Аполлону Давидсону – 90

1 сентября исполнилось 90 лет ординарному профессору ВШЭ, академику РАН и специалисту в области истории Африки Аполлону Борисовичу Давидсону. С юбилеем его поздравляют коллеги и ученики. 

Филатова Ирина Ивановна
Профессор Школы исторических наук ВШЭ

С Аполлоном Борисовичем связана вся моя трудовая жизнь. Я была его студенткой и аспиранткой  в Институте стран Азии и Африки при МГУ (тогда – Институт восточных языков при МГУ), писала под его руководством обе свои диссертации, два десятилетия  работала вместе с ним на кафедре африканистики Института. Мы опубликовали в соавторстве три книги, несколько лет работали над изданием и публикацией Коминтерновских документов по Южной Африке, написали вместе немало статей, глав в коллективных монографиях и учебниках, выступали с совместными докладами на международных конференциях.

Еще до отмены апартеида, в декабре 1989 г. стали первыми российскими учеными, побывавшими в Южной Африке. Позже в одни и те же годы жили и работали в ЮАР, хотя и в разных городах, и продолжали совместную работу. Чтобы написать обо всем этом, нужна полновесная книга мемуаров. Для нее здесь нет места, но я напишу самое ее начало – об Аполлоне Борисовиче, как преподавателе, в 60-е годы прошлого века, мои студенческие годы.

Аполлон Борисович пришел к нам на втором курсе, в 1966 году, и сразу превратил «уроки» в процесс познавания – отнюдь не только истории Африки, или даже истории вообще – но того, как думать, как быть историком, ученым, интеллигентным человеком, человеком. Таких высоких, но затасканных слов Аполлон Борисович никогда не произносил. Просто говорил с нами об истории и историках, о своей работе, о поисках и находках, о людях, с которыми ему доводилось работать и встречаться, о прочитанном, иногда – редко – о пережитом.

«Уверена, что он не открыл в своей жизни ни одного пособия по чтению лекций»

Занятия были интимными: в группе нас было всего пятеро. Позже я поняла, что Аполлон Борисович умел создавать на занятиях интимную, доверительную обстановку почти независимо от размеров аудитории. Сейчас, в Вышке, начиная работу с каждой новой группой, он говорит, что ему хотелось бы, чтобы занятия были чем-то вроде дискуссионного клуба по теме курса.

В советские временa такие вольности были невозможны, но, по сути, Аполлон Борисович вел занятия именно так и с нами.

Он говорил с нами на равных ­– но не спускался до нашего уровня, а поднимал до своего – во всяком случае, пытался. Обращался к нам только на «Вы» и только по имени–отчеству.

Это не мелочь. Это заставляло вести себя соответствующим образом. 

Аполлон Борисович читал у нас курсы по новой и новейшей истории Африки и курс источниковедения и историографии Африки. Читал ярко, картинками. Уверена, что он не открыл в своей жизни ни одного методического пособия по чтению лекций – но авторам таких пособий нужно было бы списывать такие методички с него.

Говорил он всегда просто, без искусственного наукообразия и без модного во все времена новояза, без которого для многих гуманитариев науки просто не существует. Каждая лекция была полна интересных и значимых эпизодов и историй и населена поразительными личностями, будь то наши современники или люди давно ушедшие, известные и неизвестные, соотечественники или деятели других стран и континентов.

Если речь шла об источниках, на наших столах появлялись копии архивных документов, старые карты, романы, газетные вырезки. Даже о синих и белых книгах Аполлон Борисович умел рассказывать так увлекательно, что, впервые открывая их годы спустя в ленинградской Публичной библиотеке, я ждала чуда. И оно, кстати, произошло: эффект перемещения в другую эпоху был полным.

«Для нас это было окно в другой мир – тот, в котором нам предстояло работать»

Историография – и мы узнавали не только о текстах, идеях и идеологиях, но и о людях, которые за ними стояли. Что происходило на знаменитом семинаре Бронислава Малиновского в Лондонской школе экономики, кто оттуда вышел и как распорядилась этими людьми судьба. Что происходило в Африканском кабинете КУТВа – Коммунистического университета трудящихся Востока Коминтерна, что за люди занимались Африкой в КУТВе, что нового внесли они в мировую африканистику, и что случилось и с ними самими, и с их научным наследием. И как Аполлон Борисович обо всем этом узнал. Как начиналась африканистика в Ленинграде, и как сложилась жизнь ее основателя, Дмитрия Алексеевича Ольдерогге. И многое, многое другое.

Историко-биографический жанр был в СССР не в моде (кроме биографий вождей и героев, конечно), «наглядные пособия» на занятия по источниковедению и историографии никто не приносил, и все это было необыкновенно и увлекательно.

Иногда Аполлон Борисович приводил к нам на занятия интересных людей. Были это историки, африканисты и востоковеды, авторы только что опубликованных книг – совсем не обязательно по Африке (Аполлон Борисович говорил нам, что нельзя заниматься историей Африки без знания истории всего остального мирa), журналисты, МИДовцы, работники других советских организаций, побывавшие в Африке (ученым путь туда был практически закрыт), и даже сотрудники ЦК КПСС,  определявшие советскую политику в Африке.

Это были люди разных взглядов, одни говорили лучше, интереснее, другие скучнее, но для нас это было окно в другой мир – тот, в котором нам предстояло работать.

Приглашал нас Аполлон Борисович и на лекции, семинары и защиты диссертаций в академические институты. Больше всего запомнилась его собственная докторская защита в главном зале Института востоковедения, происходившая при огромном стечении народа и при участии тогдашних светил исторической науки.

Масштаб личности Аполлона Борисовича был очевиден всем уже тогда. Отзывы нас интересовали мало – все они были гимном блестящей работе диссертанта, как мы, конечно, и ожидали. Но посмотреть «живьем» на людей, чьи имена мы слышали на лекциях или видели в журналах, на их, говоря словами Аполлона Борисовича, «прыжки и ужимки», было очень занимательно.

«Главное, что дает преподаватель – это то, чего в учебнике нет»

В 60-е годы основным местом работы Аполлона Борисовича был Институт Африки, располагавшийся тогда в старом здании в Староконюшенном переулке. Места там было мало, и Аполлон Борисович встречал своих студентов, аспирантов, коллег, да и других посетителей на просиженном диванчике в предбаннике Института, рядом с вешалкой. Вокруг него всегда было бурление: кто–то подходил с вопросами, кто-то с новостями, приносили курсовые, рукописи, книги. Все это подробно обсуждалось – и стиль, и структура работы, и идеи. Аполлон Борисович всегда был кому–то нужен, всегда куда–то торопился, но на студентов и коллег времени не жалел.

И на лекциях, и вне их Аполлон Борисович просто источал энергию. По лестнице он не шел, а взбегал, в аудиторию входил энергично, занятия вел только стоя. Выглядел всегда не просто подтянуто, но элегантно, независимо от того, сколько перед ним было студентов – двое или две сотни.

Он никогда не показывал нам ни плохого настроения, ни усталости, и о его жизни, о его личных проблемах и трудностях мы не знали ничего. Он казался успешным – печатался ведь даже иногда в «Правде», умудряясь при этом сохранять свое лицо и свой стиль – но отнюдь не «преуспевающим». Это слово к нему как–то не шло.

Интересы Аполлона Борисовича были фантастически разнообразны. К тому времени он опубликовал всего одну книгу (сейчас их около двадцати, не считая тех, что были опубликованы под его редакцией), но и Гумилев, и Южноафриканская Компартия, и Сесиль Родс, и англо–бурская война, и история связей России и Африки – все это уже роилось у него в голове, материалы к будущим книгам уже собирались. Я не помню уже, конечно, как все это входило в лекции, но в них были и Киплинг, и Ахматова, и Гумилев, и Майн–Рид, и Буссенар, и академик Тарле, и основатель Институтa Африки Иван Изосимович Потехин – да чего в них только не было.

Много лет спустя, когда я уже работала на кафедре, одна студентка пожаловалась мне: «Аполлон Борисович читает так интересно, а записать нечего». Я сказала, что то, что можно «записать», уже написано в учебнике. Главное, что дает преподаватель – это то, чего в учебнике нет. К тому времени я уже знала, что это–то и есть самое трудное – читать то, чего в учебнике нет, и какого невероятного запаса знаний требует это мастерство. Но Аполлону Борисовичу оно давалось легко, нам казалось – без малейшего усилия.

«Уважение Аполлона Борисовича к нашему мнению приподнимало»

Для нас бремя уровня знаний Аполлона Борисовича было почти непосильным. Он пытался говорить с нами так, словно бездны нашего невежества между ним и нами не существовало. «Вы, конечно, знаете…» «Вы наверняка читали…» Но мы не знали, и не читали, и было за это бесконечно стыдно, и мы были благодарны Аполлону Борисовичу за то, что чаще всего он не пытался удостовериться, действительно ли мы знали или читали.

Семинары, а зачастую и лекции, были не монологом, а диалогом, в котором мы призваны были участвовать на равных. Это было, конечно, невозможно, но уважение Аполлона Борисовича к нашему мнению приподнимало, заставляло не только работать и думать, но даже пытаться думать как-то менее трафаретно.

Результаты не всегда получались адекватными. Как-то Аполлон Борисович говорил с нами о разных колониализмах: чем английский отличался от французского, и оба – от немецкого. Предложил сравнить их и с российским колониализмом. Дискуссия, понятно, получилась весьма оживленной. Но через некоторое время один из членов нашего маленького коллектива попытался провести соответствующие параллели в своем докладе на Ломоносовских чтениях.

Декан Института, видный историк–китаист и добрейший человек, который вел тогда заседание, стукнул кулаком по столу и прямо–таки прорычал: «Я не позволю вам тут искажать российскую историю!» Когда мы пересказали этот эпизод Аполлону Борисовичу, он только рассмеялся: «Ну он же был при исполнении! Понятно же, что он не мог пропустить такое незамеченным».

В другой раз, написав курсовую работу, я поняла, что она настолько скучная и приземленная, что подать ее Давидсону в таком виде было просто невозможно. Я показала ее своему приятелю с Истфака, и он добавил «яркости». Аполлон Борисович открыл работу и прочитал первую фразу: «Белая раса шла по земному шару». Закрыл и сказал: «Это ведь не Вы писали». Пришлось признаваться, уносить работу и все переделывать.

Несмотря на ляпы, благодаря Аполлону Борисовичу уже на третьем курсе мы начали публиковаться в «настоящих» академических журналах. Без него нам такое и в голову не пришло бы – рецензировать книги маститых авторов-африканистов. Но по его настоянию мы вымучили пятистраничный текст, и рецензия появилась в «Азии и Африке сегодня».  

«Главным в его общении с нами было обсуждение и понимание»

О политике, даже университетской, Аполлон Борисович с нами не говорил. Упоминал в какой-то связи и дело врачей, и разгром генетики, и другие эпизоды советской истории – но только походя, и только факты. Без оценок.

О его ценностях и авторитетах мы догадывались, но нам хотелось большей откровенности: мы искали свои собственные политические и идейные ориентиры, и мнения и взгляды Аполлона Борисовича были бы для нас чрезвычайно важны.

Один из моих коллег по группе все пытался подловить его – как–то заставить высказаться о сущем напрямую. Но время было сумрачное, а Институт – идеологический, и Аполлон Борисович прекрасно знал, что политические дискуссии со студентами зачастую кончались для преподавателя плохо. Коллега сетовал: «Ну ведь видно же, что он думает, но ни к чему не прицепишься». 

Но коль скоро речь шла о категориях профессиональных, Аполлон Борисович мог быть весьма резок. Хорошо помню, что он говорил нам о модной тогда теории «социалистической ориентации». Смысл теории заключался в том, что отсталые в социальном отношении страны, африканские в том числе, могут «построить» социализм, последовательно проводя реформы, рекомендованные советскими теоретиками.

«Посмотрите, что здесь написано: племя такое-то строит социализм. Но ведь это бессмыслица: или племя, или социализм. По марксистской теории социализм может строить только пролетариат - но его в Тропической Африке практически нет. Мы говорим, что интеллигенция – «революционные демократы» - может провести такие реформы, если она в правительстве. Получается, что правительство будет строить социализм в стране, где для этого нет никакой социальной базы».

В одном из недавних интервью Аполлон Борисович сказал, что общение преподавателей со студентами должно быть иным, чем в советскую эпоху: «Тогда литературы не было, связей с Западом не было, интернета не было, радио чужое глушили… Поэтому преподаватель был источником информации. Сейчас информации полно, и на первом плане должно быть обсуждение и понимание».

Но и в советскую эпоху Аполлон Борисович был для нас далеко не только источником информации (хотя его роль в этом трудно переоценить). И тогда главным в его общении с нами было обсуждение и понимание.

Кроме того, каждый преподаватель учит не только тем, что он говорит, но и тем, как. И тем, как он держится с коллегами, как выглядит, как выступает на публичных форумах, какую роль играет в коллективе.

Уже в студенческие годы нам было ясно, что, хотя Аполлон Борисович не заведовал кафедрой африканистики, именно он определял уровень ее профессионализма и именно он был камертоном того, что достойно, а что не достойно звания ученого (еще одно слово, которое Аполлон Борисович всуе не произносил) и педагога. Он учил нас собой. В этой роли интернет педагога не заменит. Интернет информативен, но безлик, преподаватель – личность.

Не знаю, чем была история для моих сокурсников, когда они поступали в институт. Я видела ее тогда, как собрание интересных рассказов.

Аполлон Борисович превратил ее для нас в образ мышления. Историк, если он действительно историк – а Аполлон Борисович историк от Бога – видит действительность в контексте эпохи, а не одного только сегодняшнего дня, понимает значимость той или иной информации и может оценить ее адекватность, улавливает тенденции задолго то того, как они становятся очевидными, мыслит нетрафаретно. Вот это, наверно, и было тем главным, что он пытался передать нам.

Не мне судить, насколько это ему удалось.

Воеводский Александр Валентинович
Доцент Школы исторических наук

Нету легких времен.

И в людскую врезается память

Только тот,

кто пронес эту тяжесть

на смертных плечах.

Эти строки Наума Коржавина в полной мере можно отнести к биографии Аполлона Борисовича Давидсона. Родился он в ссылке в 1929 г. в сибирской деревне Ермаково, ребенком пережил в Ленинграде самую страшную первую блокадную зиму, потеряв большинство своих родственников.

 После войны, поступив в Ленинградский университет, он стал очевидцем идеологических кампаний поздней сталинской эпохи – по борьбе с космополитизмом и Ленинградское дело. В наши дни тяжело представить, как непросто приходилось тогда молодому человеку с подобными именем и фамилией, чей отец до революции был купцом и промышленником. Ведь многие тогда выбирали более легкий путь — отказывались от своего прошлого и родных. Но…

Время?

                 Время дано.

Это не подлежит обсужденью.

    Подлежишь  обсуждению ты,

                разместившийся в нем.

Пожалуй, эти слова можно назвать принципом, которому следует Аполлон Борисович на протяжении всей своей жизни. 

В университете Аполлон Борисович познакомился с Дмитрием Алексеевичем Ольдерогге — патриархом отечественной африканистики, который стал его неформальным научным руководителем. 

Поступив в аспирантуру московского Института истории, он стал заниматься колониальной политикой Великобритании под руководством известного англоведа Н.А. Ерофеева. Это сочетание научных интересов Аполлон Борисович сохраняет и по сей день, оставаясь руководителем Центра африканских исследований и президентом Ассоциации Британских исследований. В 1958 г. он защитил диссертацию кандидата исторических наук, а в 1971 г. – докторскую. 

В эти же годы он начинает преподавать в Московском университете. Во многом благодаря его усилиям в Москве в 1970-1980е гг. появилась плеяда молодых историков-африканистов: И.И. Филатова (ныне профессор НИУ ВШЭ), А.С. Балезин, С.В. Мазов и др. Талант блестящего лектора, честность и откровенность в общении со студентами, свобода и неординарность суждений – все это до сих привлекает к нему учеников. Аполлон Борисович подготовил более 30 кандидатов наук, некоторые из них защитили докторские диссертации.

Трудно переоценить его научный вклад в изучение истории Африки. Уже его первая научная монография «Матабеле и машона в борьбе против английской колонизации. 1888-1897» получила зарубежные отклики – фактически, с нее начинается изучение антиколониальной борьбы в мировой африканистике.

А его книга «Южная Африка. Становление сил протеста, 1870-1924 гг.», вышедшая в 1971 г., до сих остается стандартом для отечественных историков-африканистов.

Аполлон Борисович стал одним из первых исследователей, сумевшим получить доступ к документам архива Коминтерна еще в советское время. 

В 2003 г. под его редакцией в Лондоне вышел двухтомный сборник документов «South Africa and the Communist International: A documentary history», ставший итогом многолетней работы Аполлона Борисовича и возглавляемого им коллектива авторов. Список его научных публикаций можно продолжать бесконечно, в этом легко убедиться, зайдя на страницу Аполлона Борисовича на интернет-портале НИУ ВШЭ. Признанием его заслуг стало избрание Аполлона Борисовича действительным членом РАН в 2011 г.

Но об одной сфере его научных интересов хочется сказать особо. С юных лет он был увлечен культурой Серебряного века, в Ленинграде он жил в нескольких шагах от дома Николая Гумилева! Позднее, когда он начал собирать материалы об его африканских путешествиях, встречался с Анной Ахматовой. Из этих увлечений родилась книга о Гумилеве, а у студентов НИУ ВШЭ неизменным успехом пользуется его курс лекций «Культура Серебренного века». На лекциях он говорит не только об истории Африки или культуре советского времени, они становятся настоящей лабораторией думающего и рассуждающего историка, умеющего ставить и отвечать на нетривиальные вопросы. 

В 2008 году вышла книга очерков-воспоминаний Аполлона Борисовича с редким для данного жанра названием – «Я вас люблю», посвященных его учителям и всем, кто окружал его все эти годы. Наверное, каждый, кто близко знает этого замечательного, бесконечно тактичного и доброжелательного человека, может сказать ему такие же слова.

Орлов Игорь Борисович
Профессор Департамента политической науки

Думаю, что в преддверии 90-летнего юбилея Аполлона Борисовича в научном сообществе найдется немало людей, которые лучше и полнее оценят его вклад в развитие советской и российской исторической науки и, прежде всего, африканистики, у истоков которой он стоял. Я бы хотел в нескольких строчках выразить свои ощущения от общения, которому уже более 15 лет. 

Сегодня, оглядываясь назад, я могу со всей определенностью сказать, что для меня в этом общении главным были не заседания кафедры истории, а прогулки в парке МГУ, обеды в Доме ученых и посиделки на кухне в уютной квартире будущего академика в главном здании МГУ.

Когда пишу эти строчки, представляю себе ироничную улыбку Аполлона Борисовича и даже могу угадать его реакцию на подобные славословия: «Над академиком каждый может поиздеваться!».

Для меня загадка, как человек, родившийся на спецпоселении, почувствовавший на себе все ужасы ленинградской блокады, мог сохранить не только петербургскую интеллигентность и ленинградскую стойкость к жизненным неурядицам, но и тонкое чувство юмора и, главное, способность посмеяться на собой. Это немногим дано. 

Причем, Аполлон Борисович всегда делает это с самым серьезным видом.

Притчей во языцах стала ситуация, когда ряд коллег интересовались у меня, действительно ли профессор Давидсон подрабатывает тем, что кладет печки. /p>

Это была реакция на его присказку «Да я больше по печному делу». Сразу всплывает в памяти из далекого детства стихотворение Александра Твардовского «Ленин и печник». Впрочем, во время наших бесед Аполлон Борисович не раз с теплотой вспоминал свою работу в переплетной мастерской и даже гордился этим. 

Я благодарен судьбе, что она свела меня с таким человеком, как Аполлон Борисович Давидсон. Говорил ему и готов повторить много раз - жду приглашения на 100-летний юбилей!

Данилевский Игорь Николаевич
Профессор Школы исторических наук

Одним из самых распространенных заблуждений является так называемый паспортный возраст. Ну, скажите на милость, кто может поверить, что Аполлону Борисовичу Давидсону исполняется столь «круглая» дата? Да этого просто не может быть! 

Достаточно пообщаться с ним пять минут, чтобы понять, что перед тобой молодой, хотя и очень мудрый человек. Странно только, что в столь юном, я бы сказал, возрасте он уже академик РАН. Историки-то и докторами наук в среднем становятся только в 50 лет. А уж быть избранным действительным членом Российской академии наук…

Тут что-то не так! Эта самая «круглая» дата – несомненно, какая-то ошибка.

Счастье, когда жизнь сводит тебя с таким человеком. Счастье, когда ты имеешь возможность хотя бы изредка с ним общаться. Невероятное удовольствие видеть и слушать его. Запоминать, а потом повторять его невероятно остроумные шутки. Рассказывать друзьям о нем. А редкие беседы по телефону…

Поразительно, как человек, который на себе испытал едва ли не все советские «прелести» жизни, сохранил такой светлый взгляд на жизнь и на окружающих его людей. Мало того, он «заражает» этим взглядом практически всех, кому посчастливилось встретить его на своем пути. Достаточно почитать воспоминания Аполлона Борисовича. Одно название чего сто́ит: «Я вас люблю: Страницы жизни». В отличие от, пожалуй, подавляющего большинства мемуаров, – ни одного плохого слова о людях, с которыми сталкивала его судьба. В крайнем случае – «фигура умолчания»…

Мое знакомство с Аполлоном Борисовичем произошло целых девятнадцать лет тому назад. Наш центр Истории частной жизни и повседневности Института всеобщей истории РАН «поселили» в одной комнате с Центром африканистики. Жизнь в одной «коммунальной квартире» (пусть и «служебной», пусть и всего пару дней в неделю), казалось бы, может испортить отношения раз и навсегд. 

 Ничуть не бывало. За все время совместного «проживания» эти самые отношения только крепли и с каждым годом становились все теплее и доверительнее. И в этом, в первую очередь, – заслуга Аполлона Борисовича. А потом общение в стенах ИВИ РАН дополнилось совместной работой в Вышке.

Блестящий профессионал, который может так рассказать об Африке, что всерьез начинаешь жалеть, что занялся историй Древней Руси, а не этим континентом. А его лекции о поэзии «Серебряного века»… Достаточно увидеть глаза студентов, которые читают после его занятий стихи…

Спасибо судьбе, что она дала возможность общения с таким Человеком!

Так и хочется процитировать апокрифическое выражение изрядно подзабытого сегодня классика: «Какая глыба, а?»

Многая лета, дорогой и любимый Аполлон Борисович!

1 сентября, 2019 г.