- A
- A
- A
- АБB
- АБB
- АБB
- А
- А
- А
- А
- А
«Моя задача — донести до общества, что происходит в экономике страны»
© Высшая школа экономики
24 января отмечает юбилей директор Центра конъюнктурных исследований ИСИЭЗ ВШЭ Георгий Владимирович Остапкович. О том, что происходит за кулисами экономики, за что ругают статистиков и что на самом деле сказал Дизраэли, юбиляр рассказал «Вышке для своих».
«Мама, как хорошо, что ты не хирург!»
Родился я в 1949 году. Мой отец, военный, после войны занимался строительством военных объектов. В основном аэродромов. Причем по большей части в Китае. Я помню, он говорил: «Как же бедно они живут. Какой низкий у них экономический уровень!» И действительно, тогда наша экономика была сильнее китайской в четыре-пять раз. Моя мама работала врачом-оториноларингологом. Она совмещала практику с занятиями наукой и в какой-то момент стала профессором медицины. Не знаю, к счастью или нет, но в итоге я переболел практически всеми болезнями ее специализации, и всегда, когда мы справляли Новый год — это был наш семейный праздник, — я шутил: «Мама, как хорошо, что ты не хирург!»
Жили мы на Метростроевской, дом 10, квартира 5. Это нынешняя «Золотая миля» — Остоженка. Огромная коммунальная квартира на восемь семей. Каждая семья занимала комнату, реже две. Места было так много, что кататься на велосипеде я учился в коридоре, а играть в хоккей — на кухне. Из примечательного: был у нас сосед Александр Аронович Гинзбург, которого все знают как Александра Галича (Г — Гинзбург, -ал- — Александр, -ич — Аронович). Сосед Галич мыл меня в ванночке на кухне. В квартире у дяди Саши, будучи еще дошкольником, я познакомился с его друзьями — артистами Борисом Чирковым и Василием Меркурьевым, которые к нему примерно раз в месяц приходили в гости. Ведь дядя Саша написал сценарий к фильму «Верные друзья», где они играли главные роли. Правда, после отъезда Галича во Францию его из титров фильма вычеркнули. О чем они разговаривали по три часа каждый месяц, я не знаю. Наверное, о новом фильме. Но то, что они выпивали, это точно — мой папа часто участвовал в тех искусствоведческих дискуссиях. Дядя Вася (Меркурьев) учил меня ставить детский мат в шахматах. Я ничего не понял, но было интересно. У другого соседа, Михаила Сергеевича Рогачева, был телевизор. По вечерам, часов в шесть, мы всей коммуналкой брали стулья и шли к Рогачевым. Они всех пускали смотреть. В моем детстве одни и те же фильмы показывали по многу раз. Например, в течение долгого времени примерно раз в две недели повторяли французский приключенческий фильм «Фанфан-тюльпан». Главного героя играл Жерар Филип, он стал моим идеалом. Я хотел быть таким же сообразительным, быстрым и красивым, как Фанфан. Так было до 12 апреля 1961 года. Когда в космос полетел Юрий Гагарин, я сразу променял Фанфана на него.
Во время прогулок мы смотрели, как рядом со станцией метро «Дворец Советов» (теперь «Кропоткинская») на месте взорванного храма Христа Спасителя строится Дворец Советов. Он должен был стать самым большим зданием в Европе — более 400 метров в высоту со 100-метровой статуей Ленина наверху. Но в начале 50-х этот проект закрыли из-за того, что поплыл фундамент. На этом месте построили бассейн «Москва» — самый большой открытый бассейн в Европе. Я там научился плавать и нырять с вышки.
«О, пионеры пришли!»
Школа №29, в которую меня определили, находилась на Кропоткинской улице (ныне Пречистенка) — большое серое здание неподалеку от Дома ученых. Моя школа была знаменита двумя вещами. Во-первых, наш директор Мартьянова Екатерина Васильевна приятельствовала с первым наркомом просвещения Луначарским, он в свое время перевез ее в Москву из Саратова. А во-вторых, это была одна из трех московских школ, ученики которой вручали цветы членам Политбюро, когда те прилетали во Внуково из командировок. Не все ученики, конечно. Был некий пул школьников, и я в него попал. Один раз я должен был вручать цветы Хрущеву, но засмотрелся на самолеты, и Ленка Дронова, опередив меня, сунула ему свои цветы, а мне пришлось отдать букет обычному Председателю Президиума ВС СССР Брежневу. Он был очень рад, тем более по протоколу ему цветы не предусматривались. Во Внуково нас знали и приветствовали: «О, пионеры пришли!» Стабильно один-два раза в месяц мы ездили в аэропорт. Я только Хрущева три раза встречал. Были и другие мероприятия с участием первых лиц, на которых мы стояли в галстуках и радовались, что собрался XXII или XXIII съезд КПСС.
В детстве я часто болел, и кто-то из коллег сказал маме: отдай Юру (так меня называла мама) в спорт. Так я во втором классе попал в большой теннис. Это был очень экзотический выбор по тем временам. Все советские дети играли в хоккей, в футбол, в волейбол, в крайнем случае в городки, а я — в большой теннис. И, должен сказать, достиг в этом приличных результатов — стал 152-м или 153-м номером в СССР, а это очень высокое место. В Институт физкультуры меня бы приняли гарантированно. Но мама настаивала на Втором медицинском институте. Тут надо понимать, что школу я окончил в 1966 году. Это был единственный год, когда состоялось сразу два выпуска: те, кто учился одиннадцать лет по старой системе, и те, кто, как я, учился десять лет. С одной стороны — огромный конкурс. С другой — у меня оставался дополнительный год до призыва в армию. Однажды я услышал от знакомых про МЭСИ. Хороший, говорили, институт. Я решил пойти посмотреть, и, хотя здание с глухим фасадом напоминало баню, в целом мне понравилось. По секрету от родителей я подал документы, но был уверен, что не пройду. Экзамены: две математики, письменная и устная, сочинение и экономическая география, которая преподавалась только в программе 11-го класса. То есть я ее в принципе не проходил. Но так получилось, что я все сдал и вместо медицины и спорта оказался в статистике.
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Главными предметами в МЭСИ считались история КПСС, научный коммунизм и политэкономия социализма, а общая теория статистики и экономика стояли на втором плане. К моменту вручения дипломов я был хорошо знаком с манифестом Коммунистической партии, который написали Маркс и Энгельс (хоть и не мог понять, как это возможно на практике, чтобы пролетарии всех стран соединились), знал, как реорганизовать Рабкрин и что для того, чтобы добиться политического успеха, по словам Ленина, надо было делать шаг вперед и два назад, но не мог рассчитать несколькими методами производительность труда или рассказать, что такое национальный доход. Потому что, если я не сдам историю КПСС, это сразу комсомольское собрание и выговор, а статистику всегда можно пересдать. Такая вот нормальная ненормальность. Раньше так работали многие вузы. Потом выпускников распределяли в профильные министерства, ведомства и различные организации, где они начинали учиться заново.
Меня распределили очень хорошо, в ЦСУ СССР (Центральное статистическое управление), где за год-полтора я освоил весь необходимый инструментарий. Благо статистическая база у меня была. Профессорско-преподавательский состав МЭСИ того времени был на уровне и даже повыше МГУ. Например, демографию у нас читал один из самых сильных демографов в стране — Борис Цезаревич Урланис. В 1968 году в «Литературной газете» вышла его статья «Берегите мужчин!», которую потом обсуждали годами. Политэкономию у нас вел Энох Яковлевич Брегель, один из сильнейших политэкономистов того времени. Он читал нам политэкономию социализма и критику капитализма, а потом уехал в США и там читал политэкономию капитализма и критику социализма. Учебники Брегеля у нас запретили, но это были одни из лучших учебников по политэкономии. Ректором у нас был Михаил Антонович Королев. В 1972 году нас обоих распределили в ЦСУ СССР. Его — первым заместителем ЦСУ СССР, а меня — простым экономистом с огромной зарплатой 100 рублей. Тогда все выпускники столько получали. С первой зарплаты я купил себе финский костюм, как у Миронова в «Бриллиантовой руке», и такую же, как у него, голубую водолазку. И еще финские ботинки. Вот что тогда было 100 рублей.
«Надо править базу»
В ЦСУ СССР я проработал двадцать лет — с 1972-го по 1992-й, когда упразднили СССР. К тому моменту я уже работал помощником начальника ЦСУ, и моя должность приравнивалась к заместителю начальника управления. Для человека моего возраста (мне тогда было сорок два года) я сделал прекрасную карьеру.
А начинал я экономистом в Управлении статистики капитального строительства, которое считало все строящиеся объекты на территории СССР — цены и квадратные метры. Конкретно я занимался объектами водостроительства. Это рутинная работа, но случались и забавные моменты. Например, ежегодно в декабре за подписью Председателя Совета Министров СССР Косыгина выходило распоряжение о сокращении штатов в государственных органах на 5%. Я посчитал, что при таких сокращениях за 20 лет в ЦСУ должен был остаться я один и своими силами поднимать всю государственную статистику. Однако, когда я уходил, количество занятых оказалось в 2–2,5 раза больше, чем когда я пришел. Но каждый год все волновались и постановления выполнялись. Как — не знаю. Для меня это было зоной полной неопределенности.
Вообще, статистика — это этическая зона. Я всегда был категорически против исправления данных, но произошел в моей практике случай, когда пришлось подстраиваться под чужую ошибку. 1978 или 1979 год. Я уже работал помощником начальника ЦСУ Льва Мордковича Володарского. Мы считали индекс промышленного производства. Кажется, мы выходили на темпы промышленного производства по этому году примерно на 3,8%. Буквально назавтра эту цифру планировали опубликовать «Известия». В это время в стране идет пленум ЦК КПСС по сельскому хозяйству. В какой-то момент слово берет Леонид Ильич и начинает ругать секретаря ЦК КПСС Кулакова: «Что это вы выполнили план на 3,2%? А вот промышленники — на 4,4%!» Откуда взялась эта цифра, непонятно, но на следующий день 4,4% печатает газета «Правда». А мы не можем просто взять и изменить 3,8 на 4,4 — «Известия» каждый месяц печатали месячные темпы. Все на виду. Легко посчитать. На следующий день Володарский, весь белый, собирает всех начальников — что делать? Мы сидели несколько часов, а потом наш коллега Погосов говорит: «Надо править базу». А что значит править базу? При сравнении этого года с предыдущим мы этот год не трогаем, а предыдущий опускаем. База сравнения становится меньше, и у нас 3,8% перерастает в 4,4%. С легкой руки Погосова «надо править базу» стало моим любимым крылатым выражением. И этот принцип я довольно часто использовал по жизни. Если у тебя что-то не сходится — правь базу.
«Есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика»
В математике и в физике законы и летом, и зимой, и в разных странах работают одинаково. Например, закон Ома или теорема Пифагора одинаково работают в США, России или в Республике Кирибати. А в экономике практически нет утвержденных законов, кроме некоторых. Есть теории, догмы и экономическое наследие классиков. На спаде нужно регулировать экономику одним образом. На росте — по-другому. А если экономика в стагнации, работают совсем другие факторы. Главная болезнь экономистов-статистиков — у них всегда масса мнений. Потому что все они, и я в том числе, рассуждают по принципу «с одной стороны так, но с другой стороны — вот так».
Но почему-то для большинства людей во всем всегда виноваты статистики. Все же знают поговорку «Есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика». В связи с этим хочу рассказать одну историю. Как-то мой начальник в ЦСУ СССР Лев Мордкович Володарский, который всегда болезненно относился к данному высказыванию, вызвал меня и сказал: «Вчера опять какой-то охламон сказал это с трибуны. Разберись, кто придумал. Говорят, что Марк Твен». И я начал разбираться. Интернета тогда не было. Я добрался в результате до Британики. Оказалось, Марк Твен действительно причастен к этой истории, но он только повторил. Первым подобным образом высказался премьер-министр Англии конца XIX века Бенджамин Дизраэли. Он представлял партию тори, а Уильям Гладстон, с которым они по очереди становились премьер-министрами Соединенного Королевства, — партию виги. И они все время ругались между собой. Когда я не нашел цитату Дизраэли в Британике, я списался с помощником руководителя статистической королевской службы Англии. Ему стало интересно, и он включился в расследование. Не могу сказать, что это на сто процентов верно, источники расходятся, но вот что мы нашли. Тори и виги всегда спорили по поводу хлебных законов Англии. Тори говорили, что главное — выращивать скот. Шерсть и мясо дорого стоят, и на эти деньги можно купить во Франции пшеницу. Поэтому на полях нужно пасти скот. А виги говорили: нет, нужно сеять зерновые, потому что когда-нибудь французы не продадут нам хлеб. Что и произошло в Первую мировую войну. А потом во Вторую. И вот во время одного из выступлений Гладстон говорит: «Нам нужно сеять пшеницу, а не пасти скот», — и партия виги его поддерживает. Потом выходит Дизраэли: «Вот сейчас Гладстон выступал. И я бы так сказал: есть ложь, которую говорит Гладстон, есть наглая ложь, которую говорит его партия, и есть статистика, которая показывает, что нам выгоднее». Контекст понимаете? Я доложил итоги наших с англичанином изысканий Володарскому с ремаркой, что это не стопроцентная версия. Он успокоился и сказал: «Вот теперь все понятно и логично».
«Ты цифры дай!»
В 1987 году ЦСУ СССР преобразовали в Госкомстат СССР, а в 1991-м — в Госкомстат России. Буквально за пять месяцев до этого меня отправили в командировку в Мюнхен. Я никогда раньше не бывал в капстране. Только в Болгарии и в ГДР. Тема поездки – какие-то опросы. С этой поездки началась моя сегодняшняя профессиональная жизнь. Конъюнктурные опросы — это мнение предпринимателей. Респондент заполняет простую анкету (в каждой отрасли своя анкета), которая не предполагает никаких цифр. Только галочки в графах «больше», «меньше», «на том же уровне». На совещании в Мюнхене обсуждали как раз необходимость ввести одинаковые анкеты в разных странах, чтобы система конъюнктурных опросов работала гармонизированно для всех стран, как система национальных счетов.
Мне метод наблюдения понравился. Вернувшись в Москву, я выступил на коллегии. Рисовал графики, описывал немецкую методологию, но, чувствую, меня не понимают. Ну какая может быть статистика без цифр? Ты цифры дай! Тонны. Километры. Тогда и будем сравнивать. Я не то чтобы расстроился, подумал: «Не прошло и не прошло». Тем более что отдельные личности чуть ли не пытались меня обвинить в том, что я за государственные деньги поехал в Баварию пиво пить.
В это время как раз организовали Центр экономической конъюнктуры при Правительстве РФ. Возглавлял его Яков Моисеевич Уринсон. Он мне предложил сделать отдел из пяти человек по направлению конъюнктурных опросов. Если за полгода мы покажем результат, направление оставят. Если нет — закроют. Я решил попробовать. Проблема была в отсутствии денег на обследование. Я тогда поднял связи и стал обзванивать знакомых статистиков в территориальных органах в Рязани, в Ульяновске, в Волгограде — мол, помогите, интересное направление. Распечатал в Москве анкеты, выслал по почте в пять регионов, анкеты раздали предпринимателям, потом собрали и вернули нам. Из 3000–4000 анкет вернулось 800. Мы все это обсчитали и написали доклад. Записку и информационный материал я отдал Уринсону и стал ждать. А через два дня по телевизору передают заседание РСПП, на котором председатель РСПП Аркадий Иванович Вольский рассказывает Ельцину, как все у нас в промышленности хорошо. И вдруг Ельцин говорит: «Ладно, Аркадий! Ты мне тут сказки рассказываешь, а у меня есть вот такая загогулина…» — и начинает читать выводы из нашего опроса. Оказалось, перед заседанием помощник Ельцина подошел к Уринсону, и тот как шпаргалку дал ему наш доклад. Этот случай в 1991 году, на заре президентства Ельцина, определил мою дальнейшую профессиональную судьбу.
«Годы в Вышке — лучшие мои годы»
Долгие годы мы разрабатывали этот метод в Центре конъюнктуры, где я сначала был начальником управления, а затем и заместителем директора, но каждая структура со временем умирает. В 2009 году в Центр конъюнктуры пришли другие люди с другим мнением и видением проблем. Мне как раз исполнилось 60 лет. Я дослужился до действительного государственного советника РФ 3-го класса. Это уровень замминистра. Владимир Владимирович Путин, который был тогда премьер-министром, вручил мне от Правительства РФ грамоту за заслуги, и я мог спокойно идти на пенсию писать мемуары. Но тут со мной связался Леонид Маркович Гохберг и предложил мне перейти со своей командой и направлением работы в ВШЭ. Я принял это предложение и не жалею. Тут я встретил совершенно уникальных людей. Годы в Вышке, наверное, лучшие мои годы. Госслужба не позволяет заниматься творчеством и наукой, а здесь все это есть.
Мы придумали множество новых индикаторов, которые характеризовали бы социально-экономическое положение в стране. Важно было сделать так, чтобы они были сопоставимы с международной методологией. Для этого мы подняли массу иностранных материалов и адаптировали их для российской экономики. Наши новые индикаторы сегодня хорошо работают. Вышка — единственная в стране — делает комплексные конъюнктурные обследования. Леониду Марковичу Гохбергу, Ярославу Ивановичу Кузьминову и мне удалось договориться, чтобы все необходимые нам обследования были включены в федеральную программу статистических работ. Росстат собирает по нашей методологии данные по промышленности, строительству, торговле, сфере услуг, потребительский индекс, а мы анализируем информацию, составляем новые индексы и динамику, сопоставляем с предыдущими периодами и делаем прогноз на будущее. Иногда в день бывает по десять-пятнадцать звонков из различных СМИ с просьбой озвучить предпринимательские настроения. Я считаю, моя главная задача — максимально точно и доходчиво донести до гражданского общества, что сейчас происходит в экономике страны.