«Новая часть моего байопика»

Елена Ярская-Смирнова — один из самых известных в России социологов. В свой юбилей (28 ноября Елене Ростиславовне исполнилось 60 лет) она рассказала «Вышке для своих» о своем саратовском детстве, увлечении фольклором и фильмах как способе спасения от выгорания.

«Двигатель прогресса»

Фамилия Ярская-Смирнова — актерская. Она мне досталась от папы, а ему, соответственно, от его отца. Дедушка был актером, имел псевдоним Смирнов-Ярский, а папу в загсе по ошибке записали как Ярского-Смирнова, что не помешало ему тоже стать актером. Работал он сначала в Волгограде — там я и родилась, а потом в Саратовском ТЮЗе — это был один из первых ТЮЗов в СССР. Я много времени провела в детстве за кулисами и уважение к актерскому труду сохранила на всю жизнь. 

Моя мама по первому образованию физик, потом стала доктором философии, занимаясь темами на стыке этих двух наук: философией времени, инверсией времени. А в 90-е годы ее интересы сместились в область социологии, и мы вместе с ней создавали очень интересное новаторское дело в Саратовском политехе. Мама — это такой вечный двигатель прогресса, и в свои 87 лет она сейчас продолжает работу в Политехе, воюет за сохранение этого проекта, несмотря на большие сложности и сокращение бюджетов. В меньшей степени, конечно, чем в молодости, но все равно она дает там жару. И я, конечно, очень много от нее взяла. Помимо всего прочего, она привила мне любовь к музыке — сама обожает джаз, а я через совсем другую музыку фактически пришла в профессию. 

Родители рано развелись, мама снова вышла замуж, и отчим тоже принес в мою жизнь отдельный совершенно мир. Он был профессором геологии, и в моем детстве мы каждое лето ездили в геологическую партию на Урал, это называлось чудесным словом «предуртемпартия» — предуральская тематическая партия. Геология, палаточная жизнь на островах, лодка «Прогресс», какие-то игры с сестрами в исследователей на волжских островах — это все часть детской истории, очень важная.

«Движение в народ»

Училась я на математика: матшкола, потом мехмат. У меня и диплом с отличием был. Но все равно это образование было скорее от непонимания, куда еще пойти, а истинным увлечением все это время была музыка. Сначала это была музыкальная школа — фортепиано, арфа, с сестрами ставили для смеха сцены из опер, потом песни под гитару с друзьями, потом, вместе с подружкой университетской — Ирой Меглинской (сейчас она известна как галерист и благотворительница), на конкурсах художественной самодеятельности пели немецкие песенки под гитару. В какой-то момент мы узнали, что есть в Саратовском университете фольклорный ансамбль. Мы тогда очень сильно этим увлеклись. В то время Нижне-Волжская студия снимала фильм про то, как городская молодежь становится эдаким локомотивом движения в народ, в деревню, и наш ансамбль снимали тоже. И мы с Ирой решили, что все эти советские костюмы с блестками на кокошниках и искусственные косы — это не то, что должно быть в фильме, сами закупили какой-то красный с цветочками штапель и пошили сарафаны и рубахи. И так мы там хороводили несколько лет. 

Но в итоге наши пути с этим ансамблем разошлись. Потому что там пели песни, которые в экспедициях собирала Саратовская консерватория, и руководители обучали нас по нотам. А я как раз увлеклась движением, которое тогда символизировал московский «Народный праздник» Дмитрия Покровского: этот коллектив исполнял песни не по нотам, а так, как они поются в народе, в жизни. Ира потом уехала в Москву по распределению, а я осталась работать в Саратове, где мы с моими друзьями — любителями фольклора были проводниками этой философии.

«Пекли жаворонков, пекли козули»

Я уже окончила университет, вышла замуж, у меня родился ребенок, но продолжала заниматься фольклорным движением. Создала свой коллектив, он назывался «Оберег», у нас были сподвижники в Москве, Ленинграде, в других городах, мы часто встречались, были очень вдохновлены всем этим. Много ездили в экспедиции, из них привозили огромные магнитофонные бобины с записями, и потом каждый из нас учил отдельно: за Георгием Андриановичем, за Матреной Тимофеевной. Все это было серьезно, увлеченно, с огромным уважением к народным исполнителям. Мой друг, фотограф Коля Титов, вел фотохронику этого нашего движения: как мы выходим в своих понёвах, платках, зимних куцанках, холодайках, поем на улицах Саратова. Мы пекли жаворонков, пекли козули — это все разные виды русского обрядового печенья, инсценировали Масленицу, затевали народные свадьбы и гуляния — так мы несли фольклор в народ, только в городе. Меня снова пригласили в кино — на этот раз в игровое. Фильм «Зеленинский погост» (1989), я там играла одновременно две роли — девицу с модной прической 80-х, которая приехала из города в деревню «хату продать», и ожившую фотографию из старой деревни — в народной одежде, платке, с таким строгим и печальным лицом.  

Мне, конечно, хотелось трансформировать это свое увлечение в научную деятельность. Стала читать много книг по культурной антропологии (Леви-Стросса, Леви-Брюля, Мелетинского) и сама писала статьи в местную газету, которая называлась «Заря молодежи». Социология тогда как наука в Советском Союзе не существовала, и вслед за своей мамой выход я нашла в поступлении в аспирантуру по философии. В 1989 году защитила диссертацию по теме «Философский анализ народной культуры» и стала преподавать философию в одном из саратовских вузов. 

И тут я узнала, что в Москве, на станции «Выхино», при бывшей Высшей комсомольской школе открылись потрясающие курсы для социологов. Там преподавали Левада, Ядов, Заславская, Фетисов, некоторые зарубежные коллеги, и выпускники этих курсов могли участвовать в конкурсе на программу PhD в Великобритании. На этих курсах и через эту программу прошли многие мои нынешние коллеги. Я английского тогда не знала совсем, так что конкурс провалила, но я окончила эти курсы и потом вернулась социологом в Саратовский политех. Это был весьма передовой вуз, и там уже тогда существовал соццентр. Ректор университета Андрющенко имел такую идею о взаимном интеллектуальном обогащении физиков и лириков, и вскоре он пригласил мою маму, которая тоже этой идеей была увлечена, развивать этот соццентр и гуманитарные специальности. Так что я оказалась в правильном месте, главное — нужно было понять, в какую сторону двигаться.  

Мы с коллегами начали тогда активно работать над гуманитаризацией технического образования, привнося в помощь инженерам Политеха культурологию, социологию, психологию. Все это будет помогать инженерам. 

Но самое главное — мы открыли в Политехе такую специальность, как социальная работа. Благодаря тому, что эта специальность появилась, Саратовский политех стал университетом, а мы открыли для себя целый новый удивительный мир. У нас уже появились первые студенты, а мы для себя еще до конца не понимали, что такое социальная работа. В нашей стране социальные работники уже несколько лет как существовали. Это были люди с бейджиками, которые без очереди покупали что-то для пожилых. Но у нас уже были некоторые познания о том, что социальная работа — это что-то большее, иначе это не было бы вузовской специальностью в Англии, Германии, Швеции… И вот как раз в Швеции, а именно в Университете Гётеборга, на тот момент открывается набор в международную магистратуру по социальной работе. Из России туда приглашают всего четверых, и — о чудо! — я оказываюсь среди них. 

Оставив на время свой фольклор, я отправляюсь на учебный год в Гётеборг (а мои родители и сын-первоклассник приезжают ко мне в Швецию, где мы устраиваем чудеснейшие каникулы). Обучение идет на английском, перед отъездом я прошла интенсивные курсы, но говорить еще не могу. Но деваться уже некуда, и за несколько месяцев я перехожу на английский с сильным шведским акцентом, а заодно осваиваю и шведский. И параллельно я интенсивно учусь основному предмету. 

Выясняется, что социальная работа — это огромный мир, который включает и социологию как изучение социальных проблем, социальной политики, культуры повседневности, и практическую работу. Работа эта часто связана с группами, сообществами, разными комьюнити, и от этого я прихожу в полный восторг, поскольку уверена, что мой любимый фольклор и антропология идеально сочетаются со всем этим.

Там я пишу магистерскую диссертацию, и там же мне становится интересна тема семей с детьми-инвалидами. Помню, как я была поражена тем, насколько серьезно этим занимаются в Швеции и насколько у нас это была область умолчания, небытия.

«Горнило социологии»

В Саратов я возвращаюсь с абсолютно новым пониманием и начинаю все это преподавать студентам. Есть и внешние изменения: хожу в джинсах, предлагаю всем обращаться на «ты», но главное — внутренние. А внутренне я понимаю, что надо все менять, и не только образование — все. И вокруг меня такие же коллеги-единомышленники. Мы реализуем международные проекты, ездим в Европу, я отправляюсь на стажировку в Америку, и все это связано с социальной работой и с социологией, потому что на Западе это вещи неразрывные.И постепенно мы берем на вооружение этот подход, когда социальная работа — это не просто прямая помощь, это понимание, откуда берутся проблемы неравенства, исключения, дискриминации, и совместная работа над тем, как можно это поменять. Совместная — имеется в виду и с участием людей, которых обычно только изучают или воспринимают как объект помощи. А на самом деле эти люди имеют свою субъектность и могут принимать самое активное участие в решениях по поводу своей жизни, иметь знания о своих правах и добиваться своих прав. Я стала заведующей кафедрой социальной антропологии и социальной работы, и мы продвигали специальность «социальная антропология», и это был один из немногих вузов в России, где была такая специальность, а потом мы ввели также и социологию.

Конечно, чтобы поменять подход не просто в своей работе, а в окружающем мире, до этого было еще далеко. Потому что в России социальные работники тогда, в двухтысячные, и даже в десятые годы — это в основном заботливые исполнители задач, которые возложены на них государством. И даже когда на сцене появились уже негосударственные и некоммерческие организации, в жизни этих служб были эпизоды, когда они не хотели себя называть социальными работниками, придумывали массу новых терминов: куратор, работник со случаем, и даже слово «волонтер» считалось более статусным, наверное, по сравнению с «социальным работником». 

В 1994 году начинаются так называемые кухтеринские курсы в Институте социологии РАН в Москве. 

На самом деле курсы эти по международной программе TEMPUS организовал профессор из University of Warwick Саймон Кларк, а Сережа Кухтерин был координатором, но название закрепилось такое. Это было настоящее горнило социологии, многие коллеги прошли через него. Я уже была социологом, но на курсах можно было изучать что-то бесконечно: количественные методы, качественные, гендерные исследования, социологию профессий и организаций и т.д. Копировать книги, раздаточные материалы. Вот как раз «у ксерокса» я повстречалась с Павлом Романовым, он преподавал там социологию менеджмента и организаций. Мы поженились, стали работать и в Саратове, создали свой исследовательский центр, и постоянно ездили в Москву. Я тоже вела кухтеринские курсы. Мы с Павлом активно взаимодействовали с Геннадием Семеновичем Батыгиным — одним из главных наших социологов. И кроме того, поскольку я занималась социальной работой, стажировалась в том числе в Северной Каролине, а Павел хорошо знал социальное проектирование, нас пригласили работать на факультет социальной работы и социального менеджмента в Шанинку, которая была тогда мечтой любого продвинутого социолога. Постепенно я сокращала свое присутствие в Саратове, прекратила заведовать кафедрой. А потом Павла пригласили в Вышку, на факультет менеджмента, а чуть позже пригласили и меня, на кафедру общей социологии. И так мы ушли в Вышку и с 2008 года окончательно перебрались в Москву. 

«Недавно одна группа у меня зачитывала рэп»

Новая веха в моей биографии была связана с тем, что мы с Никитой Евгеньевичем Покровским стали развивать магистерскую программу по публичной социологии (официально ее назвали «Социология публичной сферы»). В этой программе смогли реализоваться многие мои интересы. Потому что именно в публичной сфере участвуют и создают ее граждане, обсуждая и принимая коллективные решения. Бывают официальные публичные сферы, бывают неофициальные, в интернете, в разных пластах реальности. Все люди так или иначе присутствуют в публичной сфере. И это очень интересно изучать, а также взаимодействовать, поскольку социологи могут солидаризироваться с теми или иными группами общественности и помогать им понять их проблемы, помогать этим группам получить навыки исследования этих проблем.

В Вышке я еще преподавала методологию исследований, а также визуальную антропологию. Я очень люблю визуальные исследования, меня приглашали с таким курсом и в Европейский гуманитарный университет в Вильнюсе, я там вела курс, и здесь был курс для культурологов и социологов, и все, кто хотел, приходили. Мы обсуждали со студентами, как анализировать кино, как вообще семиотически разбирать кадр из фильма или рекламу, как визуальная антропология или визуальная этнография понимали свою миссию в истории, а также партисипаторные подходы — это про то, как вовлекать носителей особого опыта в операторскую работу, в киноисследование. 

Мое магистральное направление про эксклюзию и инклюзию сейчас мы с коллегами развиваем в недавно созданной Международной лаборатории исследований социальной интеграции. Это новая часть моего байопика. Мы сотрудничаем с коллегами в российских регионах и разных странах. Проводим массу мероприятий, интереснейших исследований, публикуем статьи. Активно взаимодействуем с НКО — как со старыми, уже имеющими историю, так и с новыми, очень следим за этой сферой. Только что провели серию мастер-классов на эпохальном кинофестивале «Кино без барьеров».

Еще я редактор «Журнала исследований социальной политики». Мы с Павлом его создали в начале 2000-х, это было что-то очень новое. Потому что найти людей, которые бы писали о социальной политике, мы не могли днем с огнем: придем к экономистам — они нам говорят: «Это к социологам», придем к социологам, а они нам: «Идите к экономистам». Если с какими-то экзотическими темами типа «История социальной политики» или «История социальной работы» обращались к историкам, они нас совсем уж куда подальше посылали. Сейчас уже много статей присылают, мы развернулись, благодаря поддержке Вышки, очень хорошо. 

Опасность выгорания, конечно, есть в моем деле. У меня главный рецепт борьбы — читать увлекательные вещи, театр, кино, а еще — делать в свободное время что-то творческое. Во-первых, я очень люблю снимать фильмы. Меня хлебом не корми — дай снять кому-нибудь на юбилей или просто для семьи или друзей кино. Мои все уже привыкли, терпеливо работают на съемках, играют забавные роли, мы еще там обязательно поем что-то юморное, сами сочиняем слова. Это еще с Саратова привычка — капустники, видео, к этому обязательно квесты сочинять, сюда — частушки. Еще я шью, кукол мастерю всяких, делаю коллажи с детьми, иногда мы расписываем деревянные поделки. Правда, на все это тоже время нужно найти.

Преподавание — тоже мощный такой источник энергии. Я преподаю магистрантам и аспирантам, но раньше читала у бакалавров и сейчас с удовольствием бываю иногда у них. Энтузиазм студентов — самая зажигательная штука, дает большую отдачу. Движуха такая, мы играем вот в этих человечков, в «Что? Где? Когда?» или КВН, они про социальные проблемы рэп сочиняют, сериалы пишут. Недавно одна группа у меня рэп зачитывала: взяли бит «Биография» группы «Кровосток», сочинили текст на тему «Явные и латентные функции социальных институтов». Этой группе досталась тема семьи, очень круто сделали. Душа просто радовалась.

Фото: Михаил Дмитриев

Автор текста: Дранкина Екатерина Александровна, 28 ноября, 2022 г.