«В нокдауне я лежал минуты две»

Академика РАН, заместителя научного руководителя НИУ ВШЭ Андрея Кокошина называют спасителем российского ВПК: когда денег в экономике было в обрез, он в должности первого замминистра обороны делал все, чтобы сохранить потенциал отечественной оборонки. По случаю юбилея (в октябре Андрею Афанасьевичу исполнилось 75 лет) он рассказал «Вышке для своих», как вместо всего этого едва не стал олимпийским спортсменом. 

— Андрей Афанасьевич, вы в Вышке недавно, как Вам здесь?

— Я перешел сюда на основную ставку в октябре 2019 года. До этого я несколько лет участвовал в различных проектах Вышки. В издательстве университета вышли две мои книги, в том числе монография «Вопросы прикладной теории войны». В прошлом году Ярослав Иванович предложил мне заняться в должности заместителя научного руководителя университета междисциплинарными научными исследованиями, связанными с политико-военными аспектами национальной безопасности России. Предложение было очень интересное, и я согласился. Это то, чем я занимался на протяжении многих десятилетий и в научном и в практическом плане, когда я был первым заместителем министра обороны, а позднее секретарем Совета обороны и секретарем Совета безопасности России. Был создан Центр перспективных исследований национальной безопасности России Экспертного института НИУ ВШЭ. В нем работают специалисты высокого уровня — как гражданские, так и военные. И наша работа весьма востребована в различных государственных органах власти России, в нашем научном сообществе. Атмосфера в Вышке, условия работы весьма способствуют высокопродуктивной научной деятельности.

— Давайте поговорим о спорте. В политической верхушке страны доминировали сначала теннисисты, а потом горнолыжники. Вы же всегда занимались хоть и элитарными, но для нашей страны весьма экзотическими видами спорта — академическая гребля, регби. Как так вышло? 

— Академической греблей и регби я занимался задолго до того, как «политический класс» вслед за Ельциным увлекся теннисом. Я, конечно, тоже пытался поиграть в теннис, но он мне показался скучным по сравнению с регби. А экзотическими мои любимые виды спорта в Советском Союзе не были. И гребля, и регби были доступны каждому, у кого было здоровье и желание. Во всех гребных клубах Советского Союза все было бесплатно — и лодки с веслами, и использование гребных бассейнов. Даже членам юношеских команд в спортклубах бесплатно выдавали форму, проводили спортивные сборы с хорошей кормежкой и т.п. То же самое было с регби и практически с любым другим видом спорта.

Андрей Кокошин (слева) со своим напарником Михаилом Чекиным получают серебряную медаль молодежного первенства СССР по академической гребле (1965 г.)

Греблей я занимался весьма интенсивно во время учебы в МГТУ имени Н.Э. Баумана. Причем, я занимался не в родном клубе Бауманки «Буревестник», а в других обществах. Так что мои достижения в гребле в зачет спортклубу бауманского училища не шли. Конечно, если бы я принадлежал к «Буревестнику», зачеты и экзамены сдавать было бы  легче...

— До какого уровня вы дошли в гребле?

— Я «догреб», до уровня команды олимпийского резерва, дважды был серебряным призером молодежного чемпионата СССР, один раз — бронзовым. Фактически одной ногой я уже был в профессиональном спорте. На 3-м курсе я стал получать специальную «спортивную стипендию. Между прочим, стипендия была больше зарплаты начинающего инженера.

Но надо было выбирать — учиться дальше или биться за «путевку» на олимпиаду в Мехико. А я как раз увлекся общественными науками, международными отношениями (одновременно с техническими предметами, которые преподавали в Бауманке). Сыграло свою роль и то, что мне немножко не хватало роста. У меня был рост 179 см, а для гребли хорошим ростом считалось 185, а еще лучше 190 см.

В конце концов, выиграв московскую марафонскую гонку, последнюю в сезоне, я закончил свою карьеру в гребле. А мои товарищи остались, из-за «академов» заканчивали вуз за 8-10 лет. Некоторые стали известными тренерами, а мой напарник Миша Чекин, с которым мы 6 лет гребли в двойке, стал чемпионом Европы.

— А как вы попали в команду регби?

— Это произошло, когда я уже защитил кандидатскую, работал в Институте США и Канады Академии наук СССР. Познакомился я с регби раньше, еще в МГТУ — там была сильная команда высшей лиги, неоднократный чемпион СССР. Мне довелось поиграть за мой факультет  «П», и очень это пришлось по душе. И в свои 27 лет я пошел в команду, которая возникла во многом на базе регбийной команды МВТУ: это был московский «Локомотив», тоже ставший командой высшей лиги. Там меня очень радушно встретили, хотя я несколько лет был вне активного спорта. Я быстро втянулся, но работать над техникой игры, тактикой нужно было очень много. Играл во втором составе московского «Локомотива». Стабильно я играл за этот клуб до 42 лет.

— Вы ведь в какой-то момент возглавляли федерацию регби? 

—Да, в начале 1990-х. 

— А до какого возраста серьезно играли?

В последний раз после семилетнего перерыва я вышел на официальную игру в возрасте 49 лет. Я в тот год  четырежды вышел на поле. Это уже была первая, а не высшая лига. В это время я уже был первым заместителем министра обороны России. В трех играх я сыграл по 20-25 минут, потом меня заменяли более молодые игроки. А вот в последней игре пришлось отыграть полностью два тайма по 40 минут, поскольку у нас к этой игре было много травмированных. И мы выиграли у команды «Слава», где средний возраст был, наверное, 20-21 год. Доиграл с огромным трудом, но доиграл. Выиграли мы у молодых, конечно, за счет тактики.

— Регби ведь очень травматичный спорт...

— Ну да, травмы были, конечно. Мою жену Наташу больше всего впечатлил мой сломанный нос: это случилось на стадионе «Луч», в матче с молодой командой МАИ. А для меня тяжелее всего прошел надрыв связок колена, он до сих пор дает о себе знать. Эту травму я получил во время тренировочной двусторонней игры нашей команды, когда меня захватили в момент атаки сразу два игрока «бутербродом» —  за ноги и за плечи, в разных направлениях.

В регби много ситуаций, чреватых травмами: например, когда захватом останавливаешь рвущегося в атаке противника. Я как-то в такой ситуации захватом в ноги остановил мощного игрока команды «Слава» по фамилии Богдан. У него был рост где-то 195-197 см и боевой вес 115 кг. А у меня вес был около 85 кг. Я его брал прямым захватом, а это самый опасный захват, когда ты идешь практически в лоб. Другого варианта в той ситуации не было. Если бы я его не захватил, он прорвал бы нашу оборону и заработал бы своей команде хорошие очки. Выполнил я захват недостаточно технично, получил непреднамеренный удар коленом по голове, в нокдауне полежал минуты две, но я его остановил, и мяч Богдан потерял и его подхватил кто-то из моих товарищей по «Локомотиву».

— Но вы еще оборонно-промышленный комплекс спасали как раз в 90-е годы. Как это все уживалось в одних сутках?

— Режим работы в здании Минобороны на Арбатской площади такой был: в 8 утра я на работе, и работал обычно примерно до 9 вечера. В субботу ходил с утра играть в футбол, потом примерно с 10:30 до 16:30 снова рабочий день. В регби, конечно, даже в составе ветеранской команды времени тренироваться не было. Приходилось играть в футбол раз в неделю, хотя футболистом я был неважнецким со своими регбистскими инстинктами. Да и скучноват футбол по сравнению с регби.

Командировка на объект (Андрей Кокошин справа). Зима 1992 г.

В Минобороны я отвечал за военно-техническую политику, за взаимоотношения с ВПК. Это было время сверхнагрузок, стрессовых ситуаций, забастовок на предприятиях ОПК, угрозы для реализации многих программ вооружений, нарушения кооперационных цепочек. Сказывалась общая тяжелейшая финансово-экономическая ситуация в стране.

— Каково это было — оказаться в должности первого замминистра обороны, не будучи военным? 

— Для нашей страны это было необычно. Ельцин изначально сам был некоторое время министром обороны, а я и генерал Павел Грачев были у него первыми заместителями. Такое положение дел он планировал сохранить примерно на полгода. Но потом он передумал, меня направили в загранкомандировку, а когда я вернулся, министром обороны Ельцин уже назначил Грачева.

— Наверное, стилистические разногласия возникали...

— У меня был друг генерал-полковник Валерий Иванович Миронов, замминистра обороны по кадрам и высшему образованию, высокочтимый военный профессионал. Он говорил: «Андрей, учти, в армии иногда надо подчиненных  подстегнуть крепким словом, иначе сущность указа не дойдет». У меня на этот счет были глубокие сомнения.

И вот ко мне как-то зашел с докладом генерал-полковник Галкин, начальник Главного бронетанкового управления, настоящий русский военный интеллигент. Отец, кстати, замечательного юмориста Максима Галкина. Я его спросил: «Александр Александрович, вот вы прошли все стадии военной службы, тут мне некоторые говорят, что без крепкого непечатного слова в общении с подчиненными никак де нельзя». И Галкин говорит: «Ни в коем случае! Андрей Афанасьевич, у нас и так столько хамства в Вооруженных силах!». И мне как-то сразу полегчало, что можно собой оставаться и дело делать.

— Можно ли сказать, что оборонку тогда спасали люди, человеческий фактор, связи? Это ведь действительно чудо, что так много предприятий сохранилось в условиях отсутствия госзаказа и стабильного финансирования.

— Для спасения оборонно-промышленного комплекса требовались сверхусилия, сверхнапряжение, постоянная работа по «выбиванию» средств на конкретные системы вооружений из Правительства, особенно непосредственно от Виктора Степановича Черномырдина. Огромную роль сыграли генералы и офицеры Минобороны, работавшие на этих направлениях, и, конечно, руководители предприятий ОПК. Подавляющее большинство из них в тяжелейших условиях 1990-х годов проявили себя наилучшим образом, настоящими патриотами страны, своего дела. Они в этой новой обстановке не растерялись, проявили свои бойцовские качества. И бились не за свое благополучие, а за свои предприятия и за своих инженеров и рабочих.

— Но Вам ведь все равно приходилось из них выбирать — кому дать денег, кого поддержать, а кого нет. Там ведь было много внутренней конкуренции, в нашем ВПК, были предприятия, которые решали похожие задачи. Как вы делали этот выбор? 

— Базовые решения по приоритетам принимала коллегия Министерства обороны. В Минобороны был специальный совет по военно-технической политике и совет по военно-стратегическим вопросам. Эти вопросы мы регулярно обсуждали среди профессионалов высочайшего уровня: с начальниками генерального штаба, военачальниками, с лидерами ОПК. Гособоронзаказ и государственная программа вооружения утверждались Правительством РФ. Другое дело, что они хронически недофинансировались из-за общего состояния экономики.

Например, у меня был, такой подчиненный, генерал-полковник Вячеслав Петрович Миронов, начальник управления вооружений Минобороны РФ. Блестяще знал всю номенклатуру вооружений, закономерности их развития, историю. Адмирал Гришанов Валерий Васильевич, зам. главкома ВМФ по вооружениям, был подлинный патриот Военно-морского флота, неутомимый рассказчик морских юмористических рассказов. До сих пор жалею, что за ним не записывал, когда летали с ним на разные объекты. Прекрасным специалистом и руководителем был Николай Иванович Караулов, начальник Главного ракетно-артиллерийского управления - ГРАУ. Очень хорошо у меня было отработано взаимодействие с такими начальниками Генштаба, как Виктор Петрович Дубынин, Михаил Петрович Колесников и потом Анатолий Васильевич Квашнин. У меня была очень сильная, высокопрофессиональная и преданная делу группа гражданских и военных помощников во главе с опытным деятелем оборонно-промышленного комплекса Владимиром Владимировичем Ярмаком.

Прежде всего мы старались обеспечить разработку наиболее сложных систем вооружений, создать заделы на будущее, когда появятся средства на серийное производство систем вооружений. Каждая из таких систем предполагала сложную научно-техническую, промышленную кооперацию — соответственно, спасать нужно было не одно предприятие, а всю цепочку. В целом в тех тяжелейших условиях нам удалось сделать очень многое. Это относится к стратегическим ядерным вооружениям, высокоточному дальнобойному оружию в неядерном снаряжении, к средствам радиоэлектронной борьбы, к системе космической навигации «Ураган-ГЛОНАСС», к тяжелому атомному ракетному крейсеру «Петр Великий», к многоцелевым атомным подводным лодкам, к программе военной электроники «Интеграция-СВТ», к различным авиационным системам и  многому другому, что сегодня является неотъемлемой частью оснащения Вооруженных сил России.

— Но вы же также международное сотрудничество пытались наладить, например, Вам приписывают первые важные договоры с Индией и Китаем.

— Я исходил из того, что мы в нашей внешней политике, в политике национальной безопасности не должны делать ставку только на отношения с США и Западной Европой. Я осознавал, для обеспечения национальных интересов России надо активно развивать отношения с целым рядом других государств, в том числе с такими азиатскими гигантами, как Китай и Индия. И у Министерства обороны и ОПК были такие важные рычаги, как военное и военно-техническое сотрудничество. 

Одну из своих первых зарубежных поездок как первый заместитель министра обороны России я совершил в Китай. Со мной были представители нашего ОПК, генералы. С этого момента начинается активное сотрудничество в военной и военно-технической сфере с Китаем, которое приносило и приносит свои плоды для обеспечения национальных интересов России. Несколько позднее я совершил аналогичные поездки в Индию, с которой нас связывали многолетние связи в этих областях. Важно было дать этим связям  новый сильный импульс.

Китай тогда очень заинтересовался нашими зенитно-ракетными комплексами С-300, которые были разработаны КБ под руководством Бориса Васильевича Бункина. Китайцы захотели приобрести истребители Су-27 КБ Сухого, а затем Су-30, и многие другие виды вооружений, включая, например, дизельные подводные лодки и эсминцы. За счет средств от продажи комплексов С-300 в значительной мере были созданы более совершенные комплексы С-400. Подобное развитие применительно ко многим другим системам вооружений, которые мы поставляли в Китай. Такую же роль сыграли и наши крупные поставки вооружений в Индию. Это было крайне важно и для нашего ОПК, и для его экономического положения, и в конечном итоге для наших Вооруженных сил,  ибо без ОПК, без оборонной науки и техники, соответствующих производств существование российских Вооруженных сил просто невозможно.

— В последние годы российский ОПК чувствует себя существенно лучше, чем в 90-е. Тем не менее, видите ли вы какие-то важные проблемы, просчеты, ошибки в развитии отрасли?

— Безусловно, такие проблемы есть. Это ведь очень сложное, многомерное хозяйство, постоянно развивающееся. Но на эти темы я предпочитаю высказывать свои оценки, соображения конкретным должностным лицам нашей страны в специальных аналитических записках.

В целом должен отметить, что наш ОПК работает на должном уровне, у него немало крупных и даже выдающихся достижений. Рад очень тому, что в нем реализованы многие задумки, научно-технические заделы, к которым я и мои коллеги причастны по своей работе в 1990-е годы.

Автор текста: Дранкина Екатерина Александровна, 20 ноября, 2020 г.