложно оставаться в нужной зоне сновидного состояния сознания — с одной стороны, не проваливаясь в сон и теряя тем самым способность наблюдения, или, с другой стороны, не просыпаясь окончательно, активируя сознание и теряя сновидную реальность. В ходе психоанализа эти способности тренируются автоматически, когда человек, проходящий анализ, лежит на кушетке и говорит всё, что ему приходит в голову в связи со сновидением, сохраняя сознание, наблюдая вместе с аналитиком за игрой своих фантазий и ассоциаций и затем начиная их анализ. Однако достижение подобного состояния возможно и вне психоанализа. Нужно развивать в своем внутреннем мире новое плодородное пространство, в котором взаимодействуют, борются и узнают друг друга сознательное и бессознательное. Но стоит сознательному начать доминировать — и будет что-то чисто рациональное; возьмёт верх бессознательное — будет что-то слишком хаотичное и мистическое. Нужен именно баланс, взаимодействие. Именно в этом диалогическом пространстве и будет зарождаться, развиваться и обретаться новое понимание и чувствование человеком своего внутреннего мира с его бесконечными смыслами, творчеством, живой энергией и ресурсами.