«Нельзя учить фактам. Надо учить основам, методам, подходам, идеям»

30 сентября ординарному профессору НИУ ВШЭ Виктору Алексеевичу Каштанову исполнилось 90 лет. В интервью ученый рассказал о военном детстве, годах студенчества, научном пути в области теории надежности и ставшем родным факультете прикладной математики (ФПМ) Московского института электроники и математики им. А.Н. Тихонова Вышки, которым он руководил 32 года.

Доктор физико-математических наук, ординарный профессор, ученый-классик, стоявший у истоков теории надежности в СССР, лауреат Государственной премии СССР, обладатель ордена «Знак Почета», заслуженный деятель науки РФ, ученик Колмогорова, победитель первых в СССР Всесоюзных юношеских игр на велотреке — все это о Викторе Алексеевиче.

Военные годы детства

Я родился в 1934 году в Москве, и жили мы тогда в районе Тишинского рынка. Всегда всем говорю, что родился в районе Лесной улицы в родильном доме им. Н.К. Крупской (до революции в этом здании, сохранившемся до наших дней, находился родильный дом им. А.А. Абрикосовой. — Ред.).

В Большом Тишинском переулке я прожил первые 25 лет — и школа, и война, и студенчество, и первые годы взрослой жизни. Кстати, так получилось, что я не учился в первом классе. В то время учиться начинали в восьмилетнем возрасте, соответственно, я должен был пойти в школу в 1942 году. Видимо, я в тот год был очень ослаблен, и мама меня отдала на август и сентябрь для восстановления в школу на шоссе Энтузиастов, своего рода аналог школьного лагеря, где мы жили постоянно. Спали прямо на партах, поскольку кроватей не было. Нам давали сироп шиповника, а он сладкий — до сих пор помню, какое это было счастье. И когда уже в октябре мама принесла мои документы в 127-ю школу управления Белорусского вокзала, оказалось, что мест нет. Это было связано еще и с тем, что в 1941/42 учебном году московские школы не работали из-за войны, поэтому в 42-м был практически двойной набор. В итоге целый год мама учила меня писать, читать, и, когда я в следующем, 1943 году пришел в эту же 127-ю школу, мне было в первом классе неинтересно. И тогда меня перевели в 116-ю школу на Пресне во второй класс — ее здание до сих пор стоит на территории зоопарка. Там я окончил семь классов, после чего наш класс вновь перевели в 127-ю школу. То есть я трижды поступал в одну и ту же школу за свою ученическую биографию.

Мой отец погиб, в 1944 году умер от ран в Белоруссии. Мама воспитывала меня и младшего брата. Зарабатывала как могла. Шила фетровые тапочки, обтягивала абажуры, раскрашивала выкройки при помощи трафаретов, я сам ей в этом часто помогал.

«Очень хорошо помню голод»

Всю войну мы оставались в Москве, в том числе и осенью 41-го года. Нашу семью война застала, когда мы находились на даче у родственников в Жаворонках. Через месяц, 22 июля, мы поехали в Москву. 37 километров от Жаворонок до Белорусского вокзала мы ехали 12 часов, потому что именно в этот день немцы впервые бомбили столицу. В тот день основные удары были нанесены по рынкам, практически все горели.

Самый тяжелый период для Москвы — середина октября 41-го года. Тогда дедушка, мамин отец, вся его семья, мамины братья и сестры со своими семьями, мы с мамой — все мы жили на Малой Никитской в доме возле дома Берии, недалеко от музея Чехова, в квартире дедушки в подвале дома. Взрослые тогда решили собраться в одном доме, чтобы, если уж суждено погибнуть от бомбежки, то всем вместе. Кстати, совсем недалеко, на том месте, где сегодня крыло высотки на Краснопресненской, фугас попал в жилой дом и разрушил его.

Но я не помню бомбежки. Зато очень хорошо помню голод. Не холод, не темноту, а именно голод. Чтобы как-то прокормиться, мы летом собирали крапиву и лебеду примерно на том месте, где сейчас стоит Белый дом (здание Правительства РФ. — Ред.), там и сегодня сохранился парк, где росла та крапива.

Очень тяжелые были и военные, и первые послевоенные годы. Все питание было по карточкам. Сами карточки были разных видов, соответственно, разный объем пайка. Были детские карточки, были иждивенческие, были карточки для работающих. Вспоминаю, как я мечтал выпить сладкого чая и съесть кусок белого хлеба. В 1947 году, когда отменили карточки, я учился во вторую смену, и вот меня мама отправила перед школой купить продукты, дав немного денег. Я отстоял очередь, мне достался сахар, белый хлеб, а масло не досталось. И тогда я купил маргарина и все-таки выпил перед школой сладкого чая и съел намазанный маргарином кусок белого хлеба.

Еще воспоминание. 1946 год. На карточки мы получали питание в столовой в начале Большой Бронной. И мне приходилось туда ходить переулками с Большого Тишинского. Это не очень далеко, но в те годы такой путь с карточками был небезопасным. И вот мама решила отправить туда моего младшего брата, которому было 7 лет. А я был уже взрослый, 11 лет. Я говорю: «Мама, ты что, с ума сошла? Нельзя его одного отправлять». «А как же ты туда ходишь?» — спрашивает мама. Я ей говорю: «Мама, так это же я. Я знаю, где стоят друзья и где стоят враги, где все ходы и выходы». Тишинка всегда была непростым местом, криминальным. Если говорить о сверстниках, то добрая половина их потом оказалась в местах не столь отдаленных.

Спортивные увлечения

Я был очень спортивным ребенком. Зимой мы много бегали на коньках. На валенки веревками крепили коньки, бегали прямо по улицам. Снег, мороз, оттепель, наледь — тогда ничего не расчищалось, прямо так и бегали. А когда в 1949 году мне мой дядя, брат мамы, сделал на клепках коньки «гаги», я принял участие в открытом старте на Стадионе юных пионеров, это угол Беговой улицы и Ленинградского проспекта. Видимо, мы с друзьями неплохо пробежали, к нам подошли местные тренеры и предложили заниматься в конькобежной секции Стадиона юных пионеров (СЮП). Конечно, мы согласились. Позже в секцию пришла чуть ли не половина нашего двора и класса, в итоге мы организовали очень хорошую секцию. Надо сказать, что мне по жизни очень везло. Например, именно тогда я встретился с замечательным человеком и великим спортсменом, у которого был именной значок номер 1 «Заслуженный мастер спорта Советского Союза». Даже у Старостина был значок лишь под номером 4! Я говорю о великом конькобежце Якове Федоровиче Мельникове, которому, кстати, принадлежит авторство названия спортивного общества «Торпедо». Я благодарен судьбе, что мне довелось у него тренироваться. Зимой Яша — так запросто мы звали этого человека! — нас сажал к себе в машину, и мы ездили тренироваться на Шереметьевские пруды.

А в 1951 году там же открылся летний бетонный велотрек, и мы всей командой стали тренироваться еще и на велосипеде. Именно по велосипедному спорту я попал в сборную Москвы и в 1953 году стал участником первых Всесоюзных юношеских соревнований. Москва там выиграла две золотые медали, и одна из них — моя. Я тренировался вместе с ребятами, из числа которых позже вышли великие спортсмены — Ростислав Варгашкин (призер Олимпийских игр, рекордсмен мира, многократный чемпион СССР по велотреку), Вячеслав Нечаев (чемпион СССР по велотреку).

Поступление на мехмат

Тогда ситуация была примерно такая же, как и сейчас: представители вузов приходили в школы и агитировали. А мы же — спортсмены! Я к тому же уверенно шел на медаль и в итоге окончил школу с серебряной медалью — тогда это давало возможность поступления только по собеседованию, без экзаменов. Нас звали в Московский энергетический, где только что появился замечательный спортивный комплекс с бассейном, легкоатлетическим манежем. И один из нас пошел в энергетический. Нас агитировала Бауманка, куда в итоге ушло трое или четверо, и другие ведущие вузы.

А я все никак не мог выбрать, все что-то не то. Дотянул до лета. Выпускные экзамены позади, серебряная медаль в кармане, через несколько дней соревнования в Риге, а я так до сих пор и не выбрал. И вот сижу во дворе, играю в карты с ребятами, прибегает шпингалет и говорит, что меня срочно вызывают в школу: там пришел представитель мехмата МГУ и рассказывал о специальностях, которые на тот момент даже понять было довольно сложно. А у моей старшей двоюродной сестры был молодой человек, который учился в МГУ на мехмате, Юрий Константинович Беляев. Он постоянно говорил, что мне надо на мехмат в специальную группу. И тут такое совпадение: специалист из МГУ набирал именно в специальную группу. Я решил пойти на собеседование.

В день собеседования я позанимался спортом на треке, сел на 12-й троллейбус и приехал в старое здание МГУ на Моховой (в 1952 году мехмат располагался в старом комплексе зданий МГУ на Моховой улице. — Ред.). На собеседовании были тригонометрические уравнения, это я щелкал. Запомнилось задание: можно ли плоскостью рассечь куб так, чтобы в сечении получался треугольник, четырехугольник, пятиугольник, шестиугольник, семиугольник… С этим я тоже справился. А потом экзаменаторы увидели, что я спортсмен, и стали меня спрашивать по Хельсинкской олимпиаде. В общем, я поступил на специальность «математика» мехмата и спокойно уехал на соревнования в Ригу.

Первый курс — первые впечатления

Конечно, была какая-то особенная обстановка, чувство взаимовыручки. Мы помогали друг другу. Причем среди нас было немало взрослых людей, значительно старше нас. Помню, один из них не понимал матанализ, и мы с другом подтягивали его.

Очень яркие первые впечатления от преподавателей. Особенно вспоминается академик Павел Сергеевич Александров. Мы с ним сразу нашли общий язык, поскольку он любил спортсменов. Он и сам занимался туризмом, хорошо плавал. У меня на лацкане пиджака был металлический конек. Александров, хотя и плохо видел, разглядел его, в итоге мы потом часто говорили о спорте.

Занимался я тогда больше дома, в библиотеке практически не сидел. Не могу сказать, что первый год был для меня тяжелым, я довольно спокойно сдал все экзамены на «хорошо» и «отлично».

Переезд мехмата в новое главное здание МГУ

Конечно, разница была колоссальная. В старом здании катастрофически не хватало пространств для занятий. У нас был расширенный прием — 200 механиков и 200 математиков. Приведу пример. У нас четыре года было военное дело. Выглядело это так: лестница, и под лестницей в огороженном пространстве в длинном коридоре занимается группа.

Хорошо помню первый день в новом главном здании — митинг, первую лекцию по механике профессора Андрея Петровича Минакова в аудитории 1408. Конечно, мы все были в восторге от только что построенного главного здания, его аудиторий, объемов, интерьеров!

А вот ездить мне стало дальше. От старого здания на Моховой до дома было близко: по Большой Никитской, тогда улице Герцена, до зоопарка и далее по Большой Грузинской. 20 минут на троллейбусе №5.

А вот на митинг на Воробьевых горах 1 сентября 1953 года я поехал до станции метро «Октябрьская», и далее минут 40 на автобусе по Ленинскому проспекту. Значительно дальше.

Главные впечатления — от преподавателей

Я уже упомянул лекции по механике Андрея Петровича Минакова. Это был восхитительный лектор, удивительно артистичный, он даже внешне был очень похож на Василия Качалова. На лекциях мы завороженно его слушали, практически никто их не конспектировал. Их было невозможно конспектировать, все было построено на образах, метафорах. Например, как он объяснял плоскопараллельное движение: «Представьте себе, молодые люди, что вы назначаете свидание девушке в парке Горького. И вот вы едете с девушкой в чертовом колесе, где кабины этого колеса ходят в плоскопараллельном движении». И все сразу становилось понятно.

Упомяну лекции по аналитической геометрии великого математика академика Павла Сергеевича Александрова. Алгебру нам читал замечательный специалист Александр Геннадьевич Курош.

Когда уже на третьем курсе мы стали заниматься по программе специальной группы, в которую я поступил изначально, нам посчастливилось познакомиться при изучении теории вероятностей с Андреем Николаевичем Колмогоровым и его учениками, среди которых были Юрий Васильевич Прохоров, Борис Александрович Севастьянов. Это всё ведущие математики своего времени.

Нам посчастливилось стать экспериментальной группой на третьем курсе. Колмогоров поставил нам курс «Анализ-3», сегодня мы его знаем под привычным словосочетанием «Функциональный анализ». Не было учебников, методических пособий, уже позже собрали его лекции в самиздате, и только потом появился знаменитый учебник Колмогорова и Фомина по функциональному анализу. Ну а мы были первые!

Ученик Колмогорова

Первое именно личное общение с Колмогоровым — экзамен на третьем курсе как раз по дисциплине «Анализ-3». Я сдавал ему экзамен лично. По билету я рассказал все, а в качестве дополнительного вопроса он попросил меня построить метрическое пространство. Уже не помню, как именно я его строил. Но хорошо помню реакцию Андрея Николаевича. Он задумался на какое-то время, а потом сказал: «Так тоже можно». И поставил мне «отлично».

Уже на старших курсах я занимался локальными свойствами процессов с независимыми приращениями под руководством аспиранта из группы Колмогорова Владимира Михайловича Золотарева. Андрей Николаевич в то время руководил кафедрой теории вероятностей. И уже на последнем курсе во время одного из научных собраний, где мы определялись с будущими дипломными работами, Владимир Михайлович сделал доклад о проделанной нами работе. Очень хорошо помню, как Колмогоров, внимательно все выслушав, сказал: «Я бы мог руководить этой дипломной работой». Конечно, я с радостью согласился, хотя даже помыслить не мог просить о том, чтобы Андрей Николаевич стал моим руководителем: это была его личная инициатива.

Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что Андрей Николаевич был человеком глубочайших знаний, зачастую парадоксальный в своем научном подходе. Когда он стал моим руководителем, сразу удивил меня, поручив изучить работы Петровского по дифференциальным уравнениям в частных производных. Вероятность и частные производные — казалось бы, зачем мне это сочетание? А оказалось, что здесь есть важная связь. Диплом я защищал 9 мая 1957 года, в тот год это не был праздничный день. На защите присутствовали Колмогоров, Прохоров и Золотарев. Я и сегодня горд, что на моей защите были два академика и что я защитился на «отлично».

Колмогоров иногда проводил занятия у себя на даче в Комаровке возле Мытищ. Вместе с ним на даче жил Павел Сергеевич Александров. Андрей Николаевич любил прогулки, во время которых мы обсуждали самые разные научные темы. Вспоминается, как однажды, уже осенью, даже купались на Клязьме. В воду, правда, осмелились зайти не все, но Колмогоров купался. Помню, в тот день из Москвы приехал Павел Сергеевич и долго сокрушался, что не принял участие в купании. Я уже выше говорил, что он сам был заядлый пловец. На этой даче сегодня рядом висят две мемориальные таблички в память об этих замечательных ученых.

Реальные задачи

Это случилось уже после университета. Сразу по окончании я был распределен в лабораторию математики НИИ-17 (сегодня концерн радиостроения «Вега». — Ред.). Правда, первый год я больше занимался самоподготовкой, чем реальными исследованиями, поскольку сначала выбрал филиал НИИ-17, который находился буквально в пяти минутах ходьбы от дома. Я пришел туда 1 сентября, но меня не пустили на проходной, поскольку не было допуска. Весь сентябрь ушел на его оформление. 25 сентября я наконец вышел на работу, мне дали читать книгу по автоматическому регулированию редакции Массачусетского университета в переводе. Но реальной работы не давали. От нечего делать я с лаборанткой Мариной играл в шахматы, стал читать лекции по случайным процессам для сотрудников, изучать работы Солодовникова о корреляционной теории, фильтрации, передаточных функциях, обработке случайных процессов — в итоге все это оказалось в дальнейшем очень полезным для меня именно в контексте надежности.

А уже в декабре стал возмущаться, требовать какую-то реальную задачу и просить меня перевести в главный корпус института на Кутузовском проспекте, от работы в котором сам отказался изначально в пользу близкого адреса к дому. В итоге через год меня все-таки перевели в главное здание, а там уже были практические задачи, связанные с надежностью. И через какое-то время, в 1960 году, Юрий Александрович Архангельский, наш руководитель и тоже мехматовец, рекомендовал мне поступать в аспирантуру при НИИ-17. Я согласился, но поступил в заочную аспирантуру, поскольку зарплата аспиранта и зарплата инженера были несопоставимы. Встал вопрос о научном руководителе. Я обратился к Александру Дмитриевичу Соловьеву, доценту кафедры математического анализа мехмата, который занимался вопросами надежности, и он согласился. Я был его первым аспирантом.

Помню, Александр Дмитриевич сформулировал мне задачу, которая позже стала определяющей в аспирантуре: «Инженеры назначают различные сроки начала профилактик, восстановительных работ, ремонта аппаратуры, оборудования через детерминированное время. А почему бы не назначать эти сроки через случайное время? Это бы расширило возможности управления».

Я долго мучился с этой задачей, везде думал о ней. А потом съездил в отпуск, переключился и после отпуска решил ее за две недели.

Мне удалось доказать, что для определенных моделей оптимально назначать эти сроки через детерминированное время. Интуиция инженеров не подвела.

Мою работу опубликовали в 1-м номере 1961 года журнала «Вопросы радиотехники».

Должен сказать, что по ходу работы над диссертацией мне пришлось расширить объект исследования, поскольку уже на финальном этапе выяснилось, что часть положений диссертации параллельно исследованы и опубликованы в одной из западных работ в декабре 1960 года, а я опубликовал результат в январе 1961 года. Мы тогда пропустили этот момент, поэтому мне пришлось несколько сместить акценты, и в итоге я защищал диссертацию уже только в мае 1967 года. Защита проходила на соискание степени кандидата технических наук (хотя, по сути, она, конечно, математическая), а вот докторскую, на соискание степени доктора физико-математических наук, защищал в Ученом совете ФПМ (факультет прикладной математики. — Ред.) МИЭМ в июне 1976 года.

У истоков теории надежности в СССР

Задачи, которыми я в те годы начал заниматься, широко пришли в науку чуть позже. Первая книга, где системно была изложена теория надежности, вышла в 1965 году. Она так и называлась — «Математические методы в теории надежности». Авторы — Б.В. Гнеденко, Ю.К. Беляев и мой руководитель в аспирантуре А.Д. Соловьев. Авторы прописали идейную часть (Гнеденко), аналитические методы (Соловьев) и существующую статистику (Беляев), а вот следующего этапа, эксплуатации, не было. К сравнению, в 1983 году вышло продолжение этой книги, где, наряду с уже классическими к тому времени разделами, появились новые разделы, связанные с моделированием и эксплуатацией. Я стал одним из авторов этого издания именно в части эксплуатации. За эту книгу мы получили II премию Министерства образования СССР.

В конце 60-х годов у меня сложился замечательный творческий тандем еще с одним удивительным ученым, Евгением Юрьевичем Барзиловичем, в соавторстве с которым мы написали книгу «Некоторые математические вопросы теории обслуживания сложных систем». Мы написали ее в 1969 году, а вышла она только в 1971-м. Это было связано с тем, что в 1970 году в стране был дефицит бумаги, поскольку вся бумага ушла на издание трудов Ленина к его 100-летнему юбилею.

Работа в ВАК и докторская диссертация

Моя докторская была посвящена математическим методам экстремальных задач надежности и эффективности. Кстати, это еще одна история, где мне хочется отметить своих наставников, которые давали в нужные моменты нужные импульсы. В середине 70-х годов реформировалась деятельность ВАК (Высшая аттестационная комиссия. — Ред.). В 1975 году ВАК уходила под контроль Министерства высшего образования СССР, полномочия местных диссертационных советов передавались центральному органу. Я тогда вошел в состав экспертной группы при ВАК. В какой-то степени первым импульсом стало то, что мой однокашник Валентин Федорович Колчин подал на защиту докторской диссертации. Я в то время, в силу работы в ВАК, прочитывал много докторских диссертаций и понимал, что у меня в целом набран материал на полноценную диссертацию. Я быстро собрал все материалы и отдал Александру Дмитриевичу Соловьеву, своему руководителю. Соловьев поддержал меня, ознакомившись с материалами. Примерно тогда же, с подачи Е.К. Барзиловича, материалы были опубликованы. За полгода я подготовил докторскую, а Борис Владимирович Гнеденко, гуру в области теории надежности, помог мне найти рецензента. Им стал Владимир Семенович Королюк, известный советский и украинский математик в области теории вероятностей. 3 мая 1976 года я полетел в Киев, доложил Королюку свою докторскую диссертацию, он ее принял, согласившись стать оппонентом, а уже 29 июня 1976 года я ее защитил.

МИЭМ. Начало

Эта история началась еще в 1968 году. Однажды начальник нашей лаборатории в НИИ-17 Николай Васильевич Лебедев попросил меня составить ему компанию и съездить в Трехсвятительский, тогда Большой Вузовский, переулок выступить перед студентами МИЭМ, нашими потенциальными сотрудниками. Должен сказать, что у меня к тому времени с этим переулком были связаны самые теплые воспоминания. Я ведь всю жизнь учился исключительно в мужской среде — как в школе, которая была мужской, так позже и на мехмате, где в нашей экспериментальной группе было 34 парня и не было ни одной девушки. А когда я был в 10-м классе, рядом с Большим Вузовским жила девочка, которая мне очень нравилась в школьные годы, и я часто ездил к ней в гости. Это был 1952 год, тогда еще не было МИЭМ (МИЭМ основан в 1962-м. — Ред.), а на его месте был Торфяной институт (ныне Тверской государственный технический университет, переведен из Москвы в Тверь в 1958 году. — Ред.), и пара человек из моего класса туда поступили.

Встретил нас Александр Николаевич Рублев, проректор по вечернему образованию и исполняющий обязанности декана ФПМ, который прямо в присутствии моего работодателя предложил мне полставки в качестве преподавателя. Я ответил: «Хочу». Таким образом, с 9 февраля 1969 года я стал преподавать на кафедре теории вероятностей и математической статистики недавно открытого ФПМ МИЭМ, оставаясь на основном месте работы. Тогда было пять кафедр. Кафедра высшей математики была набрана практически полностью из специалистов Вечернего машиностроительного института, на базе которого создавался МИЭМ. Возглавлял кафедру известный математик Борис Абрамович Фукс. Кафедру кибернетики возглавлял Константин Александрович Пупков. Виктор Павлович Маслов руководил кафедрой прикладной математики. Кафедрой теории вероятностей и математической статистики заведовал профессор Коваленко Игорь Николаевич. Кафедрой механики заведовал Колтунов Михаил Андреевич. Первый мой курс в МИЭМ на ФПМ был для студентов инженерного вечернего факультета. Кстати, кафедры прикладной математики и теории вероятностей и математической статистики располагались в ту пору в одном кабинете.

А уже летом 1969 года мне позвонила Ирина Михайловна Янишевская и попросила с 1 сентября оформляться на полную ставку. Так я стал полноценно трудиться в МИЭМ в качестве старшего преподавателя.

Назначение деканом ФПМ и Государственная премия СССР

В начале июня 1979 года вызывает меня Борис Михайлович Михайлов, секретарь парткома МИЭМ, и говорит: «Тебя вызывает Арменский» (Евгений Викторинович Арменский, основатель и первый ректор МИЭМ. — Ред.). А буквально незадолго до этого я голосовал на парткоме против решения, с которым был не согласен. Я в первый момент подумал, что это как-то связано. Но оказалось, что Евгений Викторинович вызвал меня, чтобы назначить деканом ФПМ. Еще по дороге к ректору Михайлов сказал мне о цели визита. Моя реакция: «Надо подумать». Ответ Михайлова: «Думать нечего, ты его поблагодари!» Конечно, я не стал отказываться и поблагодарил за доверие. Через несколько дней я пришел к Арменскому с вопросом: «Евгений Викторинович, а я могу присутствовать на Ученом совете института?» «Не можешь, а должен», — сурово ответил ректор. Спустя годы, вспоминая этот эпизод, я уже подшучивал над ним: «Евгений Викторинович, я вас тогда поблагодарил на 32 года». Ровно столько лет я возглавлял ФПМ, представляете! А теперь давайте посчитаем. 32 года, 10 заседаний Ученого совета в год: я посетил 320 заседаний Ученого совета!

Что касается Государственной премии СССР, то, действительно, параллельно я участвовал в работе научной группы, организатором которой был еще один мой друг и коллега, Николай Алексеевич Северцев, который тогда руководил закрытым отделом ВАК. Николай Алексеевич — яркий инженер, ученый, руководитель, один из ведущих специалистов-инженеров в СССР и России, замечательный специалист в области надежности. В нашу группу входили математики, представители военной отрасли и промышленности. Все члены группы являлись докторами наук в своих областях. Мы занимались серьезными исследованиями, связанными со стратегическими государственными задачами. В составе этой группы я и получил Государственную премию СССР. До последнего момента я даже не знал, что выдвинут на соискание премии, но с определенного момента догадывался, поскольку в парткоме мне по-свойски рассказали, что был звонок из ЦК партии с вопросом, достоин ли я получения премии как коммунист и гражданин. В парткоме ответили, что достоин. Когда я узнал о премии, первым делом поделился новостью с Евгением Викториновичем Арменским. Как сейчас помню, первое, что сделал Арменский, так это позвонил министру образования СССР по линии госсвязи и сообщил ему такую замечательную новость.

Главное — фундаментальность

В первую очередь хочется сказать о руководстве института. При всех трех ректорах, с которыми я работал, всегда было очень спокойно работать: не было никогда мелочной ненужной опеки — на мой взгляд, замечательное качество для руководителя. Конечно, вспоминается Евгений Викторинович. Он однажды признался в личной беседе, что уважает меня. Это было очень приятно. Думаю, глупостей я не говорил, на рожон не лез, но точку зрения свою всегда отстаивал. Надеюсь, Арменский меня именно за это уважал. С Александром Николаевичем (Александр Николаевич Тихонов, ректор МИЭМ в 1987–1989 годах, директор МИЭМ НИУ ВШЭ в 2012–2016 годах. — Ред.) у меня всегда были очень теплые дружеские отношения. Ровные рабочие отношения всегда были и с Быковым (Дмитрий Васильевич Быков, ректор МИЭМ в 1990–2010 годах. — Ред.). С большим удовольствием вспоминаю годы совместной работы с проректорами по учебной работе Афанасьевым В.Н., Вышловым В.А., Шрамковым И.Г.

В поздние советские годы факультет значительно разросся. У Арменского было очень много деловых связей с Академией наук, с промышленностью, с научно-исследовательскими институтами. Спрос на специалистов в области прикладной математики был огромный, у нас был прием 200 человек по прикладной математике и 150 человек по автоматизированным системам управления. На факультете работали 10 кафедр. Когда я решил основать кафедру, связанную с надежностью, то долго не мог придумать ей название, которое бы не затерялось в общем ряду. Мне помог тогда еще один мой замечательный учитель, Борис Владимирович Гнеденко, посоветовавший название «кафедра исследования операций». Конечно, руководить таким факультетом было непросто. Я старался с сотрудниками, преподавателями и начальством держать ровные доброжелательные отношения, хотя, конечно, зачастую приходилось решать спорные и даже достаточно конфликтные вопросы.

В контексте учебных планов мы всегда старались держаться главного принципа — давать нашим студентам фундаментальную подготовку. Фундаментальность! Нельзя учить фактам! Надо учить основам, методам, подходам, идеям. Именно поэтому лично я крайне негативно отнесся к переходу на Болонскую систему, считаю и сегодня, что это было колоссальной ошибкой в системе высшего образования в России. Хотя 90-е годы мы в целом прошли успешно, по крайней мере цифры приема у нас были в те годы неплохие по сравнению с другими факультетами.

А самое главное в МИЭМ — его люди, добрые, отзывчивые, которые понимали меня, а я понимал их. За десятилетия много всего было, менялись руководители, сотрудники, но всегда мы с коллегами в разные времена и в разных обстоятельствах искали совместно решения и находили их.

О чем немного жалею, так это о том, что я так и не получил отдельного кабинета. Хорошо помню, что когда правительство СССР выделило МИЭМ землю в Строгино (в 1982 году. — Ред.), меня вызвал Арменский и поручил составить проект по необходимым площадям для факультета в новом здании. Я тогда в план внес и отдельный кабинет для декана (мечта не сбылась). Благодарен судьбе за МИЭМ, замечательный коллектив, интересные научные и рабочие задачи.

«Всегда оставаться оптимистом»

Наверное, у меня хорошие гены. Папа, к сожалению, погиб совсем молодым, в возрасте 39 лет, а мама прожила долго. Еще отмечу, что я всегда любил спорт. Также, наверное, отмечу, что я всегда работаю, тренирую мозг, работаю за компьютером. А главное — нужно всегда оставаться оптимистом! Не зацикливаться на плохом, всегда настраивать себя на оптимистический лад, не позволять себе впадать в уныние.

«Учитесь и не теряйте время»

Я очень благодарен маме своей, которая всегда мне говорила: «Витя, учись!» И я до сих пор очень ей благодарен за этот совет. И это будет и мой первый совет: учитесь!

А второй совет: не теряйте время! Потом очень трудно восполнить то, что не успел сделать вовремя.

30 сентября

Люди Вышки

Напишите нам