Репортаж стажера-исследователя Ерофея Морякова о конференции в Петербурге
2-3 декабря в Санкт-Петербурге прошла конференция "Петропавловская крепость и Тайная канцелярия. Следствие и ссылка в эпоху дворцовых переворотов". Стажер-исследователь Международной лаборатории региональной истории России НИУ ВШЭ Ерофей Моряков принял участие в конференции и представил небольшой репортаж о прошедшем событии.
Был очень рад представить на конференции доклад «Объявление слова и дела крепостными на помещиков в 1725-1767 гг. как реакция на жестокое обращение». Участие предоставило мне возможность пообщаться с виднейшими историками-русистами.
В своём докладе Евгений Владимирович Акельев рассказал о деятельности назначенного Сыскным приказом «явльшегося доносителя» Ваньки Каина, сопряжённой с реформированием судебной системы в России. Впервые в государстве дела о кражах и грабежах инициировались в публичном порядке, а не в частном. Ранее, порядком публичного производства, фискалами и доносителями, инициировались только «бесгласные» дела об интересах государства. Инновации в правоприменении позволили сделать шаг к системе правосудия XXI века, когда большинство дел возбуждаются государственными обвинителями, что обеспечивает лучшую защиту граждан.
Из выступления Александра Рудольфовича Павлушкова мы узнали, в том числе, по каким направлениям Тайная канцелярия взаимодействовала с Синодом в 1720-ые годы: борьба с расколом, преступления духовенства, «обнажение духовенства», вызов на исповедь, ссылка в монастыри. Как оказалось, церковный суд рекомендовал проводить пытку, и не был в этом отношении гуманнее светских судов. Дмитрий Захарович Фельдман посветил своё выступление анализу доносов и показаний евреев-раввинистов против хасидов, а особенно против Шнеура Залмана, который был арестован и отправлен в Санкт-Петербург в казематы Петропавловской крепости. Представить религиозные практики как заговорщические, антигосударственные обвинителям не удалось: Павел I разобрался в ситуации. Наталия Юрьевна Болотина подняла вопрос об избирательности политического сыска. В Тайную канцелярию нередко подавали доносы на фаворитов императрицы, но они находились под особой защитой. Обвинительный приговор в таких обстоятельствах свидетельствовал о впадении обвинённого в опалу. Также становится понятно, что дела о фаворитах предоставляют значимый материал для реконструкции повседневной жизни императорского двора.
Выступление Елены Нигметовны Марасиновой было посвящено осмыслению и практике увещевания при Екатерине II. Во время следствия увещевание дополняло пытку, приходило ей на смену. Чтобы «смягчить сердце содержащегося» священники должны были иметь безупречную репутацию. При увещевании подследственным следовало напоминать о жене и детях, а также о Страшном суде. Использовался, в том числе, следующий аргумент: чем далее «запирается» допрашиваемый, тем страшнее суд его ожидает после смерти, ведь Бог есть правда.
Завершилась конференция докладом Марины Виловны Вершевской о топографии арестантских помещений в Петропавловской крепости XVIII века, где историк представила результаты многолетних изысканий. Хотя само здание Тайной канцелярии было перестроено, став Главным казначейством, до нашего времени дошли казематы петропавловских бастионов, где также содержались заключённые в XVIII веке – в одном из сохранившихся казематов мог находиться Григорий Винский. Рисунок декабриста А.М. Муравьёва, где изображена камера арестанта с печью, кроватью и цепью, Марина Виловна аргументированно соотносит с камерой №2 Зотова бастиона. После выступлений, в числе других докладчиков, я был очень рад присутствовать на «полевой» лекции Марины Виловны об истории Петропавловской крепости.
Подготовка и участие в конференции помогли мне лучше разобраться в перипетиях политического сыска эпохи дворцовых переворотов, тогда как ранее я занимался делами по слову и делу при Петре I. Объявление государева дела для крепостных становилось возможностью пожаловаться на жестокого барина. 15 из 30 изветов, выявленных мной за 1725-1767 гг., были произведены, потому что крепостные отбывали побои и преследования помещиков, тогда как в 20-ти из них господская жестокость, по крайней мере, упоминается.
В двух случаях крепостным удалось доказать изветы и получить свободу. После окончания остальных дел изветчиков наказывали, хоть и не с такой строгостью и неизбежностью, как при Петре I: смертных казней крепостных за этот период мне неизвестно; изветчики по 8 делам были отправлены обратно в поместья, а по 12 делам – в другие учреждения для доследования.
Изветы о государевом деле могли происходить из отдалённых от центра регионов – из Вятки, Пустозерска, Сибири. Для сравнения, жалобщики о партикулярных преступлениях приходили к правителю именно из центральной России, ведь им приходилось самостоятельно оплачивать расходы на дорогу и проживание. Кроме того, если доносы о государственных преступлениях, как правило, индивидуальные и объявлены дворовыми, то партикулярные жалобы подавались коллективом, нередко представителями всей крестьянской общины.
Крепостные и помещики первой половины XVIII века боялись «слова и дела» и Тайной канцелярии. Помещики понимали, что следствие в застенках может стоить им свободы, а способов повлиять на судейских было меньше, чем в случае жалобы дворовых и крестьян в иные ведомства. Однако политическая полиция не вела расследований внутривотчинных злоупотреблений, и только в одном известном мне случае чиновники передали дело в другое ведомство непосредственно для расследования убийства крестьянина - когда стало ясно, что «важности» для государя дело не представляет.