«Академическая профессия такова, что до конца жизни идет ее осознание»

Алексей Парахоняк закончил Вышку в 2004 году и сейчас является доцентом Линкольн Колледжа в Оксфорде. В интервью «Конструктору успеха» Алексей рассказал, почему Вышка с самого начала стала местом привлечения лучших профессоров, как учат на PhD в Университете Эразмуса, чем завоевать любовь студенческой аудитории и что интересного в городе Оксфорде, кроме университета.

Вы бы вполне могли выбрать математику, а не экономику. Почему так случилось?

Верно. Если бы я не пошел в Вышку, то учился бы на мехмате, поскольку к этому всецело склонялись мои родители. У меня сложился определенный набор мест, куда я мог поступить по результатам олимпиад без экзаменов, и я выбрал ближайшее – 7 минут пешком от дома. Это была Вышка. Поступил я в 1998 году вместе с моим одноклассником, с которым сидел в школе за одной партой много лет. Были и другие соображения. В эти годы после разных событий возник вопрос относительно долгосрочной перспективы математики как профессии, поэтому экономика казалась более интересной.

В какой момент вы поняли, во что ввязались?

Все еще не понял. Академическая профессия такова, что до конца жизни идет ее осознание.

Вам нравилось заниматься экономикой в вузе?

Мне всегда нравились математические дисциплины. В Вышке здорово преподавали бывшие математики и физики, на высоком уровне были классическая микроэкономика, макроэкономика, Было интересно моделировать и получать аналитические результаты, я с удовольствием занимался аудитом, бухучетом, финансами, кредитом. Первую работу, которую можно назвать «академической», я сделал по модели Солоу с природными факторами. В этом большая заслуга Андрея Геннадьевича Максимова, мы с ним немного занимались моделями детерминированного хаоса.

Моим научным руководителем был Андрей Михайлович Силаев, он помог с финансовыми моделями, которыми потом я продолжил заниматься в московской Вышке уже в магистратуре. Учиться было легко и приятно, потому что сами преподаватели выглядели увлеченными наукой, для них и Вышка, и возможности, которые она давала, были новыми, учебный процесс представлял не меньший интерес, чем для самих студентов.

Вы сразу поступили после Нижнего в Москву?

Да, я не раздумывал и не терял времени. Вся жизнь у меня идет по пути наименьшего сопротивления – я проходил без экзаменов на программу «Математические методы» экономфака в московский Вышке, и просто поехал учиться.

В тот момент вы уже думали про академическую карьеру?

Нет, просто делал, как выходило. Москва была привлекательна в нескольких аспектах. Можно было, например, продвинуться в карьерных поисках или нащупать пути развития в науке, поскольку программа «Математические методы» как раз ориентирована на то, чтобы подготовить человека к PhD.

В начале второго года магистратуры у меня была семестровая стажировка в Нидерландах, после чего я вернулся совсем без денег и начал срочно искать работу. Увидел в Вышке объявление от Deloitte и подался в последний день набора – 28 февраля, а 9 марта уже вышел на работу. Моей задачей было финансовое моделирование, довольно креативная работа, которой я занимался около двух лет. Однако в бизнесе сложно расти профессионально, только вертикально, осваивая продажи и общаясь с клиентами. Нужно становиться менеджером или уходить. Я ушел.

Не пробовали сменить консалтинг на инвестбанкинг?

Почти попробовал, но передумал – то же самое, просто платят больше.

В корпоративной карьере вас смущало обилие социальной коммуникации?

Я не люблю тех трудных коммуникаций, в рамках которых у всех есть четкое понимание того, что большая часть продаваемых проектов, никому не нужна. Поэтому очень тяжело убедительно объяснить клиенту, зачем все это нужно. Трудно найти объективные аргументы, если таковых не существует ни для кого.

Тем более, что технари – интроверты.

Факт.

Таким образом, вы пришли к выводу: PhD?

Да, и это тоже случилось совершенно случайно. По итогам голландской стажировки проводился экзамен на диплом Университета Эразмуса. С однокурсником Андреем Дубовиком мы хорошо написали экзамен по микроэкономике, который проходил значительно позже выпускных экзаменов Вышки. В итоге профессор Маартен Янссен позвал нас на PhD в Эразмус без экзаменов, и я решил поехать, завершив работу в Deloitte.

Как считаете, почему профессор Янссен счел вас двоих достойными кандидатами на PhD-программу?

Думаю, Янссен оценил нашу математическую подготовку, был взаимный интерес к работе над определенным спектром тем. Вышка дает очень правильный и ценный бэкграунд, с одной стороны – соблюдает классические европейские традиции образования, с другой – не теряет все лучшее от советской математической школы. С точки зрения базового фундаментального образования Вышка вполне соответствует тому уровню, который поддерживает Оксфорд или тот же Эразмус. Разница только в ассортименте и уровне углубленности продвинутых курсов, которые студенты берут на втором году обучения в качестве подготовки к исследованиям и «заточки» под специализацию. На западе в плане подготовки к PhD или развитию интереса в какой-то более узкой области возможности богаче.

Расскажите о ваших исследовательских интересах: под влиянием чего они сложились, в каких направлениях вы работали?

С Маартеном Янссеном главным образом мы работали в направлении теории отраслевых рынков. До поступления на PhD я в основном работал в рамках темы рынков с издержками поиска, и мы с Маартеном, в частности, написали статью про прайс-мэтчинг вроде «найдете дешевле – выплатим разницу». Потом я начал заниматься другими направлениями, например, моделями social learning, когда люди наблюдают, что делают другие, и делают так же. Например, очередь может быть сигналом того, насколько популярен ночной клуб, и т.п.

У Маартена была в ходу система своего рода научных питчингов. На тот момент у него училось шестеро студентов, мы собирались раз в неделю, и каждый рассказывал, какие идеи его беспокоят, что он делает, что хотел бы обсудить с коллегами. Вот так, просто у доски, без слайдов. Из подобных обсуждений выросли две наши статьи с Андреем, я продолжаю с ним работать, хотя он сейчас в Нидерландах занимается более прикладными вещами. С другим моим однокурсником Ником Викандером мы также продолжаем работать в рамках проекта по тематике social learning. Поэтому Маартену можно сказать особое спасибо, что смешал наши интересы и, по крайней мере, научил нас работать на стыке этих интересов.

Как вам давалось преподавание при нелюбви к коммуникации?

Сначала было трудно, потом втянулся и разобрался. Мне нужно было вести курс теории игр, при этом я должен был решать задачи в аудитории на 200 человек, где лекции вел Бенуа Крутцен, ежегодно получавший титул лучшего преподавателя. Он всегда приходил на лекции в рубашке с запонками, в костюме, галстуке, благоухающий и хрустящий свежестью воротничков. Было ясно – мне его не переплюнуть. Тогда вместе с ним мы решили провести эксперимент: я извлек из шкафа максимум того, что могло бы напоминать гардероб денди и взял за правило входить в аудиторию с иголочки. Бенуа же являлся отныне черт-те в чем. Мой рейтинг скакнул вверх примерно пропорционально тому, как обрушился рейтинг Бенуа.

В Эразмусе я читал два курса – по теории игр и по международной экономике. Потихоньку ты начинаешь понимать, что думают студенты, преподаешь все лучше и лучше.

Суть оксфордской системы в том, что колледжи заинтересованы в результатах экзаменов студентов – это и есть единственный критерий оценки. При этом нет конфликта интересов, так как учат (проводят tutorials в колледже) одни люди, а экзамены организовывают другие. Как студенты сами оценивают преподавателей – не очень важно в сравнении с объективной оценкой результатов занятий.

В чем особенность британского университетского образования?

Могу рассказать только про Оксфорд, где огромное количество ресурсов тратится на подготовку бакалавров. Работа ведется буквально индивидуальная, классы не по 20-30 человек, а по 2-3. Помимо еженедельных лекций по расписанию, студенты делают домашнюю работу, которая состоит из какого-то количества задач и эссе, или только эссе, если это философия. Раз в неделю ребята встречаются со своим тьютором, часто – индивидуально, и разбирают свои задания и ошибки. Тьютор в данном случае выступает как ментор, давая советы по самым разным поводам и направляя. Такая система увеличивает учебную нагрузку по сравнению с другими университетами в 2-3 раза, с другой стороны, есть четкое понимание, как преподавание влияет на конкретных студентов. Магистерские программы существенно не отличаются от европейских или американских.

Прежде чем попасть в Оксфорд, вы решили вернуться поработать в Вышке. С чем это связано?

У меня было несколько флайаутов после окончания PhD (флайаут – приглашение преподавателя в университет на пробный семинар – прим. ред.), в числе которых была Вышка. Это было надежное предложение, а я на тот момент был уже человеком семейным, так что выбрал этот вариант и не без удовольствия. У Андрея Дубовика была цель остаться в Нидерландах, он после PhD ушел в компанию Central Planning Bureau, мне же хотелось работать в академической среде. Для меня у работы в науке много плюсов.

В академической работе по сути нет начальника. Мне никто не может сказать, как я должен преподавать свой курс, а уж тем более, что я должен писать в своих статьях. Была одна статья, над результатом которой мы с коллегами бились очень долго. Как-то я пошел прогуляться, и решение пришло не где-нибудь, а на берегу моря, поэтому результат был записан ракушками на пляжном песке и сфотографирован.

Как и почему случился Оксфорд?

В Вышке я получил теньюр (tenure – бессрочный контракт для преподавателей колледжей и университетов – прим. ред.), это совпало с тем, что Крым неожиданно стал «нашим», после чего изменились различные параметры в экономике – упал курс, зарплата, бюджет на исследования и т.д. Это стало негативным фактором, который заставил задуматься о поисках работы за рубежом. Однако основным фактором переезда все же послужило закрытие Международной лаборатории по анализу стратегического поведения и институционального дизайна в Вышке. Я получил несколько предложений от зарубежных университетов, в том числе от Оксфорда, и решил поехать.

Что особенного в работе в Оксфорде?

В Оксфорде для исследователя скорее больше сложностей, чем плюсов, и это связано с преподаванием и административной нагрузкой. Оксфорд – университет, который состоит из колледжей. Каждый колледж – это организация, самоуправляемая силами 35 (в случае моего колледжа – Линкольна) так называемых феллоус (от англ. fellows – в университетской системе член привилегированной группы преподавателей – прим. ред.). Мы регулярно должны проводить собрания и принимать административные решения – от инвестиций эндаумента до того, сколько студентов брать в этом году и не поменять ли вот ту ступеньку, которая с 15 века несколько поизносилась. Все это занимает кучу времени, в этом смысле в других университетах, сидя в своих кабинетах, ученые сделают наверняка побольше для исследовательской работы.

С точки зрения плюсов, Оксфорд привлекает сильными исследователями, достаточно посмотреть на список работавших здесь нобелевских лауреатов. Количество выдающихся ученых, которые выступают здесь с лекциями и семинарами, не сравнимо ни с каким другим университетом мира, которых в неделю проходит по три десятка. Можно проводить время,только переходя с семинара на семинар, было бы желание. В смысле научного кругозора Оксфорд дает немыслимые возможности, нужно только найти на это время. Для студента, заинтересованного в академическом развитии, это просто рай.

Как выглядит ваша жизнь за стенами университета – если в этом городе есть что-то за стенами университета?

У меня семья и дети, это и есть все мое оставшееся от университета время. Еще я занимаюсь спортом, тягаю штангу. Оксфорд – очень интересный город, небольшой, очень зеленый, много территорий для пеших прогулок, есть речки, небольшие леса, несколько местных достопримечательностей, вроде места, где родился Черчилль. Мы стараемся проводить время на природе, что большой плюс по сравнению с Москвой.

По поводу города-университета тут есть историческое противостояние. Городу всегда хотелось оставаться городом, который на самом деле очень древний, у него своя история помимо университетской, которой он гордится. Здесь много интересного кроме кампуса. Есть даже своя индустриальная страничка – в Оксфорде находится основное производство автомобилей «Мини Купер».

Как такая огромная, традиционная образовательная структура как Оксфорд приняла цифровой вызов?

Мы очень долго сопротивлялись. Старались не поддаваться до последнего. В первый триместр получалось проводить занятия живьем, за исключением тех студенов, которые самоизолировались, но после нового года нас отправили домой. Большинству студентов этот формат не нравится, они страдают. Некоторые студенты при этом не смогли уехать домой в свою страну и сидели в Оксфорде. Мы уже ходим в офис, но лекции все еще идут онлайн.

Из того, что я особенно люблю в Оксфорде, это потрясающая еда. Говорят, что в нашем колледже, Линкольне, старейшая в Европе кухня, ее здание построено в 1430-х годах. Феллоус всех колледжей Оксфорда кормят бесплатно, с нетерпением жду открытия нашей столовой.

Какие у вас планы в Оксфорде?

Можно сделать попытку продвинуться внутри администрации университета, но это меня как-то не прельщает. Есть также мотив получать гранты на исследования, тем самым сокращая преподавательскую нагрузку, но все это текущие вопросы. Глобально в жизни академика есть несколько крупных этапов, сначала ты получаешь PhD, потом теньюр – это я сделал в Вышке, потом подтвердил в Оксфорде – потом звание фулл-профессора, в России это «ординарный профессор». Сейчас, сравнивая с российской системой, меня можно назвать доцентом, официально мое звание звучит как Associate Professor at the Department of Economics and Amelia Ogunlesi Fellow at Lincoln College. Я на пути к последнему уровню, правда в Оксфорде исторически есть много своих особенных позиций, не вписывающихся в обычную классификацию. Пока я решаю несколько научных задач, не очень поддающихся, и размышляю над темами, которые планирую оформить в статьи.