15 июня празднует 70-летний юбилей член Ученого совета, заслуженный профессор и самый цитируемый сотрудник ВШЭ Василий Власов. О своей военной и медицинской карьере, науке и живописи именинник рассказал «Вышке для своих».
Я родился в военном городке в Новосибирске в семье врачей. Папа был уважаемым военным хирургом, мама — подполковником военно-медицинской службы, работала в санитарно-эпидемиологической лаборатории вирусологом. Я, будучи младшим в семье и уже зная, что мои старшие сестра и брат выбрали другой путь, ощущал, что мне суждено стать врачом. Это передается: и дочь врач, и, кажется, внучка будет. Родители мои были очень заботливыми. Например, моя мама по вечерам после полноценного рабочего дня ходила со мной, первоклашкой, на лыжах. Лет в сорок я это осознал и подумал, что я в возрасте за сорок так не смог бы, а она это делала регулярно. Папа со мной рукодельничал и рисовал. Выросший в атмосфере строгости и любви, я блажил, как все подростки, и не считал, что родители способны дать мне какие-то важные уроки.
Когда родители узнали, что я собираюсь в Военно-медицинскую академию, они умоляли: не ходи. Мама плакала. Будучи уважаемыми людьми, на пике карьеры, они знали, как тяжелы первые годы в армии. А я не знал и не послушался. Почему не в медицинский институт? По одной простой причине. Я рос в военном городке и видел из окна плац части. У нас, детей, это вызывало естественное желание такой судьбы избежать. Мои товарищи из семей военнослужащих шли в военные училища, в том числе чтобы не попасть в солдаты. А я, чтобы не попасть в солдаты, пошел за хорошим образованием, во врачи. В советское время был такой жуткий механизм: в медицинских институтах мальчиков с хорошей успеваемостью принуждали с четвертого курса к переходу на военно-медицинский факультет. Я же сам выбрал Ленинградскую военно-медицинскую академию, так как предполагал, что там самое хорошее медицинское образование. И не ошибся. Это уникальное медицинское учреждение всегда было не только учебным, но и научным.
У нас были очень хорошие педагоги. Ушедшие в отставку полковники-профессора становились гражданскими профессорами и продолжали преподавать уже в новом статусе. В результате складывалась преемственность. На протяжении нескольких десятилетий научным обществом слушателей академии руководил Ефим Анатольевич Дыскин, человек удивительной судьбы. Считалось, что он погиб под Москвой. Ему посмертно дали звание Героя СССР, а потом он обнаружился в госпитале. Выжил, окончил Военно-медицинскую академию и всю жизнь руководил кафедрой анатомии. Был строгим, но добрым педагогом. Замечательный коллектив сложился на кафедре авиационной медицины. Моим научным руководителем был Михаил Денисович Драгузя, в прошлом фронтовой летчик. Михаил Денисович был человеком чрезвычайно строгим, внешне очень формальным. Притом что мы встречались почти ежедневно, звал меня «товарищ Власов»: «Здравствуйте, товарищ Власов, какие у вас новости?» И выслушивал короткий рассказ о релевантных публикациях и результатах последних экспериментов. Он учил меня редактировать первые статьи. Это непростая штука, первые статьи я переписывал по многу раз. Михаил Денисович потом следил за моей карьерой. Мы были в переписке до последних его дней.
В академии занятия были до обеда, а после я шел в библиотеку и на кафедру и до ночи занимался экспериментальной работой. И так все шесть лет учебы. По времени, по доступу к лабораторным животным и к необходимым препаратам возможности были почти не ограничены. Часов в шесть вечера дежурный преподаватель говорил: «Вася, не забудь выключить везде электричество». И я выключал электричество, проверял воду, закрывал кафедру на ключ и сдавал его дежурному по академии. Такая небывалая свобода и доверие.
К третьему курсу я стал председателем научного медицинского общества академии, был вхож в кабинеты руководства, публиковался и к концу учебы имел готовую диссертацию. Но по правилам того времени, прежде чем подать ее на защиту, я должен был начать служить. Так что защищал я ее в 1979 году, уже будучи младшим офицером авиационного полка.
В авиацию я попал, поскольку учился на авиационном факультете, где оказался волею случая. Но это было скорее удачное стечение обстоятельств. Попасть в пехотный полк и ходить в сапогах или дежурить на полетах — есть же разница? Из семидесяти выпускников авиационного факультета в московский НИИ взяли больше десяти, но для меня там места не оказалось. Несмотря на научные успехи, статьи и готовую диссертацию, у меня было два серьезных недостатка: я женился на еврейке и был «слишком умным». Поэтому меня отправили в белорусские леса, на известный поныне аэродром Зябровка, где я провел три года.
Своим я себя в армии никогда не чувствовал. Не то чтобы я не умел ходить строевым шагом. Но я помню, авиационным факультетом одно время руководил очень неумный человек, к которому я как председатель научного общества должен был приходить с докладами. В очередной раз, выслушав мой доклад, он сказал: «Товарищ Власов, вы все время шапку снимаете, когда ко мне заходите. Вы слишком воспитанный или недостаточно военный?»
Моя жизнь в Зябровке была вполне счастливой. Сложности продвижения по службе воспринимались мною как трудности, которые надо преодолеть. Это был опыт. С тех пор я бываю на встречах ветеранов дальней авиации. А запах горячей травы и керосина на аэродроме кружит голову. Но период занятий физиологией закончился.
В 1979 году, уже кандидатом наук, я поехал в Иркутск работать в госпитале и задержался там на восемь лет. После того как в 60-е годы у СССР испортились отношения с Китаем, начали подтягивать войска к восточным рубежам. Войскам требовалась разная инфраструктура. В том числе и госпитали. Наш был построен как раз под это. Он находился на городской окраине, и зимой, когда люди только шли на работу, мой товарищ уже выходил из леса с зайцем на плече. Так что, когда говорят, что в России бродят медведи по улицам, это, может, и не совсем так, но близко к тому.
В 1988 году в издательстве «Медицина» вышла моя первая книга, посвященная вопросам общей диагностики. Выпустить монографию в центральном издательстве в советское время было большим достижением. Тему, по которой я подал заявку, отвергли сначала с заключением «это невозможно сделать». Несмотря на отказ, я представил в издательство рукопись, и она попала в руки, как я понимаю, к тому же рецензенту, кто отказал мне в первый раз. Им оказался Роман Маркович Баевский, который выступил в качестве редактора. Я очень рад, что судьба свела меня с этим замечательным человеком. Он был видным ученым, работал в Институте медико-биологических проблем с его основания, с первых полетов животных и человека в космос. Эта книга стала шагом к тому, чтобы моя карьера сдвинулась в область эпидемиологии, и потом — к моей работе в Вышке.
Но Вышка случилась в 2009 году, а в 1988-м я получил свою первую кафедру — в Саратове. Военно-медицинским факультетом, на котором была эта кафедра, руководил отпетый мерзавец. Как-то, беседуя со мной на плацу, он спросил: «Василий Викторович, интересно, почему я вас до сих пор не сломал?» Я ответил: «А зачем? Вы же можете мною просто командовать». Какое-то время сохранялся баланс сил. А потом в истории нашей страны появился Михаил Сергеевич Горбачев. Он продвинул многие свободы. В том числе благодаря ему у военнослужащих появились загранпаспорта. В 1995 году я поехал в отпуске в США. Академическая Америка произвела на меня очень хорошее впечатление «нормальности». Но когда начальник узнал, что я без спроса уезжал за границу, он захотел меня уволить, чему я сильно не противился. Так я перестал быть военным и в звании полковника ушел на пенсию.
За 25 лет службы в армии я не получил ни одной медали. Как многие академические люди, я очень скромен (смайлик). У меня узкий референтный круг. Так что я не очень переживал по поводу сложностей моей военной службы. Я много писал и читал, всего пару раз в год работал в центральных библиотеках (а их всего-то на СССР было три), как правило в отпуске.
Уйдя из армии, я хотел стать просто терапевтом и пришел с просьбой о такой работе к тогдашнему ректору Саратовского медицинского университета Вячеславу Федоровичу Киричуку. Замечательный руководитель старого образца, он и сейчас работает в университете. Он прошел через комсомол, руководство кафедрой, факультетом, через многолетнее руководство приемной комиссией. Он понимал весь механизм работы университета и руководил им, вдаваясь во все подробности. Зная, что я был инициатором создания первого этического комитета по контролю над медицинскими исследованиями и проводил определенную работу в этой области, Вячеслав Федорович предложил мне взять кафедру. В это время возникла необходимость перестраивать работу кафедр общественных дисциплин. На мой вопрос: «А что я буду там делать?» — он сказал: «Вы же интересуетесь биоэтикой? Ею и занимайтесь». И я пришел на кафедру, где работали преподаватели научного коммунизма, политэкономии, истории КПСС, но, удивительно, в основном там все получилось. До сих пор, уже 20 лет, переписываемся с коллегами.
Когда на физтехе создали кафедру для подготовки специалистов по фундаментальной медицине с математическим бэкграундом, я несколько лет преподавал там. Замечательное время, отличные студенты. Такие, что я отчетливо с ними ощущал ответственность перед нацией. Затем появились другие проекты. Хорошим опытом была работа в международном проекте по развитию семейной медицины. Работал и в Центре профилактической медицины: продвигал доказательную медицину. Был активным участником многих процессов, которые протекали в здравоохранении в нулевые. Помню, когда министр Голикова уходила из министерства, газета «Московские новости» в шутку провела голосование на тему, кто должен стать министром — Власов или Скворцова, и по итогам голосования победил я. Но не думаю, что был бы хорошим министром. Я человек наивный, и мне хочется все время иметь дело с хорошими людьми, а настоящий руководитель должен ориентироваться на деловые качества.
В Вышку я пришел в 2009 году по приглашению Сергея Владимировича Шишкина. Мы раньше были знакомы по конференциям. В этом коллективе я работаю с большим удовольствием. Жалею только о том, что в моей жизни Вышка появилась так поздно. Здесь люди делом занимаются, и у нас хорошие студенты. По большому счету, сильные студенты замыкают круг. Если университет хорошо работает, в нем появляется конкурс. Появляется конкурс — концентрируются хорошие студенты. И круг замыкается. С хорошими студентами все хорошо.
Попрощавшись с физиологией, я повернулся к клинической эпидемиологии и от нее уже не отхожу. Эта наука соединяет оставшуюся у меня неутоленной любовь к клинике с уточненными методами распознавания ее проблем и углубленного понимания реалий здоровья населения. Кажется, ничего более увлекательного и нет.
В последние годы, в том числе в Вышке, оказалась востребована не столько эпидемиология, сколько ее приложение к медицине (так называемая доказательная медицина) и применение ее к организации здравоохранения. За эти годы я прочел там и тут несчетное число лекций и в Вышке придумал три новых курса. Один из них — «Управление лекарственным обеспечением» — был первым в России. Потом я спроектировал первый в своем роде факультатив о нормах научной работы и их нарушениях. Я довольно активно изучал проблематику плагиата еще в советское время, когда все это было малоприменимо на практике. Но постепенно жизнь менялась, и мои исследования обогатились опытом работы с «Диссернетом». Для меня эта тема очень важна. Ведь плагиат — всего лишь легко выявляемый вариант нарушений норм научной работы. А наука — это самое большое достижение человечества и его единственная надежда. Ее нужно очень тщательно оберегать. Еще важно, что «Диссернет» нашел рычаг влияния на общество — через диссертации, через ученые степени, через статьи. Это позволяет выявлять не только плагиат, но и фальсификации, нарушения авторских прав и многое другое. Это принципиально важная работа.
Работа для меня очень важна, но в моей жизни есть не только она. Мне нравится различное рукоделие. Основное увлечение — живопись, тоже своего рода рукоделие. В детстве отец по выходным рисовал со мной акварели. У нас в семье хранится огромная коллекция его работ. Когда я вырос и уехал учиться в академию, случился вынужденный перерыв: я не рисовал, утаивая свою способность от возможной эксплуатации. Через два года, когда у слушателей академии появлялось право свободного проживания, уже на съемной квартире, я привез этюдник, сделал несколько этюдов, и не пошло. Думал тогда, что рисование осталось в прошлом, но нет. В 1988 году на отдыхе в Прибалтике я вернулся к живописи. Через не хочу сделал один этюд, второй, третий. Постепенно восстановился и стал получать удовольствие. В Москве я мало рисую, но, когда куда-то еду, — обязательно. География довольно обширная. В моих картонах Париж, Нормандия, Израиль, Барселона, Мадрид, Амстердам, Копенгаген, Прага, Краков — десятки мест. Было несколько маленьких выставок — в Вышгороде, в Зальцбурге, в Греции. Есть мысль сделать выставку в Вышке.
Фото: Михаил Дмитриев