«Какая была цена ошибки?»

Со дня Чернобыльской аварии прошло 35 лет. В Вышке работают люди, непосредственно принимавшие участие в борьбе с последствиями аварии. Сегодня мы публикуем их воспоминания об этом событии. 

Виктор Маслов: «Что мне было делать в случае ошибки? Последовать примеру Легасова?..»

Заслуженный профессор ВШЭ, академик Виктор Маслов руководил теоретической группой математиков и механиков, которая отвечала за конструкцию саркофага над Чернобылем. После того, как эти работы были успешно завершены, он также принимал участие в работах по предотвращеию распространения радиации по рекам.  

Это было, конечно, самое трудное решение в моей жизни. Евгений Адамов, который руководил созданием саркофага над аварийным 4-м блоком АЭС, дал мне три дня на финальные расчеты. И сказал: «Если Маслов подпишет разрешение — закрываем саркофаг, если нет — то нет». Я руководил теоретической группой математиков и механиков, которая отвечала за конструкцию саркофага. Изначально руководитель советской атомной промышленности Ефим Павлович Славский предлагал такое решение: «Давайте быстрей это все засыпем». Но понятно же, что просто засыпать нельзя, иначе будут выбросы радиоактивных элементов. Потом физики решили, что нужно сделать внизу цементную подушку. Испугались, что ТВЭЛы пройдут прожгут землю — как утюг проходит сквозь лед, и заразят подземные воды. Это было бы, конечно, катастрофой для всей Европы. Но когда привлекли нашу группу, мы просчитали, что зря эту подушку залили. Ни один ТВЭЛ не дошел до этой подушки — по нашим расчетам получалось, что горячий поток, который выделяют ТВЭЛы, поднимается наверх.

Главным в конструкции саркофага было отверстие в крыше, которое обеспечивало охлаждение завалов за счет естественных подсосов, и при этом не позволяло произойти новым выбросам. Наша группа должна была рассчитать оптимальные размеры этого отверстия. Сроки были сжатые, но возможности нам дали огромные. Адамов очень хорошо процессом руководил. Я, например, говорил ему утром: «Нам нужно провести такой эксперимент: поджечь на дне реактора шашки с цветным дымом». Мне это нужно было, чтобы сверху смотреть, как смешиваются краски этого цветного дыма. Если внутри завала срабатывает каминный эффект — то краски не смешиваются. А если там сложный переход (есть выбросы), то краски смешаются. И вот, я говорил утром, что нам нужно провести такой эксперимент, а уже днем это было сделано, и мы наблюдали эффект. То есть возможность работать была, но на финальные расчеты мне дали три дня.

Какая тут была цена ошибки? Что было бы, если бы выбросы все-таки произошли в итоге? Что мне было бы тогда делать? Последовать примеру Легасова, который покончил жизнь самоубийством? Я тогда считал три дня и три ночи. И я эту бумагу подписал — решил, что можно закрывать саркофаг крышкой с рассчитанным отверстием. 

В один из дней меня направили в командировку. Я попал в опергруппу генерала Пикалова, был младшим дежурным офицером. В мои обязанности входило собирать и передавать данные о радиационной обстановке на объектах из Чернобыля в Москву. Поэтому имею представление о реальных проблемах, с которыми сталкивались ликвидаторы.

Над последствиями Чернобыльской катастрофы я еще работал потом несколько месяцев. Был такой генерал Говоров Владимир Леонидович — заместитель министра обороны по линии гражданской безопасности. Мужик был изумительный. Он занимался ликвидацией последствий аварии. Его интересовало, в частности, как осадки будут распространять радиацию, где озимые можно сажать, чтобы они не впитали эту гадость. Я ему помогал в этом. Он мне говорит: «Это надо своими глазами видеть!», как говорят военные, посылая на разведку. Мне дали отличный УАЗ, все приборы там были, которые нужны. И я своими глазами исследовал ил в окрестных реках и смотрел, как течения его разносят. Потому что именно ил собирает радиацию очень сильно. В результате я подхватил рак щитовидной железы – болезнь, которой все опасались после Чернобыля. Но я на себе проверил, что самое опасное — это облучение, лучевая болезнь, а не этот рак. Рак мне предлагали оперировать, но я не стал, и вот жив до сих пор.

Модель саркофага, на которой мы работали, была устойчивой долгие годы. Украинский академик Барьяхтар несколько лет назад говорил мне: «Ваша модель работает замечательно». Но Чернобыль — это такая проблема, которую, к сожалению, нельзя забыть. Со временем в саркофаге стали трескаться стенки и образовались щели. Год назад сделали другое «Укрытие», огромные деньги потратили на его создание. Но полностью проблема выбросов не решена, риски есть. Я в последних работах писал, как можно сделать фильтр, который бы защищал от утечки радиоактивных элементов. Однако мои предложения не были учтены в конструкции нового укрытия…

Читать полностью

Виталий Котов: «В сериале про Чернобыль есть и откровенное вранье»

Декан факультета химии ВШЭ Виталий Котов отправился ликвидировать последствия аварии на Чернобыльской АЭС в чине младшего офицера в 26 лет. Он был практически единственным химиком в составе бригады химической защиты, в Чернобыле проработал три месяца.

Я переехал в Москву из Ленинграда, когда мне было 26 лет, и я только что защитил кандидатскую диссертацию. Вскоре меня пригласили в военкомат и уведомили, что через несколько дней я еду в Чернобыль ликвидировать последствия аварии на атомной станции.  

Наша бригада химической защиты располагалась за пределами 30-километровой зоны от ЧАЭС. Солдаты жили в палатках, а для офицеров было выделено общежитие. В комнате площадью десять квадратных метров были четыре двухъярусные кровати, расстояние между кроватями сантиметров 40. 

Солдат призывали на сборы главным образом из числа водителей (до 90% состава), поваров и официантов. Офицеров набирали по военно-учетным специальностям, но химиков среди них почти не было. 

Практически никто не понимал, с какой опасностью мы столкнулись. В силу полученного образования и годичного опыта работы с радиоактивными веществами на кафедре радиохимии Ленинградского университета, я был готов к происходящему лучше многих. Например, для того чтобы вывести из организма радикалы, продукты распада веществ под действием гамма-радиации, нужны антиоксиданты. В каждой офицерской комнате и палатках были большие банки с витамином С. Но никто не понимал зачем. Думали, что это профилактическое средство от простуды. Пришлось убеждать, что нужно в больших количествах есть аскорбиновую кислоту, а еще — лук и чеснок, который нам в избытке поставляли в столовую — все равно ближайшая девушка от нас в десяти километрах, а друг друга стесняться незачем. 

Убеждать в том, что алкоголь также является прекрасным антиоксидантом, не пришлось. Сразу приняли на веру. Сложность в том, что командиры боролись с употреблением алкоголя изо всех сил. Недавно вышел сериал про Чернобыль, там показано много правды. Но есть и откровенное вранье. Например, показано, как подъезжает грузовик с водкой, и сразу каждый солдат с бутылкой. Такого не было. Это же горбачевские времена, алкоголь по талонам и очереди дикие. В Чернобыльском районе и двух близлежащих районах Киевской области торговля спиртным была запрещена. За алкоголем нужно было ездить в Белоруссию, а это целая спецоперация. Машина с нашим водителем едет по своим делам, например, за плитами, чтобы затем выложить из них плац, по которому будут маршировать приехавшие ликвидаторы. Делает крюк 150-200 км и возвращается со спрятанным между плитами ящиком водки для офицеров и солдат роты, т.е на 100 человек. Зачем ликвидаторам маршировать на плацу? А потому что дисциплина. В новогоднюю ночь, например, устроили пять построений на плацу, чтобы ликвидаторы с усердием не отмечали Новый год.

Мне повезло — я пробыл в Чернобыле не так долго (три месяца). Работал дозиметристом. Нужно было делать все, чтобы минимизировать ущерб для тех, кто работал на объекте. В соответствии с замерами мы определяли: вот на этом месте человек может работать с отбойным молотком 5 минут, а вот тут 10 минут… Вот эти маски-лепестки, по поводу которых сейчас идут дискуссии — носить-не-носить — мне с 1986-го года привычны. Там даже мысли не было снять маску на объекте… 

В один из дней меня направили в командировку. Я попал в опергруппу генерала Пикалова, был младшим дежурным офицером. В мои обязанности входило собирать и передавать данные о радиационной обстановке на объектах из Чернобыля в Москву. Поэтому имею представление о реальных проблемах, с которыми сталкивались ликвидаторы.

Читать полностью

Фото: Михаил Дмитриев

26 апреля, 2021 г.