В Вышке продолжается обсуждение Кодекса этики научно-педагогических работников НИУ ВШЭ. Публикуем точку зрения директора ИГИТИ Алексея Плешкова.
Кодекс этики – важный документ для Вышки, поэтому в его обсуждении должны принимать участие и сотрудники, и студенты. Свои предложения и замечания вы можете присылать на почту ethics@hse.ru
Безусловно, этический кодекс – это важное дело, причем Дело Общее. Ниже – несколько комментариев по текущей редакции (от более частных, к более общим):
1. В текущем варианте Кодекса есть не очень удачные формулировки. Пространство этического, во многом, есть эффект риторики, а потому даже одно неудачно выбранное слово может иметь совершенно губительные последствия.
Например, «Мы ориентируемся на международные академические…», – говорит о том, что наш университет находится в подчиненном положении; такого рода гетерономность – губительна для самопозиционирования университета. Так, философ и специалист по этике Джулия Аннас предлагает мысленный эксперимент: представьте человека, который всегда делает то, что говорит ему мама. В любой ситуации он консультируется у нее и поступает так, как было велено. У нас нет никаких оснований называть такого человека не то что этичным, но хоть в какой-то степени самостоятельным или взрослым. Поправить такую формулировку легко: «Мы – часть международной Академии, а потому разделяем стандарты…».
«Вышка для своих» публикует полный текст документа
2. Ряд положений Кодекса, на фоне последнего его раздела («Сознательное или систематическое нарушение Кодекса, являясь актом неуважения к коллегам и к интересам Университета, может становиться основой для принятия управленческих решений»), вызывают недоумение.
Например, «Мы стараемся вести здоровый образ жизни, заботиться о своей физической форме…». Давайте представим, что наш коллега явно не заботится о своей физической форме: он не занимается спортом, заметно прибавляет в весе, а одышка при пользовании лестницей все сильнее. Это основание «для принятия управленческих решений»? Все пункты Кодекса должны быть категориально соразмерными, а если нет – то должна быть обозначена понятная иерархия этических принципов, вместе с эксплицитными процедурами обсуждения и оценки поведения коллег в соответствии с этой иерархией.
3. Этот Кодекс, по задумке, должен формировать этическую основу профессиональной деятельности (что также проблематично – см. п. 5). Однако, если речь идет о профессиональной этике, то в Кодексе слишком много положений, касающихся либо общей этики, либо конкретных правил, вплоть до растворения в правилах общего распорядка или законодательства РФ. Это избыточные для Кодекса вещи.
Например, «Мы не приходим на работу больными, если при этом можем подвергнуть других риску заражения», – как это специфицирует в этическом пространстве преподавателя или исследователя? Это общеэтический принцип, золотое правило нравственности, оно не для профессиональной этики. Или, следом, «Мы считаем абсолютно неприемлемым курение в зданиях Университета». Это же просто запрещено законом! Профессиональная этика здесь ни при чем.
4. Хотя Кодекс – нормативный документ и говорит о должном, он исходит из существующих практик. Иными словами, в отличие от Декларации ценностей, задающей горизонт Идеи Университета, Кодекс имеет практический характер (как замечает еще Аристотель, цель этики – не знание, а поступки).
Так, например, Кодекс начинается замечательными словами, отражающими определенную Идею Университета: «Цель нашей профессиональной работы – поиск научной истины». Но как это соотносится с реальными практиками? «Исследовательский университет» – это статус, но у нас огромный университет, в не меньшей, чем research, степени – teaching (в конце концов, у нас почти 50% НПР не проходят ОПА!)
Еще один важный момент: как соотносится идея «поиска истины» с «проектностью» как ключевой идеей стратегии университета до 2030 года? Является ли, например, этичным требование к Международным лабораториям, ключевым исследовательским центрам ВШЭ, обязательного привлечения внешнего финансирования, вшитое в KPI?
Современный университет – это констелляция очень разных практик и интересов, и хотелось бы, чтобы современный Кодекс отражал это, а не «паразитировал» на традиционной риторике – это губительно для этики. Как отмечает философ Х. Ортега-и-Гассет (правда слишком резко, чтобы без ограничений применить его слова к обсуждению предложенного Кодекса): «Когда обычным распорядком жизни человека или института является притворство, это ведет к полному нравственному разложению. В конце концов происходит моральная деградация, так как нельзя привыкнуть лгать, не утратив чувства собственного достоинства».
5. Узнаваемый зазор между идеями и практиками отягощается эксплицитной дифференциации «людей университета» по категориям. Действительно, так делают. Но это никак не оправдывает дизайн оформления этического пространства нашего университета в нашей ситуации (см. п. 1).
Те потрясения, которые пережил наш университет в последние несколько лет, кажется, заставляет нас стремиться к общему кодексу, а не кодексу студентов/НПР. В конце концов, справедливо в Кодексе прописано, что мы, зачастую, исходим из разных систем общечеловеческих ценностей, политических предпочтений, теоретических школ. Но университетская (академическая) этика – это то, что связывает нас вместе, и университетская (академическая) этика – это не профессиональная этика, она сложнее и шире. Без общего, к которому должен отсылать Кодекс, он будет восприниматься исключительно как «дубина», которую изобрели для контроля преподавателей и исследователей.
Где, в конце концов, Кодекс для административных работников (бэк-офиса, фронт-офиса, топ-менеджеров)? И если эти кодексы будут принципиально иными студенческому и преподавательскому – то где наш Университет как Общее Дело? Мне кажется, что в нашей ситуации нам однозначно необходим общий этический кодекс, связывающий и проректора, и преподавателя, и студента, и менеджера образовательной программы.
6. Когда мы обсуждаем нормативные этические программы со студентами, мы используем схему, позволяющую их дифференцировать на фундаментальном уровне. Эта схема включает в себя следующие категории: (i) агент (кому принадлежит право на ультимативную оценку этичности поступка), (ii) мотив (почему необходимо следовать установкам этой этической программы), (iii) свобода (что подразумевается под свободой в данной этической программе), (iv) счастье, благосостояние (well-being, предполагающийся этой программой), (v) добродетели (virtues, необходимые для реализации программы).
Экспликация этих пунктов – это база, без которой невозможно пространство этического. К сожалению, текущая редакция кодекса не проясняет эти категории.
(i) Агент. Кажется, что этический кодекс НПР должен наделять агентностью именно преподавателей и исследователей, но это не так. Право ультимативной оценки этичности переносится то на непрояснённые «уполномоченные органы и должностные лица», то на «законодательство РФ». Если первое еще можно сбалансировать эксплицитными внутриуниверситетскими процедурами, то второе – просто губительно для этики. Пространство этического – автономно в отношении пространства юридического, подчинять этику праву невозможно. Перефразируя слова известного философа и юриста Р. Дворкина: если мы относимся к этике всерьез, мы должны понимать, что этическое иногда может вступать в противоречие с правовым.
(ii) Мотив. Кажется, что мотивом является стремление к истине, но это вступает в очевидное противоречие с практиками, определяющими современный университет (см. п. 4).
(iii) Свобода. Наверное, это единственный пункт, прописанный эксплицитно (хотя в этой явленности он характеризует не профессиональную этику НПР, а университетскую (академическую) этику в целом). Академическая свобода – это не возможность делать все что угодно и говорить что угодно и где угодно, но «право на самостоятельное формирование своей научной тематики, применение и разработку соответствующих подходов и методов, выбор коллег и создание групп для совместной работы».
(iv) Счастье, благосостояние. Абсолютно непонятно, в чем оно состоит. Созерцательная жизнь в поиске истины по Аристотелю – это прекрасно, но, очевидно, это не счастье для современного университета. Так почему всерьез не определить, в чем оно заключается (с учетом экономики, политики, но, в первую очередь, – науки, образования)?
(v) Добродетели. Отчасти разные добродетели разбросаны по тексту Кодекса (объективность, честность, открытость и пр.), но с учетом амбивалентности текста Кодекса, эти добродетели, т.е. культивируемые в реальных практиках привычки, превращаются в абстрактные идеи, декларируемые, но далеко не всегда присутствующие в реальности.
Если подвести итог, то, на мой взгляд, в таком виде этический кодекс принимать нельзя. Сейчас документ выглядит так, что его собирали очень разные люди, исходя из очень разного видения и понимания этического. Это «мозаичность» видна и исходя из «теоретических оснований» (неудачные формулировки, категориальная несоразмерность разных пунктов без внятной иерархии, принципиальная многозначность отдельных положений, амбивалентность базовой концептуализации и пр.), и исходя из «практических [возможных] следствий» (еще большая разобщенность «людей университета», нарастание внутренней напряженности, ощущение «закручивания гаек» и выстраивание «дубино-палочной» системы).
Безусловно, критиковать легче, чем предлагать решения. Поэтому в заключение я хотел бы высказать несколько позитивных рекомендаций.
Тем не менее, на мой взгляд, к этическому кодексу мы пока не совсем готовы.