Мариан Митун в Школе лингвистики

17 и 19 сентября 2019 года в Школе лингвистики прошли четыре лекции Мариан Митун (Marianne Mithun, Университет Санта-Барбары) — известной американской исследовательницы-типолога, специалиста по языкам коренного населения Северной Америки. Мы поговорили с Мариан о её карьере и исследованиях и о её впечатлениях от поездки в Вышку.

— Мариан, расскажите, пожалуйста, о себе. Чем Вы занимаетесь и какие языки исследуете?
— Я лингвист, мне нравятся эмпирические исследования — хотя бы просто следить за тем, как люди беседуют в реальной жизни. Мне кажется, самая правильная идея — это просто дать людям поговорить о каких-то вещах, потом транскрибировать и смотреть, что получится. Самые интересные результаты, которых даже не ожидаешь, получаются из спонтанных речевых актов. Что касается языков, то я работаю с языками народов Северной Америки, с австронезийскими языками,  особенно люблю северо-восточные ирокезские языки, например, могавк, онондага, каюга, юпикские языки Аляски, навахо; а также помо, распространённый в Калифорнии. Кроме того, я работаю с чумашскими языками, на которых больше никто не говорит.

— А о чём Вы рассказывали во время ваших лекций у нас в гостях?
— В целом — о том, как языковые контакты могут влиять на структуру языка. Очень долгое время, говоря о структурe, лингвисты не обращали внимания на языковые контакты; однако мне всё это стало очевидно, когда я обратила внимание на Калифорнию, богатую языками (и языковыми семьями) коренного населения. Помимо прочего, самое интересное — то, что их структура удивительно схожа, а лексика — абсолютно разная. Я бы сказала, это что-то вроде языкового союза.

— Можете, пожалуйста, рассказать чуть подробнее для тех, кто не смог присутствовать на лекциях?
— В общем, идея в том, что сообщества, которые я изучаю, за парой исключений довольно маленькие, поэтому там часто заключаются браки между людьми из разных поселений. Это значит, что их детей, у которых родители говорят на двух разных языках, часто дразнят. Дети вообще-то могут выучить даже самые сложные вещи. Так что если в твоей голове два языка и один из них проводит различия, то обычно что-то копируется из другого языка, например, частотность. И, используя именно этот язык, дети описывают место и направление, когда видят какое-либо движение.
Кроме того, есть еще одна важная культурная традиция в Калифорнии — не смешивать языки, говорить на языке, соответствующем месту, где ты находишься. Если я у тебя в стране — я говорю на твоем языке, если ты у меня в стране — ты на моем, и главное — не смешивать. Это значит, что если отличительная особенность в одном языке, а я говорю на другом — то я использую ресурсы этого языка, чтобы копировать эту отличительную особенность. Первым делом используется метод «мешка слов», то есть полное игнорирование правил, и когда это повторяют поколение за поколением, то такая частота использования превращается в рутину. Вот почему люди говорят не просто go, но гораздо чаще — go up или go down. Спустя какое-то время именно это и формирует грамматику языка. Вот как получаются эти странные сходства между грамматиками разных языков: это маленькие билингвы, копирующие частоту того или иного выражения, которое чуть позже становится привычным.
Обычно люди думают, что для языкового контакта изначально необходима лексика: «Я говорю на английском и мне все равно, что такое русский суффикс -ся. Я просто буду использовать ваши слова борщ и водка». Но если есть запрет на смешение языков, то так не выйдет.

— Занимались ли Ваши коллеги этими вопросами раньше, или же Вы сами пришли к этому исследованию?
— Я много работала с центральным помо, это один из языков, про которые я говорила. И мне очень повезло! Однажды женщина из тех мест попросила кого-то найти исследователя, чтобы задокументировать язык. Он был почти не документирован, и это очень странно для Калифорнии. Так вот, она сказала кому-то, тот сказал своей жене, и вот эта жена была моим ассистентом. Вот так все и началось. Я поехала туда и работала с ними девять лет, записывая их общение. Оказалось, что носителей языка гораздо больше, чем я думала изначально. И поскольку все они были из разных поселений, им было что обсудить. Эти записи важны не только лингвистически, но и антропологически. В общем, мне невероятно повезло, потому что эта женщина, позвавшая меня, была очень умна и любила работать. Она не знала, что такое лингвистика, но у нее было очень глубокое понимание, когда что используется, кем что используется и почему что используется.

— Какие у вас впечатления от Вашего визита в Москву?
— Я потрясена тем, насколько все красиво! Я была здесь в советские времена, и просто невероятно, насколько все изменилось. Каждый раз, когда я куда-то смотрю, я удивляюсь, насколько все красиво, необычно и интересно. И конечно, насколько умны здесь лингвисты! На меня произвели очень сильное впечатление вопросы, заданные мне на семинаре. У вас исследователи мирового уровня! Я также приятно удивлена тем, что так много людей знает английский на хорошем уровне, и может изучать лингвистику на английском.

— Приоткройте завесу тайны: какие у Вас исследовательские планы?
— О, я работаю с очень разными сообществами. Может быть вы знаете, что в Северной Америке есть много мест, богатых языками коренного населения, но вот их носителей становится все меньше и меньше. Вот как раз центральный помо — такой язык, а также ирокезские языки, с которыми я тоже много работаю. Когда я только начинала исследования, то его носителей было гораздо больше. Я сразу заметила, что их дети не говорили на этом языке. Взрослые пытались учить их языку, но не знали, как это делать — и попросили меня приехать и помочь. Я рассказала им о структуре языка и о том, что необязательно преподавать грамматику, когда учишь языку, достаточно просто быть логичным и четким. Они очень хорошо говорили, но понятия не имели, что легко, а что сложно, что регулярно, а что нерегулярно.
И вот уже несколько лет я делаю из них лингвистов — преимущественно разрабатываю учебный план. Сейчас как раз появилось новое поколение взрослых — носителей могавка. Никто бы даже не подумал, что взрослые смогут так хорошо на нем разговаривать! Однажды они меня спросили «что такое погружение в язык?», и я ответила, что это когда вы ходите в школу и учитесь там на этом языке. И во всех сообществах, когда ребенку исполняется четыре года, родители решают, на каком языке он будет учиться — на английском или на могавке. Английский – их домашний язык. И если они выбрали могавк, то все начальные классы дети учатся на нем. Эти дети сейчас уже выросли, и они могут получить грант на «языковое погружение» для взрослых. Они могут получать зарплату, делая все, что они привыкли делать, но на могавке — целый год с девяти до пяти, пять дней в неделю. Люди принимают в этом активное участие и отлично говорят! У них даже есть телевизионные программы, и детский сад, так что даже малыши могут изучать могавк. Сейчас проходит вторая программа «языкового погружения» для взрослых. Они удивительные люди: просто решили это сделать и сделали. Это действительно другой мир.

— Дайте, пожалуйста, совет нашим студентам и молодым исследователям: каков лучший способ построить успешную лингвистическую карьеру?
— Ха-ха-ха! Я бы сказала — подражать своим преподавателям. На самом деле, образованные люди, которые здесь собрались, меня очень впечатляют. Единственный способ — полюбить то, что ты делаешь. Если дело не приносит никакого удовольствия, то, наверное, стоит пробовать что-то другое. И, конечно, не надо гнаться за деньгами — никто из лингвистов не делает свою работу ради денег.

Беседовал Андриан Влахов. Перевод Марии Николаенковой.

Мариан Митун любезно предоставила Школе лингвистики слайды со своих лекций. Они загружены в папку облачного хранилища. Файлы защищены паролем, который предоставляется по запросу на адрес misha.daniel at gmail.com