«Я впитал уважение к праву с молоком матери и ремнем отца»

Правоведу, одному из авторов закона о СМИ, человеку, который пять лет представлял Россию в ЮНЕСКО, девять лет возглавлял Совет по правам человека, а сейчас руководит единственным в России центром «Кафедра ЮНЕСКО по авторскому праву, смежным, культурным и информационным правам» НИУ ВШЭ, — Михаилу Александровичу Федотову — исполняется 75 лет. О том, как пробить теннисным мячиком бетонную стену, зачем все время двигаться вперед и почему юриспруденция — точная наука, он рассказал «Вышке для своих».

Дети из Дворца пионеров

В нашей семье с позапрошлого века были врачи, инженеры, но в основном — юристы. Моя мама адвокат. Папа адвокат. Дедушка адвокат. Двоюродный дедушка адвокат. Тетка адвокат. Так получилось, что я жил в юридическом мире с малолетства. И когда дома раздавался телефонный звонок и мама отвечала: «Александра Александровича нет, он в тюрьме», я не волновался: значит, папа сегодня посещает своего подзащитного. Такова адвокатская работа, которая была не только источником средств к существованию, но и воздухом, которым дышала вся семья. Можно сказать, я впитал уважение к праву с молоком матери и с ремнем отца. Правда, отец достал его только один раз в жизни. Мне уже было лет тринадцать, и, в общем-то, я это заслужил.

Но я не собирался становиться юристом, а метил в литераторы, поскольку в школе писал стихи, был причастен к литературному кружку Дворца пионеров на Воробьевых горах и к знаменитой радиопередаче «Ровесники». Увлечение литературным творчеством привело к тому, что в 10-м классе я написал антисталинскую поэму «Пимен», за что получил двойку в четверти по обществоведению.

Когда школьный аттестат был уже в кармане, выяснилось, что для поступления в Литинститут нужно два года трудового стажа. Я собирался провести их в каких-нибудь героических экспедициях, в труднодоступных местах и т. п., но тут вмешалась мама (отца уже не было): «Если ты действительно родился, чтобы стать писателем, то станешь им. И юридическое образование этому не помешает. Ты должен поступать на юрфак». Я, конечно, отказался. Тогда мама сказала: «Ты просто боишься не сдать экзамены». Взяла меня на слабо! И это определило мое будущее.

Мне очень понравилось учиться на юрфаке МГУ, где после демобилизации училась мама, а еще до Первой мировой — ее отец, мой дед. Но со второго курса меня отчислили за участие в диссидентском движении. Мне и сейчас не стыдно за то, что в 1960-х годах ходил на Пушкинскую площадь, протестуя против преследования инакомыслящих. Убежден, что все делал правильно, и дальнейшие события это подтвердили: статьи 70 и 190¹ УК РСФСР в 1991 году были объявлены неконституционными. А тогда, в 1968 году, даже за стихи вполне можно было пойти по 70-й статье «Антисоветская агитация и пропаганда», а это до семи лет лишения свободы плюс ссылка. Слава богу, меня задерживали только один раз — за пикетирование Мосгорсуда в дни процесса по делу Гинзбурга, Галанскова, Лашковой и Добровольского. В результате меня отчислили, но ненадолго: благодаря заступничеству маминых однокашников, ставших к тому времени на юрфаке влиятельными профессорами, меня восстановили на вечернем отделении.

Свобода печати: от курсовой до докторской

На вечернем отделении полагается работать. Мне повезло: меня взяли репортером в газету «Вечерняя Москва». Там я добросовестно осваивал журналистскую профессию и, надо сказать, за полтора года не только кое-чему научился, но даже придумал, как ее можно рационализировать. Однажды в каком-то НИИ, о котором я делал очередную заметку со словом «сегодня», мне подарили несколько десятков больших перфокарт и приспособление для работы с ними. Я сделал из этого своего рода органайзер, в который систематически заносил сведения об информационных поводах, которые должны были случиться в закрепленных за мной организациях: НИИ, вузах, строительных трестах и т. д. И когда редактор отдела информации каждое утро шел мимо меня на планерку и спрашивал: «Что у тебя есть на сегодня со словом “сегодня”?», я вставлял спицы в свой «органайзер» и вытряхивал оттуда сразу пять-десять перфокарт с темами для заметок. Впоследствии я эту технологию использовал и в других редакциях, работая журналистом вплоть до окончания университета.

Учеба на юридическом факультете и работа в газете, помноженные на склонность к свободомыслию, разбудили во мне интерес к правовым вопросам функционирования медиа, которые тогда назывались средствами массовой информации и пропаганды. Право и журналистика сошлись в моей курсовой работе «Ленин о свободе печати». На следующем курсе я написал «Ленин и КПСС о свободе печати». Отсюда выросла дипломная работа «Актуальные проблемы свободы печати в СССР», из нее — кандидатская диссертация «Свобода печати — конституционное право советских граждан», а потом и докторская «Средства массовой информации как институт социалистической демократии». А приложением к диссертации стал инициативный авторский проект закона СССР о печати и других средствах массовой информации. На календаре стоял 1989 год.

Самозваные законописцы

Юрий Батурин, с которым мы познакомились полвека назад на экзамене и с тех пор остаемся не только ближайшими друзьями, но и соавторами, рассказал мне как-то про туннельный эффект. Представьте, что перед вами бетонная стена и вам нужно ее пробить насквозь с помощью теннисного мячика. Возможно ли это? С точки зрения квантовой физики — возможно, поскольку стена неоднородна, в ней все время открываются и закрываются окошечки — то здесь, то там. Поэтому всегда есть вероятность того, что твой мячик... пролетит сквозь стену через такое «окно возможностей».

В конце 1980-х годов такое окно открылось для нашего инициативного авторского проекта закона СССР о печати и других средствах массовой информации. Мы его написали втроем — Юрий Батурин, Владимир Энтин и ваш покорный слуга. Мы действовали на собственный страх и риск, что, с одной стороны, грозило разнообразными неприятностями, а с другой — открывало возможность делать законопроект таким, каким посчитаем правильным, исходя из логики права, из мирового опыта, из интересов гражданского общества. Поэтому мы сразу заложили в проект, что закон гарантирует свободу массовой информации, а цензура запрещается раз и навсегда. Конечно, мы были не законодателями, а лишь самозваными законописцами. Но осенью 1988 года окно возможностей открылось для того, чтобы мы смогли в обход Главлита свой законопроект опубликовать, в 1989 году — чтобы внести рассованный по карманам тираж брошюры с проектом на I Съезд народных депутатов СССР, а в 1990-м — чтобы он стал законом.

1 августа 1990 года наш закон вступил в силу. А примерно за месяц до этого мне позвонил только что назначенный министром печати и информации РСФСР Михаил Полторанин с предложением стать его заместителем по правовым вопросам. Это был шок: я совсем не собирался идти на государственную службу, меня вполне устраивала работа профессором в ВЮЗИ (ныне — МГЮА им. О.Е. Кутафина). Но я подумал о тех редакциях СМИ, для которых мы последние месяцы готовили проекты учредительных документов, призванные гарантировать их независимость, о журналистах «Комсомолки», «Известий», «Огонька» и других. Я понимал, что из министерского кабинета я смогу помочь избавиться от «крепостного права» не только этим изданиям, но и всем остальным, рискующим обрести свободу. И, несмотря на ожесточенное сопротивление жены, я ответил согласием. Возможность на практике воплотить то, о чем ты писал многие годы — в книгах, статьях, наконец, в законопроекте, — оказалась слишком заманчивой. От такого вызова и искушения отказаться трудно.

Две темы и одно большое дело

Последние полвека меня по жизни ведут две музы: одна покровительствует медиаправу, то есть праву массовых коммуникаций, другая — праву интеллектуальной собственности. Они, музы, состоят в близком родстве, поскольку обе курируемые ими сферы производны от прав человека, которые, в свою очередь, также занимают мои мысли со студенческих лет. И не раз эти музы сплетали две дороги в одну. Например, в 1992 году, будучи замминистра печати и информации, я добился президентского указа о ликвидации недоброй памяти ВААПа, Всесоюзного агентства по авторским правам, и создании РАИС, Российского агентства интеллектуальной собственности при Президенте РФ. Позднее, в 1993 году, мне удалось убедить президента передать всю материально-техническую и финансовую базу РАИС общественной организации — Российскому авторскому обществу, РАО. Такое решение казалось мне справедливым и законным, поскольку вся эта база формировалась за счет отчислений от авторского вознаграждения российских композиторов, поэтов, драматургов, а вовсе не за счет государства.

К сожалению, много времени уделять работе в РАИС мне не пришлось. Уже весной 1992 года начался процесс по делу КПСС в Конституционном суде, и президент назначил меня одним из своих представителей. Процесс шел с перерывами до глубокой осени, вынуждая работать в режиме нон-стоп. В последние две недели процесса, когда шли выступления наших процессуальных оппонентов, а мы готовили свои речи, я спал примерно десять часов в неделю. Каждое утро мы выезжали со знаменитой дачи №6 в правительственном поселке Архангельское в Москву, в Конституционный суд, проводили весь день там, а в семь вечера, когда суд закрывался, возвращались на все ту же дачу, чтобы попить чай с лимонником и работать до утра. Тогда пришло понимание: когда кончается терпение, начинается выносливость.

Не успел завершиться процесс в Конституционном суде, как меня вернули из РАИС в министерство, которое я не без оснований называл «министерством печали». Но теперь уже на должность министра. Признаюсь, мне была по душе эта работа, главный смысл которой состоял в поддержке процесса формирования цивилизованного медиарынка с независимыми и плюралистическими медиа. Но в августе 1993-го, когда Верховный совет принял поправки в закон о СМИ, фактически восстановив цензуру в лице Федерального наблюдательного совета, я подал в отставку и тут же получил новое назначение — постоянным представителем РФ при ЮНЕСКО.

Париж стоит… места

Работа постоянного представителя России при ЮНЕСКО — счастливое время. Мне довелось заниматься сферами, о которых интеллигентный человек может только мечтать: образование, наука, культура, коммуникации… Мы жили в Париже. Меня окружали замечательные люди: среди постпредов были не только карьерные дипломаты, но и писатели, ученые, музыканты. Мы занимались великолепными проектами: реконструкция Большого театра, модернизация РГБ, поддержка РАН и т. д. В голодные 1990-е годы нам удавалось привлекать в Россию не только деньги, но и, главное, лучших мировых экспертов, организовывать международные центры, уверенно побеждать на выборах в Исполнительный совет и другие органы ЮНЕСКО. Уникальной кампанией, охватившей многие регионы страны, стали Дни ЮНЕСКО в России. Короче, я чувствовал себя на своем месте и «переходить на другую работу» не собирался.

Но в Кремле, видимо, считали иначе. В 1995 году мне позвонили из Москвы и проинформировали, что президент намерен назначить меня своим помощником по правовым вопросам. Я долго объяснял, что только недавно приступил к работе, что в ЮНЕСКО остается много незавершенных дел, говорил про всякие семейные обстоятельства. Позднее, в 1997 году, президент решил номинировать меня в судьи Конституционного суда. Но в Совете Федерации с его откровенно антиельцинским большинством меня ожидаемо прокатили: припомнили, думаю, участие в «деле КПСС». И я снова благополучно вернулся в Париж, в красивый кабинет на rue de Prony, чтобы продолжить свою миссию постоянного — в этом была обманчивая стабильность — представителя при ЮНЕСКО. Как написал по этому поводу 19 мая 1997 года Булат Окуджава:

Лучше в парижском этом гнезде,

А не в Конституционном суде.

Правозащита — искусство невозможного

Потом, уже вернувшись в Москву, я много раз корил себя за то, что отказался в 1995-м, не проявил настойчивости в 1997-м. Чувствовал, что за мной есть должок. Поэтому, когда в 2010 году президент предложил мне стать его советником и возглавить Совет по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ), я согласился. Правда, перед этим я получил благословение от Людмилы Михайловны Алексеевой, старейшей российской правозащитницы, высшего авторитета в СПЧ. И потом девять лет нес этот крест, постоянно объясняя членам СПЧ, что совет — это они, а я всего лишь дружественный интерфейс для их общения с властными структурами.

За эти девять лет совету многое удалось сделать. Многое, но далеко не все. Слишком много проблем, чтобы горстке членов СПЧ удалось все исправить. Особенно если плывешь против течения в соляной кислоте бюрократического безразличия. Помогало то, что рядом были настоящие правозащитники: Людмила Алексеева, Лиза Глинка, Андрей Бабушкин… Говорят, чудес не бывает. Но что такое чудо? Это событие, вероятность которого стремится к нулю, но не равна нулю. Следовательно, при определенных условиях чудо может состояться. Как, например, состоялся закон о печати.

Правозащита, которая сама является чудом, стремится к тому, чтобы дарить конкретным людям чудо реализации их несбыточных надежд. И иногда чудеса приходят в их жизнь. Примеров масса. Вот почему книга, выпущенная в 2019 году и посвященная 25-летию Совета по правам человека, называется «Искусство невозможного».

Доброе, чистое, светлое

Пять лет назад, в мой 70-летний юбилей, меня освободили по возрасту от должности президентского советника и главы СПЧ, и я наконец-то смог заняться добрым, чистым и светлым — любимым детищем, Кафедрой ЮНЕСКО по авторскому праву, которая существует уже больше четверти века и объединяет свыше сорока человек из разных стран. Кстати, в этом году исполняется 25 лет нашему кафедральному журналу «Труды по интеллектуальной собственности». Благодаря Издательскому дому ВШЭ он выходит в цвете, на хорошей бумаге. Можно сказать, глянцевый научный журнал. Он и по содержанию хорош. В нем выходят интереснейшие, авангардные, прорывные статьи.

Нужно понимать, что Кафедра ЮНЕСКО — это не структура ЮНЕСКО и не учебная кафедра. Из самого названия, UNESCO Chair, следует, что это буквально кафедра, трибуна, с которой проповедуют общемировые ценности науки, культуры, искусства, идеалы, как сказано в Уставе ЮНЕСКО, интеллектуальной и нравственной солидарности человечества. Поэтому и руководитель кафедры именуется не director, а chairholder. Другими словами, это центр межуниверситетского сотрудничества в определенной области знаний. По всему миру кафедр ЮНЕСКО уже больше тысячи. В каких-то странах их две-три, а в России, Испании, Франции, некоторых других государствах — десятки. Причем тематика их очень разнообразна: от культуры и винных традиций (Университет Бургундии) до исследования изменений климата (Университет Гамбурга) и проблем доступа к информации (Университет Чили). Но такая, как у нас, — Кафедра ЮНЕСКО по авторскому праву, смежным, культурным и информационным правам — всего одна.

Уникальность кафедры проявляется и в тех исследованиях, которые мы проводим, и в тех учебных курсах, которые мы предлагаем студентам: «Право массовых коммуникаций», «Право цифрового маркетинга», «Право саунд-арта». Особый интерес вызывают наши научно-исследовательские семинары — НИС. Например, на семинар «Нормотворчество ЮНЕСКО для целей устойчивого развития» Комиссия РФ по делам ЮНЕСКО специально присылала своих сотрудников изучать наш опыт. В рамках этого НИС мы рассказываем студентам о конвенциях и рекомендациях ЮНЕСКО в области образования, науки, культуры, коммуникации, экологии, спорта и т. д. Объясняем, как они реализуются на практике в России и других странах, каковы их проблемы, перспективы. Наш НИС входит в программу бакалавров-второкурсников, что позволяет показать студентам широкий спектр направлений правовых исследований, в которых они могут специализироваться.

Еще один НИС — «Концепт авторства в алгоритмическом обществе». Он вырос из серии моих статей по праву интеллектуальной собственности и, надеюсь, уже в следующем году позволит завершить работу над монографией по общей теории авторства.

Периодическая система правовых элементов

В прошлом году мы выпустили фундаментальный кафедральный учебник «Информационное право». В этом декабре, надеюсь, увидит свет моя книга «Медиаправо: доктрина, законодательство, правоприменение». Но я кошмарно жадный человек. Одну книгу заканчиваю, другую продолжаю, над третьей думаю.

На подходе «Общая теория авторства». По сути дела, речь идет о построении метатеории интеллектуальной собственности. В свое время профессор Виктор Абрамович Дозорцев предпринял блестящую попытку создать стройную систему исключительных прав. Я по мере сил пытаюсь в чем-то продолжить, а в чем-то переосмыслить его идеи, чтобы в конечном итоге создать нечто вроде периодической системы Менделеева. Только в ней будут не химические элементы, а правовые понятия. Ведь, на мой взгляд, юриспруденция — не гуманитарная наука. И не общественная. Это точная наука. Потому что право по своей сути аксиоматично. Есть определенные аксиомы — понятия, из них складываются нормы. Если понятия сформулированы плохо, то и нормы получаются плохие. Я часто повторяю своим студентам: «Хороший закон может работать хорошо, а может работать плохо. Плохой закон может работать только плохо». Поэтому качество нормативного материала — очень серьезный вопрос.

Послесловие

В конце 1960-х годов юный репортер «Вечерки» Миша Федотов брал интервью у легендарного Валерия Брумеля, олимпийского чемпиона и мирового рекордсмена по прыжкам в высоту, человека во многих отношениях героического. Вопрос был поставлен наивно и банально: «Что вы можете посоветовать начинающим спортсменам, мечтающим о таких же достижениях?» Великий Брумель снисходительно посмотрел на репортера и ответил: «Молодой человек, запомните: чтобы прыгать, надо прыгать». Миша запомнил. На всю жизнь.

Поэтому будем прыгать.

18 сентября

Люди Вышки

Напишите нам