«Мне везло на людей, с которыми сталкивала жизнь»

18 июля исполняется 75 лет человеку, стоявшему у истоков Вышки и многие годы возглавлявшему Учебно-методический совет университета, — Олегу Игоревичу Ананьину. О новом экономическом образовании, первых годах НИУ ВШЭ и том, как важно прислушиваться к себе, заслуженный профессор рассказал «Вышке для своих».

Первый важный выбор

Как экономист, я мыслю в терминах альтернатив: если ты выбираешь что-то, значит, от чего-то отказываешься. А в детстве ты сам не выбираешь. Поэтому начну с вуза.

Это был мой первый и действительно важный выбор. Я всегда интересовался географией. Еще в начальной школе моей любимой книжкой был атлас мира, который я знал практически наизусть. И этот мой интерес к географии отчасти сказался на выборе вуза. После школы я, как золотой медалист, мог сдавать всего один вступительный экзамен. В МГУ, куда я решил поступать, был такой порядок: экзамены на естественно-научные факультеты сдавали в июле, а на гуманитарные — в августе. То есть был шанс попытать счастья дважды. В принципе, я сразу ориентировался на экономический факультет. Но раз есть такая возможность, а на геофаке есть экономгеография, то почему бы не попробовать и туда. И вот сдал я две математики (причем на экономфаке нужно было одну математику сдавать, а на экономгеографии — две), но помешала медицинская справка. Студент геофака должен ходить в экспедиции, а в моей справке значилась недостаточность митрального клапана. Пришлось, не без трудностей, переводиться к экономистам.

Пражская весна

На основном потоке, куда меня взяли, можно было сразу выбрать специализацию по зарубежке — экономике зарубежных стран. Я подал на два направления — английское (Штаты и Англия), попасть на которое, как я догадывался, без английской спецшколы было мало шансов, и чешское, где я и оказался. Нас в группе было человек пять. Это была осень 1967 года. Через пару месяцев, читая чешские газеты, которые у нас свободно продавались в киосках, мы поняли: там происходит что-то экстраординарное. К концу года в стране сменилось руководство, к власти пришел некий Дубчек, и началась Пражская весна. Летом 1968 года мы проходили практику в бюро международного молодежного туризма «Спутник» — работали гидами-переводчиками с группами молодых иностранцев. У меня было две группы: одна — в Москве, а вторую я должен был встретить на границе, отвезти в Киев, потом — в Крым и вернуть обратно.

Это был конец июля — начало августа, а 21 августа в Чехословакию вошли войска стран Варшавского договора. Чешские ребята, которые в тот момент оказались в Советском Союзе, принимали происходящее близко к сердцу, и это было восприятие событий на бытовом уровне, о чем не писалось в газетах. Кстати, с газетами вообще интересно получилось. Помню, я приболел и попросил отца по дороге с работы купить мне в киоске на «Соколе» чешские газеты. Вечером он мне их привез. А потом оказалось, что в одной из них был опубликован знаменитый манифест «Две тысячи слов», который вскоре запрятали в спецхраны библиотек. У меня эта газета хранится до сих пор.

Было у кого поучиться

Университет я окончил с красным дипломом. После этого у меня был выбор — пойти в Международный институт экономических проблем при СЭВ (Совет экономической взаимопомощи — межправительственная экономическая организация, действовавшая в 1949–1991 годах. — Ред.) или в аспирантуру Института экономики Академии наук. Туда меня пригласил Леонид Владимирович Лёвшин, который преподавал у нас на пятом курсе. Сейчас это имя мало кто знает, между тем это был очень интересный человек: он был и советником у Хрущева, и помощником у двух вице-президентов АН СССР, академиков-экономистов Константина Васильевича Островитянова и Алексея Матвеевича Румянцева. Это позволяло ему не только быть в курсе важнейших событий, но и выступать организатором дискуссий между конкурирующими школами советских экономистов. Леонид Владимирович иногда приносил на занятия протоколы таких дискуссий, раздавал нам, студентам, и мы потом их вместе обсуждали.

Прислушавшись к рекомендации Лёвшина, я пошел в аспирантуру. Решил, что продолжу изучение теоретических основ экономических реформ на примере Чехословакии. Эти реформы меня интересовали еще в студенческую пору и легли в основу моего диплома. Параллельно возник интерес к философии. Институт экономики в то время размещался на Волхонке, 14 (сейчас это одно из зданий Музея им. А.С. Пушкина). Верхний этаж занимал Институт философии, и я туда часто захаживал. Да и сам Институт экономики в те времена был довольно интересной конторой. Там работали великие старики, такие яркие личности, как демограф Борис Цезаревич Урланис, аграрник Владимир Григорьевич Венжер, политэкономы Яков Абрамович Кронрод и Александр Ильич Ноткин. Последний был известен, кроме прочего, тем, что его критиковал лично Сталин. Если верить молве, Ноткин потом долгое время держал собранным чемоданчик, ожидая ареста, и только смерть Сталина избавила его от этой участи.

В качестве научного руководителя мне дали членкора старой закалки, соавтора знаменитого сталинского учебника политэкономии. Я, честно говоря, вначале перепугался. Как мы будем ладить? К счастью, моя тема была достаточно экзотичной, чтобы избавить от плотной опеки со стороны руководителя. Мелкие шероховатости не мешали нашему общению, а в критической ситуации он повел себя безупречно: когда на моей предзащите один из коллег указал на разногласия в позициях диссертанта и руководителя, мой членкор снял проблему ремаркой, что автор имеет право на свою точку зрения.

Диссертация и ее последствия

После защиты я остался в институте, где как раз сформировался новый сектор по экономической мысли в соцстранах. Через некоторое время туда пришел новый руководитель, известный экономист и опытный администратор. Он выговорил для себя и нас, своих сотрудников, определенные льготы. В их числе — возможность ездить в страны, которые мы изучаем. Благодаря этому в 1978 году я оказался в Чехословакии. Командировка длилась три месяца. За это время я провел серию бесед с чешскими и словацкими экономистами. Конечно, поговорить со всеми, с кем бы я хотел, возможности не было. Большинство тех, кто был причастен к реформам 1968 года, не по своей воле ушли из профессии. Но все равно случались интересные встречи с откровенными рассказами о непростых судьбах людей, переживших кризисный период истории. Для меня это был потрясающий человеческий опыт.

Другим следствием моей диссертации было то, что несколько человек ее все-таки прочитали. И у некоторых она даже вызвала интерес. Так, незадолго до моей поездки в Чехословакию ко мне подошел Олег Сергеевич Пчелинцев. Это был совершенно замечательный человек. Он долгое время работал в Институте экономики и всех там знал. В том числе Лёвшина. А в тот момент Пчелинцев уже работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте системных исследований. Это было новое учреждение, которое задумывалось как такая советская RAND Corporation, где под одной крышей собрались математики, экономисты, управленцы, социологи, философы и так далее. Пчелинцев попал туда вместе с командой экономистов-математиков из ЦЭМИ, которую возглавлял Станислав Сергеевич Шаталин. Предложение было заманчивым, но я не был уверен, что придусь там ко двору, хотя бы потому, что уже порядком подзабыл математику. Пока шли переговоры, Шаталин разругался с начальством, и вопрос на время отпал. Однако после моего возвращения из Чехословакии Олег Сергеевич вернулся к этой теме, сообщив, что во ВНИИСИ появилась вакансия, правда, на этот раз не в экономическом, а в управленческом блоке, зато на должность старшего научного сотрудника, и я рискнул.

Стиль работы Института экономики очень отличался от способа существования в Институте системных исследований. Я привык к тому, что каждый работает сам по себе или с помощниками, а тут все делалось коллективно. Плюс новые люди и новая, организационно-управленческая, тематика. Довольно быстро я понял, что оказался не на своем месте. На удачу, через год родилась идея создать новую лабораторию по изучению опыта соцстран. После серии административных игр решением нашего директора Джермена Михайловича Гвишиани (зятя Косыгина и зампреда Госкомитета по науке и технике) новая лаборатория была создана, причем в экономическом блоке, в отделе у Шаталина. Так я оказался там, куда собирался изначально.

Общество, в котором мы живем

Во всех перипетиях, связанных с нашей лабораторией, участвовал еще один человек — незадолго до этого пришедший во ВНИИСИ молодой сотрудник Егор Гайдар. Четыре года мы работали рука об руку, выпустили несколько совместных публикаций. Тогда же мы познали мудрость народной сказки «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Именно таким было самое трудное задание, которое получали герои сказок. Вот и нам нередко приходилось иметь дело с заданиями, смысл которых не был ясен даже тому, кто их нам давал.

Все это было в эпоху так называемого шествия катафалков, когда генсеки менялись каждые полтора года. Нами особо никто не занимался. Мы сами придумывали темы, сами их разрабатывали. Однако при Черненко пришло распоряжение создать комиссию по реформированию управления в стране. Эта задача осталась в наследство от Андропова. Сам Черненко, конечно, ничего реформировать не хотел в силу своего характера и состояния здоровья, но бюрократическая инерция работала. Создали комиссию, и наша лаборатория должна была готовить для нее бумаги. Гайдар наконец попал в свою стихию. Я тоже поначалу во всем этом участвовал, но быстро понял, что писать бумаги для начальства — не мое, и решил вернуться в Институт экономики, куда меня давно звал Алексей Алексеевич Сергеев.

К этому же времени относится одна известная история. Как-то меня по старой памяти позвали в Институт экономики на конференцию Совета молодых ученых, и я что-то рассказывал про свою работу во ВНИИСИ. Там же был парень из Питера, мы разговорились. И он сказал: «А приезжай к нам! У нас семинар интересный, там тоже расскажешь». В Питере я не был лет десять. Думаю: почему нет? Оказалось, речь шла о семинаре некоего Толи Чубайса в ИНЖЭКОНе. Мы познакомились, после семинара до полуночи вели теоретические дискуссии, а потом он спросил, кого еще пригласить из москвичей. Я говорю: «Ну, Гайдара пригласи». В общем, порекомендовал. Правда, Гайдар на семинар так и не выбрался, но повод для знакомства возник, и позже оно состоялось. Из этих контактов образовался круг людей, искренне стремившихся ответить на вызов, сформулированный в свое время Андроповым: «Мы плохо знаем общество, в котором живем». Мы как раз пытались понять, как наше общество устроено, что в нем не так и что нужно менять. Среди нас были москвичи, питерцы, новосибирцы, люди из других городов. Некоторые из них позже вошли в правительство Гайдара.

Итак, с начала 1985 года я уже работал в ИЭ, в секторе методологии планового управления народным хозяйством. Совсем скоро, 23 апреля 1985 года, Горбачев на пленуме ЦК КПСС объявит о грядущей перестройке. Жизнь стала меняться. Так, Шаталин, который долгие годы был невыездным, наконец-то поехал в Англию. Оттуда он вернулся с идеей написать концептуальную работу о реформах в СССР. Он обнаружил, что за границей не верят, что в СССР реформы вообще возможны. Я уже не был сотрудником ВНИИСИ, но от такого задания было трудно отказаться, и мы с Гайдаром и коллегами засели за работу. Это с одной стороны. А с другой, я продолжал работать с Сергеевым примерно по той же тематике. Он был убежденным коммунистом, держался за социалистические идеалы, а чуть позже, в начале 90-х, даже баллотировался с генералом Макашовым в вице-президенты РСФСР. То есть совсем скоро два моих соавтора оказались на противоположных полюсах политического спектра. Но в 1986–1987 годах я работал и с Гайдаром, и с Сергеевым одновременно, писал об одном и том же, и это обоих устраивало! Вот такой парадокс.

В 1987 году экономические реформы начались, но оснований для энтузиазма реальное развитие событий не давало. В 1988 году я уже не верил, что из этого может получиться что-то хорошее. Соответственно, сфера моих научных интересов сместилась к тому времени в сторону методологии науки. Мне хотелось понять, почему экономическая наука оказалась неготовой предложить действенную программу реформирования советской экономики. Наш последний долгий разговор с Егором состоялся в самом начале 1991 года, когда он пригласил меня перейти в Институт экономической политики, который он создал и возглавил. Мы проговорили у него дома больше двух часов. Переходить в новый институт я отказался. Мне показалось, что мой отказ он воспринял с пониманием.

Идея Вышки

В это время Академия наук пребывала в довольно печальном состоянии. Цены шли вверх, зарплаты — в обратную сторону. При этом экономисты были востребованы, и многие уходили из академии в бизнес, в банки, в политику. Академические институты искали свое место в новой жизни. В 1991 году Леонид Иванович Абалкин, тогдашний директор Института экономики, затеял реорганизацию, в результате которой появились новые направления и сектора. У моего прежнего сектора соцстран к тому времени исчез предмет изучения, и в новой структуре мне предложили организовать сектор методологии экономической науки. Одновременно были созданы сектор экономической истории под руководством незадолго до этого перешедшего в институт из МГУ Ярослава Кузьминова, и еще один сектор, который мы называли молодежным и в составе которого был, в частности, Володя Мау. Все эти сектора вошли в теоретическое направление, общее руководство которым взял на себя Абалкин, назначив меня своим замом. Так началось наше сотрудничество с Ярославом Ивановичем.

Наблюдая, в каком состоянии находится Академия наук, Кузьминов пришел к выводу, что в изменившихся условиях спрос на экономическое знание открывает поле для новых инициатив. Первой была мысль о создании небольшого исследовательского центра. Мы даже разработали соответствующий проект Российского института экономической науки, культуры и образования. Ярослав Иванович искал поддержки в этом начинании как в новом правительстве Гайдара, куда к тому времени перешел на работу Владимир Александрович Мау, так и в международных организациях, которые в те годы были готовы оказывать помощь в реализации подобных проектов. Но идея еще одного НИИ не прошла. А вот проблема адаптации экономического образования к требованиям рынка на уровне правительства уже осознавалась. Так возник проект организации нового экономического вуза. Для такого проекта Кузьминов нашел партнеров и в Европейской комиссии. В итоге это позволило в ноябре 1992 года, за две недели до отставки Гайдара, подписать постановление об учреждении Высшей школы экономики.

Нам хотелось дать стране современное экономическое образование, которое опиралось бы на достижения науки и не было бы оторвано от реальности. При этом мы понимали и то, что стандартный западный учебник экономической теории ничего нам ни о России, ни о проблемах так называемой переходной экономики не расскажет. Идея Вышки заключалась в том, чтобы привлечь к преподаванию экономических дисциплин лучших специалистов из академических институтов — тех, кто был в курсе достижений науки, и тех, кто был вовлечен в прикладные народно-хозяйственные проекты. Это во многом получилось и обеспечило успех Вышки. Важную роль в этом деле сыграл Евгений Григорьевич Ясин, который хорошо знал академическую среду. Не менее важно, что и сами ученые из академических институтов с энтузиазмом восприняли наш проект. Имена тех, кто к нам пришел, — Александра Григорьевича Гранберга, Револьда Михайловича Энтова, Эмиля Борисовича Ершова, Эдуарда Филаретовича Баранова — говорят сами за себя.

Впрочем, для полноценной интеграции теории и практики в образовательный процесс всех наших усилий оказалось недостаточно. На мой взгляд, задача познать общество, в котором мы живем, сохраняет актуальность и сегодня. У этой проблемы была еще одна грань, которая выявилась к концу 90-х. В Вышке с самого начала сформировалась здоровая и комфортная корпоративная культура, но не хватало академической инфраструктуры научного общения — семинаров, конференций. Кафедры вели преподавание, научные подразделения занимались исследованиями. Связей между ними почти не было. Именно с этим была связана инициатива Евгения Григорьевича Ясина проводить ежегодные многопрофильные научные конференции. С начала нулевых эта практика стала неотъемлемой частью нашей корпоративной культуры.

А начиналось все весной 1993 года, когда мы стали набирать кадры. Появился директор-организатор в лице Ярослава Ивановича Кузьминова, первые и.о. проректора и все, что должно быть у уважающего себя вуза. Я тоже несколько месяцев был и.о. проректора ВШЭ по науке, ходил по министерским кабинетам, утверждая там планы работ. И быстро понял, что сочетать эти обязанности с академической работой у меня не выйдет. Поэтому проректорские функции попросил с меня снять, но совсем избежать административной работы не удалось: в течение 18 лет был заведующим кафедрой, в Учебно-методическом совете работал с момента его образования, сначала заместителем председателя, потом 12 лет председателем, и, наконец, около семи лет руководил магистерской программой.

Поначалу наша кафедра отвечала за преподавание всех гуманитарных дисциплин. Наряду с коллегами-экономистами на ней работали социологи, философы, историки. Так я познакомился с нашими замечательными социологами Леонидом Григорьевичем Иониным и Овсеем Ирмовичем Шкаратаном. В мои обязанности заведующего кафедрой входила и подготовка курса по истории экономических учений. Так получилось, что на кафедре собрались почти все ведущие отечественные экономисты-методологи: Владимир Сергеевич Автономов, Наталия Андреевна Макашева, Леонид Иосифович Бородкин. Поэтому и в наших лекционных курсах, и в изданном затем учебнике мы пытались не просто излагать историю идей, а объяснять природу экономического знания. Эта тема и сейчас занимает меня. Она логически увязала между собой разные периоды моей работы: и проблемы обоснования экономических реформ, и формирование практически в эти же годы экономической методологии как особого направления исследований, и собственно историю экономики как науки.

Оглядываясь назад, могу сказать, что траектория моей жизни оказалась несложной: были повороты, но не было разрывов. Я работал всего в четырех организациях — в двух университетах (МГУ и Вышка) и двух академических институтах (ИЭ и ВНИИСИ). От начала и до конца это была академическая карьера. В 90-е многие ушли из науки, мне же удалось сохранить верность академии. Это случилось прежде всего благодаря Вышке. Мне везло на людей, с которыми сталкивала жизнь. В добавление к уже названным не могу не вспомнить руководителя моих студенческих работ добрейшую Маркиану Николаевну Осьмову, ироничного профессора МГУ Владимира Петровича Шкредова, гражданина Франции и настоящего русского интеллигента Михаила Андреевича Соллогуба, блестящего советского экономиста Виктора Николаевича Богачева, финского аналитического философа Ускали Мяки, лондонского историка-виртуоза Ричарда ван ден Берга.

18 июля

Люди Вышки

Напишите нам