Соблазнение: между любовью и перверсией

Соблазнение — одна из самых важных тем психоанализа. Рассуждая о влечениях, Фрейд пришел к выводу, что без идеи «соблазнения к жизни» невозможно представить, что именно запускает в психике процесс ее развития. Но то же соблазнение имеет и другую сторону — оно способно активизировать влечение к смерти в том случае, если служит перверсии. 

Ближайший последователь Фрейда Шандор Ференци описал две эти формы соблазнения как «язык нежности» и «язык страсти». Наш психический Эрос говорит на обоих языках, но очень важно не путать их — особенно, если речь идет о детско-родительских отношениях. О том, как отличить одно от другого, и чем грозит нам смешение «языков» и смыслов соблазнения, читайте в новой авторской колонке нашего преподавателя, психоаналитического психотерапевта Марии Чершинцевой.

На стороне жизни

Когда Фрейд рассуждает о смерти, влечении к угасанию — и от том, что противостоит им в нашей психике — против Танатоса (смерти) он выдвигает Эрос (любовь). Конечно, это любовь не только сексуальная! Эрос — та сила, которая связывает самые разные влечения в психике (например, Эрос примиряет агрессию и сексуальность в любовном акте), он является основой объектных отношений как таковых (выстраивание связей вовне,  значимых отношений), а также проявляется как любовь к себе (связь с самим собой, ощущение внутренней жизненной силы). 

Эрос приглашает к жизни — не принуждает, а «соблазняет» к ней. Как растения тянутся к солнцу и теплу, так и мы тянемся к любви и заботе. Вспомните момент, когда вы встретили кого-то, и вдруг почувствовали, что этот человек вам интересен, симпатичен и притягателен (в каком угодно смысле). В это мгновение вами движет Эрос, он предлагает создать важную для вас связь. 

Почему Эрос не может вручить нам сразу все дары, а только манит ими? Получив все и сразу, нам не захотелось бы развиваться, тянуться к кому-то другому, в отношениях с кем можно обрести желаемое, раскрыть свой потенциал. 

Первый «посол» Эроса в жизни каждого из нас — мать (или тот, кто взял ее роль). Не  имея никакого представления о мире, в котором младенец вдруг оказался, именно мать становится для него внешним притягательным объектом («солнцем»). В стремлении к матери мы впервые узнаем, что такое любовь; а после, благодаря возникшей связи, получаем массу полезной информации об окружающих событиях и внутренних психических процессах (мама — еще и источник знаний, не только любви и заботы). 

Однако мать делится только тем, что содержится в ее психическом мире, и любит той любовью, на которую способна. Далеко не всегда матери удается быть «достаточно хорошей» (если у нее самой никогда не было такого опыта), и психика этого «солнца» может оказаться переполнена тревогой, депрессией (мать может стать и «черным солнцем») или противоположными аффектами, страстными (к примеру, вследствие сексуальной депривации матери и ее перевозбуждения). 

Эрос всё равно стремится связать двоих, но на место нежности здесь может прийти горячая аффективная страсть (агрессивная, сексуальная) или холодная пустота аффекта (депрессивное состояние). 

Позже, ближе к эдипальному возрасту, в психике ребенка активизируются два ключевых первофантазма — фантазм «о соблазнении» и фантазм «первосцены». Они включают в себя первые детские эротические фантазии, связанные сексуальной жизнью взрослых.  Здесь Эрос соблазняет уже сексуально. Но очень важно, что на первом месте в этих фантазиях стоит любопытство (а не страсть), и именно оно вновь помогает психике развиваться. Если упростить, мысль ребенка движется так:

«Что-то таинственное происходит за дверью родительской спальни. (Они оба выглядят теперь слишком довольными.) Когда я вырасту, я узнаю, что. Я очень хочу вырасти!». 

Пока сексуальность ребенка остается в фантазийном мире (не в реальном опыте!) и связана с интересом и загадочностью отношений взрослых, это соблазнение питает и обогащает психику. В дальнейшем из таких фантазий разовьются как креативные способности (сексуальность будет частично сублимирована в интеллектуальное и творческое развитие), так и полноценная, приносящая удовольствие сексуальная жизнь. Вот почему эротическое любопытство нельзя пресекать и наказывать (это ярко отразится на взрослой сексуальности). Ребенка лучше мудро и деликатно направлять, соглашаясь, что во взрослой жизни, несомненно, есть своя привлекательность. 

На стороне перверсии

Перверсия — психический эквивалент коррупции, нарушающей важнейшие социальные и психические законы. Перверсия включает различные формы манипуляций, фетишистское отношение к людям (использование людей), оставляет неприятное чувство соучастия и, в целом, представляет собой ту или иную форму «извращения» (лат. perversio — «переворачивание, извращение») живых объектных отношений. 

Соблазнение становится перверсивным, когда имеет сознательную или бессознательную цель использования ребенка взрослым.

Французский психоаналитик Поль-Клод Ракамье впервые разграничил и объяснил взаимосвязь понятий «инцест», «инцестуальность» и «инцестуозность». Все три, как можно догадаться, о соблазнении в целом, но в негативном его смысле — травмирующем, замораживающем и дезорганизующем психику. Все три — о страсти и о перверсии.
Инцест, как реальный факт родительского злоупотребления ребенком, травмирует максимально глубоко. И дело не только в том, что речь идет о совращении и использовании ребенка (т. е. о насилии), но и о разрушении двух важнейших границ/опор психики: границы собственного тела и границы между поколениями (родитель — ребенок). Ракамье отмечал, что на травму инцеста психика может отреагировать той или иной формой защитного психоза — настолько она велика. Но инцест бывает не только явным, но и скрытым. 

Здесь мы должны вернуться к фантазму «о соблазнении». Фрейд обнаружил болезненный вид этого фантазма в ходе анализа многих пациентов, сообщавших о злоупотреблении в детстве. Однако не всегда речь шла о самом инцесте, а довольно часто — о навязчивой фантазии о нем (конечно, также причинявшей страдание). 

Именно здесь он клиническим путем доказал, что (даже при отсутствии реального факта злоупотребления) возникшая при определенных условиях фантазия оказывается не менее травматична (психическая реальность — тоже реальность). Открытым оставался вопрос о причинах возникновения этих болезненных фантазий. И ответом отчасти стала «инцестуозность» (по Ракамье) — то есть некая атмосфера инцеста, царящая в семье, без конкретных его фактов. Когда родитель не скрывает своей сексуальной жизни, а так или иначе демонстрирует ее ребенку, а значит, дверь родительской спальни оказывается, образно говоря, настежь открытой, взрослая реальность вторгается в неокрепшую психику и сильно травмирует, останавливает или уничтожает фантазматическую активность. 

К примеру, родители могут делиться подробностями происходящего в постели, или одинокий родитель может приводить новых и новых сексуальных партнеров, не слишком скрывая от ребенка цель их прихода в дом. Инцестуозность может быть спровоцирована открытым доступом к порнографии и т. д. Инцеста нет, но он «витает в воздухе», и ребенок оказывается в него вовлечен. 

Столь же инцестуозными порой становятся чрезмерные проявления родительской любви — слишком затянувшееся грудное вскармливание, или скорее не нежные, а страстные объятия и поцелуи (не имеющие сознательной сексуальной цели, однако перевозбуждающие ребенка), или регулярный сон ребенка в родительской постели (с двумя, с одним из родителей) в эдипальном и постэдипальном возрасте. То есть, когда ребенок как бы замещает сексуальную жизнь родителя, на него обрушивается весь избыток нерастраченной любви последнего.

Такого рода замещение имеет и другую форму — нарциссического соблазнения,  «инцестуальности» (по Ракамье). Здесь тоже стирается граница между поколениями, но и максимально подавляется сексуальная фантазматическая активность (сексуальность подавлена, прежде всего, у соблазняющего таким образом родителя). Это те случаи, когда родитель соблазняет, а точнее — принуждает ребенка к взрослой жизни, к партнерским (или как бы «супружеским») отношениям. 

В норме, мать и дочь не могут всерьез быть «подружками», или быть «как сестры», или как «супружеская» пара, сын не может заменить ушедшего из семьи отца и т. д. Это заставляет ребенка слишком рано взрослеть, роли путаются, и скрытый «инцест» такой связи может сделать ее неразрывной на всю жизнь (главным образом, за счет возникающего бессознательного чувства вины за нарушение запрета на инцест, и ощущения «соучастия» в чем-то «неправильном»). Найти потом свою собственную роль в жизни оказывается очень сложно (как и исчезнувшее детство).

Соблазнение может активизировать как влечение к жизни, желание развиваться и стремиться к новому, так и «заковывать» психику в травму, направлять на перверсивный путь, развязывать влечение к смерти (в той или иной форме). Между нежностью и страстью всегда лежит мотив выбора того или другого «языка» любви. Далеко не всегда этот мотив сознательный. 

Вот почему разобраться в последствиях соблазнения иной раз получается только в рамках психотерапии, ведь грань между любовью и использованием оказывается порой слишком тонкой. Однако, в конце концов, понимание и своих травм, и бессознательных конфликтов — это путь познания собственной психической реальности. И пройти его вполне возможно.