- A
- A
- A
- АБB
- АБB
- АБB
- А
- А
- А
- А
- А
Умер поэт Алексей Кубрик
© Формаслов
6 февраля на 65-м году жизни скончался Алексей Анатольевич Кубрик, известный русский поэт, литератор, эссеист.
Его стихи публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Урал», «Литературное обозрение», «Волга» и многих других.
После окончания школы Алексей Кубрик поступил в МГТУ им. Н.Э. Баумана, служил в армии, затем учился в Литературном институте им. А.М. Горького. Как и полагается творческому человеку, попробовал себя в разных специальностях — от дворника-сторожа детского сада до столяра-краснодеревщика.
Уже в зрелом возрасте окончил магистратуру по филологии в НИУ ВШЭ, а с 2015 года преподавал литературу в лицее Вышки. Алексей Анатольевич взрастил целую плеяду современных поэтов, читал лекции по русской поэзии XX века, вел мастер-классы, состоял в жюри литературных конкурсов.
В память о поэте публикуем одно из его стихотворений.
***
поворот сюжета к развязке
солнечный зайчик на многолетней траве
сосны шумят, мальчик из детской коляски
где-то там с соснами в синеве
счастливы все никто не умеет
говорить на этом и забывать на том
чем короче день, тем длиннее тени
ангел сосношумящий, вернись в отчаянный дом
перемена ума впрочем, и свет неистовый
чтобы оплакивать, чтобы стараться забыть
плыть в синеве, зайчиком, как монисто
звякать в сосновой зыбке
и снова плыть.
Преподаватель Лицей НИУ ВШЭ
Это совершенно невозможно представить, что Кубрика нет — сама фамилия как пароль, его все так и звали: и дети, и преподаватели в Лицее. И у него всегда были фанаты — из учеников, притом, что учиться у него было непросто — следить за ходом его причудливой мысли. Многие не очень его понимали, но всегда были те, кто шел за его «дудочкой».
Он мог, проходя мимо кабинета, где ты работал, зайти и прочитать ребятам какие-то строчки — просто такой вброс — «подумайте» мол, и дальше пойти, а мы «думали»...
Он был одновременно высокого мнения о своих стихах (и заслуженно), но работал над ними, добиваясь более точного слова, меняя форму, уходя от привычного, потому как внимание должно тормозиться, чтобы смысл «дошел» до читателя. И от тех, кто к нему приходил поучиться «писать стихи», он требовал работы над словом и формой.
И все же Алексей Анатольевич был смиренный человек при всем своем бунтарстве внутреннем. Зная себе цену, он с улыбкой встречал судьбу и не роптал. В Лицее вел уроки на любых направлениях — бегал между всеми корпусами, приезжая из своей Балашихи...
Он, конечно, был особенный и «штучный», и для него формат урока был слишком традиционный. Я всегда думала: как жаль, что нельзя так сделать, чтобы Кубрик был в Лицее для разговоров о стихах и шире — литературе, для создания каких-то диковинных заданий, ни на что не похожих... Но чтобы БЫЛ...
Не будет...
Он был подвижник в деле воспитания, взращивания юных поэтов, в своей поэтической Студии. Собирал их, устраивая периодически где-нибудь в парках поэтические «сходки».
Леша был очень щедр душевно — легко делился стихами, идеями, всегда был участлив, просто добр, смешлив, но с ним можно было и очень плодотворно поговорить о серьезном: филологическом ли, философском, общечеловеческом...
И еще он всегда был, как та автолавка, которую так ждут в далекой деревне...
Он приносил свой кофе, какие-то бутерброды или печенье, конфеты извлекал, как фокусник, из кармана как раз тогда, когда тебе жизненно необходим был сладкий «допинг»...
Но я сейчас улыбаюсь, когда вспоминаю его и вижу, как он машет мне рукой, удаляясь, как бывало, когда мы расставались после уроков на Колобке последние года три...
Леша, пока! Не прощаюсь! И книжечки твои мы еще почитаем...
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Хотела написать в теме письма «некролог» и не смогла. Так не вяжется это «мёртвое» официальное слово с таким живым, чуждым всякой официальности, искрящимся доброй улыбкой умных глаз Алексеем Анатольевичем, дорогим АА… Эх, рядом с нами было такое чудо — детски радующийся слову и человеку Поэт, товарищески-отцовски мудрый друг и коллега и уникальный учитель… Да-да, он, наверное, не очень готовил к ЕГЭ, и, наверное, не всегда шел по программе, но зато, что он точно делал — учил детей идти своим путем, слушать музыку слова, музыку сердца… своего и другого... Как он был щедр! Как легко делился всем, что было его сокровищем — стихами, наблюдениями за текстом и миром, сочувствием и размышлением… У него была редкая, как мне кажется, для поэта черта — он был абсолютно не ревнив к чужому успеху, к чужой удачной находке — он радовался им как ребенок — бескорыстно. Как непривычно и больно писать это «был»… Нет, всё-таки есть —
* * *
Ковыряя винт шлицевой отвёрткой
в оконной раме из дерева и белил,
я глядел закат сквозь облачную обёртку,
и прекрасно помню, что всё забыл.
Сослепу это не то, что сдуру,
и не с каким-то там ту-ту-ру
двигались всадники, облачные фигуры
и почти облака на лёгком ветру.
Лёгкий ветер, сквознячок после смысла,
посади мне дерево под окном,
чтоб царапалось ночью, ветвями висло,
и качалось, собственно, ни о чём,
и шумело, листьями трепетая
или даже птицами шебурша…
Дерево, облако что-то там объясняют
даже если ещё на земле душа.
* * *
люди проще формул и строчек
почерк Чехова Достоевского росчерк
в рощах кущах щёлканье соловья
мы одни с тобою любовь моя
добродились в общем-то доверстались
пролетели ночки совы остались
лупоглазым хлопаньем слеповатым
говорят что люди не виноваты
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Есть люди, которые незаметно живут и так же незаметно уходят. Алексей Анатольевич жил «заметно». Невозможно было пройти мимо него по коридору или по лестнице, невозможно было не вспоминать его на уроках с детьми или в разговорах с коллегами — думаю, в Лицее нет ни одного человека, кто бы не знал или хотя бы не слышал о поэте и преподавателе Алексее Кубрике, который несколько лет назад с почти детской радостью и непосредственностью раздавал свой юбилейный поэтический сборник «Рыба важнее». Мне он подписал его так: «Настюхе от Лехи». И на такую фамильярность, на такую простоту нельзя было обижаться, потому что и в них — та искренность, которую редко встретишь в таком чистом, неприкрытом виде, без оттенков и двойного дна. Помню, что в одной из аудиторий на БХ у Алексея Анатольевича была своя библиотека — он приходил за книгами, как правило, средь урока, не извиняясь, пробираясь к шкафу не то что вдоль стеночки, а по центру, между партами — и даже это не вызывало недоумения, так он органично вписывался в любой контекст. Перебивая, начинал рассказывать то про лес и грибы, то про рыбалку и рыбный пирог. А после его ухода мы с детьми удивлялись, как это возможно — от «Золотого петушка» внезапно перейти к грибкам и рыбалке? Но в этих сбоях налаженного жизненного ритма и заключалась, кажется, его поразительная витальность. Этой осенью его вечерние факультативы и мои пары проходили в одной аудитории. Наутро на преподавательском столе я часто находила засохшие чайные пакетики, пустые стаканчики и крошки. А в шкафу — пакет горчичных баранок. И эти баранки даже самые темные будни превращали в светлые и уютные. Покойтесь с миром, Алексей Анатольевич.
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Для Лицея большая потеря. Алексей Анатольевич был замечательным человеком. Более всего меня в нем восхищали неравнодушие и безграничная доброта. Особенно неравнодушие, — очень яркое, не просто располагающее собеседника, но наделяющее смыслом, жизнью окружающие предметы и явления. До настоящего времени мы с Алексеем Анатольевичем постоянно работали с одними и теми же лицейскими группами. Его присутствие всегда ощущалось на моих уроках истории, — ребята делились услышанными от Алексея Анатольевича рассказами о библейских мотивах в древнерусской литературе, о писателях-шестидесятниках, о Булате Окуджаве.
Трудно поверить в произошедшее. Светлая память.
В прошлом — преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Ушел Алексей Анатольевич Кубрик — очень светлый и добрый человек, превосходный поэт и замечательный учитель. Пожалуй, в Лицее нет никого, кто бы произносил его фамилию без радостной улыбки: «Кубрик будет?», «Это Кубрик фотографировал», «Кубрик придумал», «Кубрик написал». Такое было его поэтическое жизненное свойство — доставлять радость.
Алексей Анатольевич никого никогда не оставлял равнодушным, потому что сам ни к кому и ни к чему не относился равнодушно. Когда-то он мне сказал, что «вот этот имярек — очень хороший писатель; чувствуется, что любит людей». Справедливое замечание про самого себя: достаточно поговорить с Кубриком, посмотреть на сделанные им фотографии (редкое лицейское событие не проиллюстрировано фотопортретами его работы), прочитать его стихи, чтобы в этом убедиться.
Кубрик умел удивлять и, что важнее, удивляться. «Гениально, слышишь?» — частая его фраза по самым различным поводам: про стихи, педагогические ходы, музыку, богословие, философию, кулинарию, живопись — всего не перечислить. С удивления начинается познание — его Кубрик мастерски провоцировал в окружающих. Своими уроками литературы, поэтическими семинарами, столярным искусством, книгами, общением, смехом. А сколько стихов он знал, сколько замечательных поэтов приводил в Лицей!..
Я с благодарностью вспоминаю наши разговоры о стихах и прозе, о лесе и рыбе, об учительстве и ученичестве. А про сатурналии, поездку в Ярославль, думаю, тоже с улыбкой вспоминают многие мои лицейские коллеги.
До последнего Алексей Анатольевич сохранял оптимизм и жизнелюбие.
Очень горько, что его не стало.
Выражаю искренние соболезнования всем, кто его знал и любил.
Доцент департамента образовательных программ
Алексей Анатольевич был светлым и очень художественным человеком: в любимых стихах, в фотоработах, в разговорах, в обработке дерева — во всем. Его роль в понимании и чувствовании лицеистами творчества была значимой и очень ценной для многих. Алексей Анатольевич точно останется в моей памяти, уверен, не только в моей. Давайте читать стихи им написанные — он бы точно был рад.
Заместитель директора Лицея ВШЭ
Вспомнилось, как однажды мы обсуждали со старшеклассниками, что человек, разбирающийся в искусстве, получает дополнительные «органы чувств»: например, может испытать удовольствие, заметив, что один музыкант цитирует в своем соло другого, или загрустить от неудачно скадрированной фотографии или плохо оформленной обложки книги. Иные же люди этого просто не заметят, не испытав никаких эмоций.
С этой точки зрения Алексей Анатольевич, безусловно, был человеком, наполненным чувствами! Переживавший и волновавшийся за вещи, которые многим казались повседневными, и радующийся тому, на что редкий обыватель обратит внимание. Его мир был глубоким, многомерным, а в центре этого мира — всегда человек с мыслями, переживаниями, источниками вдохновения — «человек важнее», если перефразировать самого Алексея Анатольевича.
Многие наши разговоры сопровождались для меня небольшими открытиями. Эти же открытия — в его текстах, черно-белых фотографиях, работах по дереву. Алексей Анатольевич всегда был тем, кто своим примером напоминал тебе не переставать удивляться миру. Я был рад дружить с ним, это делало меня лучше, добрее, правильнее. Не сомневаюсь, что так считают очень многие его друзья и ученики — и значит наследие Алексея Анатольевича сохранится.
В прошлом — преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Смерть, конечно, развязывает языки без разбору — даже мой, хотя я зарекался употреблять ее в стенгазету, а все-таки жалко мне его, дорогого АА, в клетчатой рубашечке, кармашек по-отцовски как-то оттянут вечной пачкой сигарет и девяносто шестым годом — потому, наверное, что и мой отец так вот носил в 96 году, но у него все-таки иначе, мягче, рядом с вечной пачкой сигарет такая же вечная конфетка, казавшаяся логичной, ведь у него дочери. Над ним часто хотелось смеяться — настолько он был невпопад, из-за угла вечно наскакивал с Блоком, с сыром, а то и со своим новым стихотворением. Я и смеялся, а он — со мной вместе. Все это казалось продолжением давно начатого разговора. Так, там сыр в холодильнике, в учительской! Читал мое новое стихотворение? Помнишь, как у Блока, Мандельштама, Пастернака? Я на электричку опаздываю, ничего я не помню, смеялся я на лестнице и сбегал от него, а он и в пролет мог крикнуть — уже не про сыр, конечно, но почитай, в фейсбуке повесил. И я читал в электричке, были хорошие, грустные, не подходящие его сигаретке, рубашечке, рыбалке. Но если увидеть, как идет, чуть припадая на правую, кажется, ногу (защемило нерв, спрашивал, как делать физкультуру), зимой, под капюшоном, когда снег, и не догнать сразу, а чуть-чуть еще соблюдать грустную дистанцию, то и он казался грустным, как его стихи, идущим не в «магнолию», где салаты, слушай, вкусные, а куда-то в другое место идущим, чтобы там сочинить стихотворение. Он был, наверное, когда-то, году в 97, испуган какой-то администрацией, властным голосом, и привык прятаться, отсаживаться от такого, но не сдаваться, соглашался на ссылку в такие классы, где литература настолько не нужна, что и не пожалуется никто на свободные поэтические ассоциации, но при этом не обижался, не оскорблялся, а вел поэтический семинар, звал поэтов, долго, до смерти расспрашивал их, просил прочитать еще. Во время дежурств до смешного не умел по-учительски шептать в коридоре, а говорил чуть приглушенным басом, потом забывал даже об этой маскировке, и просто начинал обычный свой разговор про стихи, а если чуть поднажать на него, то и про еду, рассказывал мне, где недалеко от меня (мы жили в Подмосковье с разных сторон большого шоссе, и он иногда чувствовал запах с моей свалки) есть рынок контрабандных продуктов, и он туда иногда с рюкзачком, колбаса, сигареты, сыр. А летом не дача, а деревня, рыбалка, почему-то мне кажется, что гамак, но уж точно собака, грибы, в последний год, правда, пожары подобрались совсем близко. Тише, тише, шикали на нас, если кто-то из организаторов проходил мимо, он тут же кивал, отступал, затихал, но как только каблуки делали один шаг на лестницу — возвращался. Снова Блок, Фет, Тютчев, Достоевский. Грибы-то? Сушу грибы. Ты же понимаешь, что роман невозможно просто закончить, потому что роман — это жизнь? Это где-то у у мусорных баков, на Чистых прудах. Он вышел покурить, я — торопился на электричку. Бежал потом — Жуковского, Лялин, Яковоапостольский, нырнуть под Земляной вал — и думал про него, как он все-таки может вот так, в догонку, но интересно. Не земля, не пухом, не вечная память, а река, закат, костерок, дорогой АА. Простите, дорогой.
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Алексей Анатольевич был не только моим коллегой, но учителем, поэтическим мастером и большим другом. Невероятная потеря, в которую невозможно поверить. Он как никто был увлечен своим предметом, литературой, и как никто другой пытался передать своим ученикам не формальные знания, а то неуловимое ощущение поэтического, которым обладал сам. Если вдруг вы не читали его стихи, то в интернете множество публикаций, есть изданные книги и записи выступлений на Youtube, где можно услышать еще и его истории про многочисленных друзей, про грибы и лес, который он очень любил.
Социальный педагог Лицея НИУ ВШЭ
Алексей Анатольевич человек невероятного ума и восприятия мира. Тонкое чувствование истории в сочетании с литературой и жизненным опытом. От лекций невозможно было оторваться! А учащиеся на выездных мероприятиях готовы были участвовать в семинарах до глубокой ночи!
Мы провожаем великого и духовного человека. С благодарностью за все!
Руководитель направления «Юриспруденция» Лицея НИУ ВШЭ
У многих из нас есть наши фотографии, которые подарил Алексей Анатольевич. Красивые, добрые, живые фотографии, сделанные автором незаметно и искусно, давая возможность посмотреть на себя и на остальных со стороны. Есть привычка ожидать новое стихотворение на личной странице Алексея Анатольевича в социальной сети, хорошая возможность остановиться в суете и просто подумать о настроении автора, о его мыслях, переживаниях. А при встрече тепло и душевно пообщаться вместе. Добрая память, дорогой Алексей Анатольевич.
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Алексей Анатольевич обладал даром, которым наверное обладают только люди искусства — цепким неравнодушием восприятия окружающей действительности. Главное воспоминание о нем — это те потрясающе точные и умные наблюдения, своего рода этюды, которыми он делился при каждой встрече. Дело не только в том, что Кубрику, как, вероятно, любому творцу, нужна была трибуна и зритель. Дело в том, что он действительно жил этими наблюдениями, зарисовками, открытиями из распахнутого окна его маленькой поэтической мастерской, которую он всегда носил с собой.
Алексей Анатольевич не был беспристрастен — напротив, он был очень страстен и искренен. Поэтому мало кто мог остаться равнодушным в процессе общения с ним. Едва ли был класс, где у Кубрика не было бы почитателей и недругов. Едва ли был директор, который избежал головной боли, производной от прямоты и искренности Алексея Анатольевича.
На вопрос: «Как прошли чтения ваших стихов в Доме литераторов?» Кубрик однажды ответил (с его фирменным прищуром, конечно): «Вы знаете, хорошо. Наговорил себе лет на 15 как минимум».
С этого разговора прошло меньше года. Шутки и стихи Кубрика по-прежнему с нами, но куда-то совсем внезапно пропал из курилки их автор. От этого ужасно жаль. Как будто строфа оборвалась на полуфразе.
Преподаватель Лицея НИУ ВШЭ
Первая встреча с Алексеем Анатольевичем была такой: выходим с празднования дня преподавателя на БХ, Алексей Анатольевич, конечно, говорит что-то вроде: это помните, как в той строчке (и цитирует стихотворение). Строчку я не знала, но при этом не чувствовала никакого осуждения с его стороны: никто не мог знать столько стихов на любой случай жизни, как Алексей Анатольевич. Каждый раз, когда мы сталкивались где-то, он что-то цитировал, всегда улыбался и смеялся, даже если было непросто. Об этом тяжело вспоминать сейчас.
И мы ведь не были близкими знакомыми, а я все равно понимала, что у него талант говорить о поэзии. Я знаю об Алексее Анатольевиче немного, но достаточно, чтобы сказать, что его можно было слушать долго-долго без скуки.
Еще яркая вспышка: мы на семинарах в Летово, Алексей Анатольевич весело общается со всеми в коридоре, на одном из семинаров читает кусочек стихотворения, которое стало после этого одним из любимых. А ещё — фотографирует. Сфотографировал и меня, в этом было что-то очень приятное, важное, ценное. Его фотографии были такими же теплыми и жизнерадостными, как и он сам.
У Алексея Анатольевича можно было многому научиться, мне жаль, что я не думала об этом раньше. Или думала, но стеснялась подойти, написать, заговорить.
Мы все будем помнить Алексея Анатольевича, даже я, человек, знавший его совсем недолго.
Все воспоминания светлые. По-другому и не могло быть.