«Границы его “Я” были непрочными»
Некоторые факты из детства могут иметь особое травмирующее значение. Французский психоаналитик Анри Верморель рассуждает о том, какую роль играют родители в становлении психики ребенка и укреплении его нарциссизма. На примере своего пациента он показывает, как ранний травматизм зарождает в человеке сомнение в своем существовании и питает убийственные фантазии.
Убить или быть убитым*
Амедей впервые обратился к психоаналитику в возрасте 25-ти лет. Молодой человек пришел на консультацию по поводу приступа страха, который случился после просмотра фильма об убийстве маленькой девочки.
Страх Амедея был двойственным: с одной стороны, он боялся того, что сам может совершить подобное преступление, а с другой — что может быть убитым. Приступы страха бывали настолько интенсивными, что пациент боялся сойти с ума.
«Сильный приступ страха, побудивший его прибегнуть к психоанализу, случился в тот момент, когда пациент, которому ранее удалось отделиться от своей матери, решил из чувства вины снова сблизиться с ней, — пишет Анри Верморель. — Этот страх был до некоторой степени связан с событиями детства: рожденный от неизвестного отца, пациент воспитывался матерью, не имея отдельного помещения, и в близости, которую он сам называет инцестуозной».
Родная и приемная
По словам Амедея его мать — женщина, склонная к необдуманным поступкам. Когда-то она сказала себе: если и в 30 лет она останется одна, то всё равно заведет себе ребенка.
В итоге она родила от женатого мужчины, скрывая свою беременность от братьев и отца. Однако, не справившись в одиночку с воспитанием мальчика, мать отдает его в приемную семью. Там Амедей проводил будние дни, а на выходные родная мать забирала его к себе.
Приемная мать привязалась к малышу: он позволял ей удовлетворять свое материнское чувство, оставшееся невостребованным после отъезда старшего сына. По словам Анри Вермореля, эта любовь была источником надежды, которую Амедей сохранял даже среди неслыханных трудностей, выпавших на его долю.
Приемный отец ревновал свою жену к ребенку, был озлобленным, ворчливым, постоянно отталкивал мальчика от себя и способствовал формированию у Амедея устрашающего образа отца.
«Я вас не знаю»
Родная мать совершенно не понимала потребностей сына, скрывала от него даже личность отца. Мальчику с трудом удалось узнать о нем хотя бы что-то.
Подростком Амедей долго следил за отцом издалека и, наконец, подошел к нему, чтобы услышать: «Я вас не знаю».
Юноша испытал огромное разочарование, которое усилилось вдвое после того, как он начал (и выиграл) процесс по признанию отцовства. С рождения он носил фамилию матери, теперь же он смог внести в свидетельство о рождении и упоминание об отце. Таким образом, у Амедея была фамилия отца, но сам отец не был заинтересован в существовании своего сына.
Средний род
Амедей будет жить с чувством стыда относительно того, что у него нет отца, и бояться, что в школе об этом узнают.
«На этом фоне он жил, опасаясь агрессии со стороны любого постороннего мужчины — и в страхе плохого обращения к нему со стороны приемного отца, — пишет Анри Верморель. — Он был склонен полагать, что лучше было бы быть женщиной или даже вообще не иметь пола, короче говоря — регрессировать в средний род».
Когда в 18 лет он заинтересовался девушкой, то обнаружил внезапный страх причинить ей зло. При идентификации с мужчиной, внушающим страх, он яростно подавлял эти аффекты в себе.
Причиной его второго страха быть убитым могла быть «боязнь заболевания». У молодого человека внезапно появлялся страх заболеть неизлечимой болезнью.
«Амедей жил в постоянном страхе быть отвергнутым, поскольку, как он думал, ни один человек, включая психоаналитика, не может им заинтересоваться, — вспоминает месье Верморель. — Не имевшему, в общем, действительного собеседника, ему было трудно начинать сеансы. Но, в то же время, я (как некогда отсутствовавший отец) был персонажем полностью идеализированным, который постоянно должен был находиться в его распоряжении».
Боль и ужас
Однажды Амедей попросил своего психоаналитика об изменении времени одного из сеансов. Поскольку в расписании Анри Вермореля не было свободного места, сделать это быстро не получилось.
Тогда, полностью пренебрегая обстоятельствами аналитика, Амедей, чувствуя себя непонятым и презираемым, впал в ярость, — пишет месье Верморель. — Понадобились годы и годы анализа на то, чтобы образ отца, образованный оставленностью и насилием, мог быть улучшен, и чтобы пациент смог выразить одновременно и невыразимую боль оттого, что у него нет отца, и свой детский ужас перед приемным отцом.
Приемный отец, который никак не инвестировал мальчика, был зол на весь свет, и лишь вспоминал дикие эпизоды колониальной войны, в которой участвовал. Кроме того, он подозревал Амедея в намерении изнасиловать его дочь и угрожал зарезать юношу. Амедей переживал свой страх перед приемным отцом каждый раз, когда тот точил нож, чтобы зарезать курицу или кролика.
Стремление молодого человека к отцу, пусть и приемному, превращалось в страх подвергнуться той же участи, что и зарезанные животные.
Свидетель детского страдания
Хоть садистический и смертоносный образ в случае Амедея сосредоточен на мужчине, в действительности он смешивается с архаическим материнским имаго. Недостаток материнской поддержки и исключение мужчин в истории Амедея не позволили появиться образу отца, который строится на разнице между полами.
Привязанность приемной матери хоть и смягчала ситуацию, но не позволила оградить мальчика от более чем сурового воспитания.
Границы его Я были непрочными, — пишет Анри Верморель. — Из-за несформированности постэдипового Сверх-Я нарциссические идеи величия оказываются раздавленными жестоким архаичным Сверх-Я, признающим лишь одно наказание — смерть.
Жестокое Сверх-Я уже не играет роль защитника, оно становится внутренним механизмом разрушения.
«Роль психоаналитика в этом случае — быть свидетелем детского страдания, прежде не распознанного, связанного с травмами, которые вовлекают в горе, разлуку, обольщение или насилие, — считает Анри Верморель. — Этот анализ требует много времени, чтобы можно было приблизиться к ужасу прошлого, и позволить принять эту реальность детского периода, даже исправить ее, если это возможно; и чтобы, открывая порой лучшие идентификации, перейти от угрозы уничтожения к проблематике кастрации».
*Публикация подготовлена на основе статьи Анри Вермореля «Быть или не быть? Значение травмирующих событий детского возраста для психоаналитического лечения».
__________
Еще больше клинических примеров из практики известных психоаналитиков вы можете найти в разделе ТЕХНИКА ПСИХОАНАЛИЗА.
__________
Присоединяйтесь к нам в соцсетях ВКОНТАКТЕ или ТЕЛЕГРАМ.
Подробнее о программе можно узнать здесь – О ПРОГРАММЕ и ПАСПОРТ ПРОГРАММЫ.
Вы также можете посмотреть ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ СОСТАВ или ЗАДАТЬ НАМ ВОПРОС.