«Мне всегда были интересны люди, и этот интерес сохраняется до сих пор»
Нашему преподавателю, психоаналитику Юлии Германовне Овчинниковой было лет 13-14, когда она решила, что станет психологом. В голове отчетливо появилась мысль: «Хочу помогать людям!». Какое-то время она выбирала между психологией и нейрохирургией, но интерес к психологии победил. Сейчас Юлия Германовна — психоаналитик и супервизор, кандидат психологических наук, член IAAP (International Association of Analytical Psychology) и Британского психоаналитического совета (BPC), автор многочисленных публикаций. На нашей программе она ведет авторский курс «Психоаналитическая практика: ремесло и искусство». Мы поговорили с Юлией Германовной о том, как проходило ее профессиональное становление, что значит для нее преподавательская работа, что помогает поддерживать интерес к профессии и в чем она находит вдохновение и опору.
«Хочу помогать людям»
— Вы достаточно рано определились с профессией. Расскажите, пожалуйста, как это произошло. Почему вы выбрали именно психологию?
— Я пришла в психологию через биологию. Мне очень нравился этот предмет. Интерес к нему усилился, когда в школе мы стали изучать анатомию и физиологию человека. Особенно меня увлекло изучение центральной нервной системы и головного мозга. А еще в тот год заболела наша учительница по биологии, и несколько месяцев ее замещала молодая преподавательница — она только-только закончила университет, и у нее, что называется, горели глаза. То, как она вела уроки, тоже увлекло меня.
Как и когда произошел переход в психологию, сложно сказать. Наверное, это связано в том числе с тем, что я — из семьи преподавателей философии. Мои родители — кандидаты и доктора философских наук, я росла среди томов Аристотеля, Гегеля, Маркса. Но философия была слишком абстрактна для меня, хотелось разобраться, как устроены наши эмоции, мышление, память; понять, как всё это работает. И каким-то образом этот интерес связался со второй линией — желанием помогать людям. До сих пор помню: мне 14, мы с подружкой гуляем на даче, и я ей говорю, что хочу помогать людям и после школы буду поступать на психфак.
Правда, в какой-то момент у меня появились фантазии о том, чтобы стать нейрохирургом. На что моя мама сказала: «Может, не надо?». А уже когда готовилась к поступлению на факультет психологии, увлеклась генетикой и даже раздумывала, не пойти ли на биофак. Потом передумала, хотя интерес к этой теме сохраняется до сих пор.
Поступать решила в МГУ — другие варианты для себя не рассматривала. К счастью, поступила с первого раза, хотя конкурс на психфак был очень высокий — 10 человек на место. Учиться мне нравилось. Я чувствовала, что нахожусь на своем месте. Это ощущение и этот интерес сохраняются до сих пор. Мне по-прежнему интересны и академическая психология, и психотерапия. Я до сих пор слушаю лекции по нейробиологии и физиологии человека, по психоанализу, юнгианскому анализу; читаю научные статьи о работе мышления и памяти с точки зрения общей психологии.
Первые шаги в профессии и бессознательные влечения
— Когда началась ваша психотерапевтическая практика?
— Достаточно рано, на последних курсах университета. Это совершенно классическая история: кто-то, зная, что я учусь на психфаке, спросил: «А можно мне к вам?». На что я ответила: «Можно, давайте попробуем». На регулярной основе стала консультировать, когда после окончания МГУ пришла работать педагогом-психологом в профессиональный колледж. Там у меня был кабинет, где я работала с учащимися, преподавателями и со своими частными клиентами.
— Что вам дала эта работа?
— Это был ценный опыт знакомства с людьми разного возраста, из совершенно разных социальных слоев. Кто-то был из более состоятельных семей, а кто-то еле-еле сводил концы с концами. У одних были амбиции, другие пытались просто хоть как-то удержаться в жизни с тем, что есть. Это помогло мне, девочке из профессорской семьи, увидеть совершенно другую картину мира и научило работать с людьми с очень разным прошлым. Это важно.
— Вы — юнгианский психоаналитик. Как происходил выбор психотерапевтического метода? Почему именно юнгианский анализ?
— В юнгианский анализ я пришла не сразу. Сначала я изучала роджерианский подход и первое время практиковала в нем. Но довольно быстро появилось ощущение, что мне там тесно. Потом была юношеская влюбленность в экзистенциальный анализ. Я даже начала учить немецкий язык, чтобы больше развиваться в этом направлении.
А потом произошло несколько интересных событий. Еще когда я училась на первом курсе, меня заинтересовала тема кризисов личностной идентичности. По ней я писала дипломную работу и затем защищала кандидатскую диссертацию. Изучая эту тему, я читала много психоаналитической литературы, в том числе работы Юнга. На предзащите мне даже сделали замечание, что в моей диссертации слишком много психоанализа.
Когда мне исполнилось 30 лет (и, видимо, в рамках кризиса этого возраста), я размышляла, в каком направлении мне развиваться дальше как терапевту, меня пригласили на лекцию Берта Хеллингера «Метод расстановок». После лекции была ярмарка-продажа книг, посвященных этому методу. Оттуда я ушла с одной-единственной книгой, написанной юнгианским аналитиком о нарциссических личностях.
Когда вернулась домой, подумала: как интересно — сходить на лекцию о методе по расстановкам и уйти с книгой юнгианского аналитика. Памятуя о том, сколько материала было изучено во время работы над диссертацией, стало очевидно, что какое-то бессознательное влечение к этому методу, видимо, присутствовало давно, но оно не было отрефлексировано. После этого случая стала искать обучение юнгианскому анализу.
«Ваши семинары как психотерапия»
— Как и когда началась ваша преподавательская карьера?
— Это произошло практически одновременно с консультированием. Мой научный руководитель стала приглашать меня вести семинары на младших курсах по моей теме — кризисы личностной идентичности. Сначала это были единичные занятия. Регулярными они стали, когда я поступила в аспирантуру. Это было общее правило для аспирантов. Я вела семинары по психологии мотивации и эмоций и психологии личности.
Незадолго до защиты диссертации мне предложили работу в Вышке. Я сначала разволновалась: это было что-то новое, незнакомое, непонятное, — но поехала поговорить. Меня очень радушно встретила Алла Константиновна Болотова, которая в то время руководила факультетом психологии. Факультет был молодой, очень бурно и динамично развивающийся. Я посмотрела и сказала: «Ну хорошо, давайте, я останусь на годик». В итоге осталась на 17 лет. Это было чудесное время. Прекрасные коллеги, колоссальное доверие, возможность читать те курсы, которые тебе интересны. Думаю, что, если бы не переезд в Лондон, я бы, наверное, работала там и дальше.
— Студенты очень тепло отзываются о ваших занятиях. Как вам удается создавать особенную, вдохновляющую, поддерживающую атмосферу?
— Мне нравится преподавать. У меня нет ощущения, что я кого-то чему-то учу. К преподаванию я отношусь как к живому процессу, в котором люди обмениваются своими идеями, мыслями, чувствами, опытом. Есть что-то, что я знаю, умею, чем могу поделиться. Но мне всегда интересно, что скажут, о чем меня спросят. Я с уважением отношусь к студентам. Я не считаю, что моя точка зрения — единственная и правильная. Именно обратная связь от студентов и коллег помогает мне развиваться.
Когда-то давно, еще во времена моего преподавания в МГУ, один из студентов, уже достаточно зрелый мужчина, получавший второе высшее, сказал мне: «Юлия Германовна, ваши семинары как психотерапия». Я много размышляла над его словами. Позже, получая обратную связь от студентов, поняла, что, видимо, он имел в виду ту особую питательную, вдохновляющую обстановку, которая присутствует на моих занятиях.
Много такой обратной связи дают и студенты Вышки. Они пишут, говорят о том, что благодаря курсу «Психоаналитическая практика: ремесло и искусство» они поверили в себя. Для меня это очень ценно. И во многом это история про доверие.
Знаете, я сейчас вдруг поняла, что кручу в руках фигурку совенка. Ее подарили мне когда-то студенты в МГУ — я читала у них практику психологического консультирования. Мне было 25 лет, а моим студентам — по 45-50, они получали второе высшее образование. В конце курса они подарили этого совенка — как символ мудрости. Очень люблю его — и внешне, и наощупь. Привезла его из Москвы в Лондон, и сейчас он «живет» в моем рабочем кабинете. Для меня это — тоже про доверие.
— Что для вас важнее — психотерапия или преподавание?
— У меня было несколько лет без преподавания, когда я находилась в декретном отпуске. Поняла, что для меня это неподходящая история. Работать только в частной практике мне как-то тесновато. Плюс здесь задействованы немного разные стили мышления и разные отделы головного мозга. Частная практика — она гораздо более правополушарная, и мое левое полушарие начинает скучать, закисать. Поэтому реализовывать его в преподавании мне очень нравится. Нравится создавать собственные курсы, программы.
Например, в этом году я сделала две большие программы. Одна была годичная — по работе с темой эмиграции; она рассчитана на специалистов, работающих в эмиграции, а также на специалистов, которые работают с эмигрантами. Вторая программа называется «Повседневные вопросы». Она направлена на темы, которые не освещаются тренингом. Например, что делать, если клиент спрашивает, что делать? Как завершать терапию? Что символизирует завершение терапии?
Создание программ — очень увлекательная и ценная для меня сфера. Некоторый материал из них я публикую в своих телеграм-каналах.
Еще раз про доверие
— Как началось ваше сотрудничество с нашей программой?
— Как и у многих преподавателей, со знакомства с Андреем Владимировичем Россохиным. Мы пересекались с ним сначала в МГУ, но совсем шапочно. Потом Андрей Владимирович пришел в Вышку, сделал программу по психоаналитическому бизнес-консультированию и пригласил меня вести курс «Психоаналитическая практика: ремесло и искусство». Он прошел с большим успехом. Предполагалось, что я буду читать его и дальше. Но затем я ушла в декретный отпуск, переехала в Лондон. Гибридных форматов обучения тогда еще не было, поэтому на какое-то время мне пришлось расстаться с Вышкой.
Три года назад Андрей Владимирович снова написал мне; рассказал, что на программах появился гибридный формат, и теперь, чтобы преподавать, необязательно быть в Москве. «Давайте попробуем поработать», — предложил он. Когда он сказал, что это будет поток на 160 человек, я подумала, что это что-то очень, выражаясь по-английски, adventurous — нечто рискованное, экстравагантное. Но мне стало интересно, и я согласилась. В итоге всё сложилось прекрасно.
— А как получилось, что вы, юнгианский аналитик, стали работать на программе по психоаналитической психотерапии?
— Наверное, придется еще раз произнести слово «доверие». Видимо, это про доверие Андрея Владимировича. Мы с ним обсуждали эту тему и говорили о том, что я, во-первых, прихожу как юнгианец; во-вторых, как представитель британского психоанализа (а также, что буду преподавать так, чтобы не путать студентов подходами). Андрей Владимирович сказал: «Я думаю, что всё получится». И у нас действительно всё получилось.
К тому же у меня нет никакого отторжения Фрейда. Я много читаю, в том числе и психоаналитических авторов. Кроме того, я обучалась юнгианскому анализу не только в России, но и в Лондоне. И та юнгианская программа, на которой я училась, очень близка к психоанализу.
В Лондоне есть пять вариантов юнгианского тренинга. Одни максимально близки с психоаналитиками, другие далеки от них. Моя ассоциация находится посередине, она входит в Британский психоаналитический совет, и я тоже член Британского психоаналитического совета. То, как мы работаем в юнгианстве, сильно пересекается с психоанализом. Это большой акцент и большое внимание к теме переноса/контрпереноса, курса наблюдения за младенцами; хорошее знание и работа со стадиями развития, учет раннего детского опыта, знание теорий Кляйн и Винникота. Это, собственно, фундамент моего юнгианского образования в Лондоне.
— А возникало ли у вас когда-нибудь желание «изменить» юнгианскому анализу и уйти в психоаналитический подход?
— Нет, такого желания не возникало. У меня, скорее, есть интерес к тому, чтобы, может быть, попробовать собственный психоаналитический анализ. Одна моя близкая коллега — тоже юнгианский аналитик — недавно пошла в кляйнианский анализ. То, что она рассказывает, довольно любопытно.
Своя школа
— Расскажите, пожалуйста, о ваших профессиональных планах.
— Задумок много. Например, есть идея сделать вебинары по работе с нарциссической личностью. Сейчас готовлю курс по сновидениям — его просили провести коллеги из лондонских сообществ. Еще как-то так получилось, что несколько лет назад у меня стали появляться супервизанты и пациенты в возрасте 60 лет (плюс-минус). В какой-то момент я задумалась: почему так происходит? Почему люди выбирают терапевта, который младше и принадлежит другому поколению?
Стала думать про этот возрастной период, разговаривать с коллегами, супервизорами, читать, анализировать информацию. Снова погрузилась в вопросы возрастных кризисов — это моя тема со студенчества. В какой-то момент подумала: я уже столько времени работаю с этой проблематикой, столько материала набралось — почему бы не поделиться своими выводами с коллегами? Поэтому вебинар про работу с этой возрастной категорией будет, видимо, совсем скоро. Хотелось бы и дальше продолжать развивать тему курсов и вебинаров — создавать новые, повторять уже прошедшие.
Есть еще одно направление, которое пересекается с темой эмиграции и которое я активно исследую. Это тема межкультурного анализа, когда в кабинете встречаются терапевт и клиент из разных культур. Или когда один из участников терапевтического процесса говорит на не родном языке. Или когда, например, к терапевту-итальянке приходит клиентка-итальянка, но они говорят между собой по-английски, и это вообще не рефлексируется. Важно исследовать, что происходит и почему родной язык избегается. Это направление, которое пока не в фокусе внимания специалистов, но оно присутствует, и для мультинациональной английской действительности очень актуально.
Также я стала активно развиваться как групповой супервизор, хотя всегда больше думала про себя как про супервизора индивидуального. Это было неожиданно.
А еще коллеги — и российские, и британские — периодически говорят, чтобы я делала свою школу. Новым терапевтическим подходом я бы это называть не стала, но определенная специфика того, как я работаю, есть. Так что, возможно, действительно есть смысл подумать о создании не просто курса повышения квалификации, а более объемной программы. Посмотрим — это большой, серьезный проект. Вот те основные направления, на которых я планирую сосредоточиться в ближайшее время.
Найти опору
— Как вам удается сохранять на протяжении длительного времени интерес к профессии? Что позволяет не выгорать?
— Мне, правда, интересны люди. Этот интерес упорно держится сам. Иногда я задаюсь вопросом: если бы не эта профессия, то какая еще? Возможно, я могла бы стать педагогом или экскурсоводом в музее. Но это тоже сферы, связанные с людьми.
Устаю ли я от общения? Да, устаю. Например, ходить в гости каждый день я не могу, меня это утомляет. Но я научилась хорошо чувствовать, когда и сколько мне нужно общаться; какое количество времени мне комфортно работать. Как чередовать преподавание и клиническую практику, как лучше ставить сессии и что делать между ними. Всё это позволяет мне не выгорать и не терять интерес к работе.
— Что еще вас вдохновляет, дает ресурс, опору?
— Я нахожу опору в общении с людьми: в семье, друзьях, коллегах. Это огромный ресурс. Но также нужно понимать, что это очень подвижная сфера. Иногда в сложный период кто-то из дальнего круга может прийти и быть рядом; а когда этот этап закончится, он уходит. Бывает и так, что в трудный период кто-то из ближнего круга может отдалиться или уйти насовсем. Нужно помнить об этом, быть готовым выдерживать изменения, потому что иногда они бывают болезненными или просто неожиданными.
Вторая опора — всё, что связано с природой. Я очень люблю бывать на природе, люблю лес, реки, озера. Возможность погулять или отправиться в поездку — это то, что меня всегда поддерживает и подпитывает.
Третье — что-то, связанное с телом. Музыка, танец, прогулка, какая-то физическая активность вроде аквааэробики или йоги. Это тоже помогает находиться в ресурсном состоянии.
И есть еще одна тема, о которой я думаю и которую тоже исследую. Мне кажется, у нас есть некая профессиональная деформация: как будто во время трудных периодов мы должны их объять, выдержать весь накал эмоций, понять смысл, пойти во всю глубину. Нередко это действительно помогает. Но бывают ситуации, которые превосходят человеческие возможности. И тогда важно не оглядываться, а просто переплыть на другой берег, и уже там, в безопасном месте, попробовать осмыслить произошедшее.
Иногда я использую как метафору образ жены Лота, которая в библейском мифе превратилась в соляной столб. Одна из интерпретаций этого образа заключается в том, что женщина оглянулась на травму слишком рано. Ангелы сказали: «Не оборачивайтесь на Содом и Гоморру». Лот и его дочери не обернулись, а его жена настолько тосковала по родному городу, что обернулась, не отойдя от травмы на достаточное расстояние, и как бы погрузилась в нее и заморозилась. Мне кажется, что иногда опора действительно в том, чтобы не оглядываться раньше времени.
__________
Если вы хотите побывать на занятиях Юлии Германовны Овчинниковой, послушать ее авторский курс «Психоаналитическая практика: ремесло и искусство», приобрести с его помощью не только навыки работы психотерапевтом, но и лучше понять себя, приходите учиться на нашу программу! С траекторией поступления можно ознакомиться на нашем сайте.
Учитесь с нами, меняйте себя и свою жизнь!
__________
Присоединяйтесь к нам в соцсетях ВКОНТАКТЕ или ТЕЛЕГРАМ.
Подробнее о программе можно узнать здесь – О ПРОГРАММЕ и ПАСПОРТ ПРОГРАММЫ.
Вы также можете посмотреть ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ СОСТАВ, подать ДОКУМЕНТЫ НА ОБУЧЕНИЕ или ЗАДАТЬ НАМ ВОПРОС.