Суррогаты в образовании

Мы начали разговор об исследовательских университетах. В странах ОЭСР - это локомотивы знаниевой экономики, хотя другие университеты для этой экономики тоже что-то дают, но намного меньше. Важно, что эта ведущая группа университетов обеспечивает такие абсолютно значимые факторы, как паттерны исследований и их оценку, наилучшие практики в подготовке исследователей (причем для глобальной науки - в этом Сергей Филонович совершенно прав), стандарт возникшей публичной дискуссии между экспертным сообществом и огромной любительской (непрофессиональной) культурой. В этом стандарте исследовательский университет выступает как создатель, хранитель, распространитель интеллектуального ядра так называемого постмодерна и как трансформер ценностных систем. То есть исследовательские университеты - это главная сила университетской системы в целом, которая во многом стала источником трансформации всего мира, стала глобальной силой (здесь Сергей Филонович тоже прав). Эта система обрела новую структуру функций, которые образуют круговорот, «обмен веществ» в экономике и в обществе.

Но, увы, возникает вопрос о том, можем ли мы сказать то же самое о тех немногих наших университетах, не развившихся, не вырастивших себя как исследовательские университеты, а как бы назначенных на эту позицию? Вопрос этот, к сожалению, в большей мере риторичен. Думается, что это «назначение» - своего рода аванс, предоставление права (и некоторых ресурсов) на попытку развить из самих себя университеты подлинно исследовательского класса. Ведь ни один из этих университетов ни в одном из наиболее значимых международных рейтингов пока не «светился». Теперь наше общество вправе ждать, что через N лет это случится. Будем надеяться, что коллективы этих университетов осознают свою ответственность за данное «назначение». Это дает нам хотя бы надежду на то, что с одной (пусть небольшой) группой университетов у нас что-то изменится в лучшую сторону.

Но что же будет происходить с другими университетами, по крайней мере, с огромным числом образовательных программ, качество которых ничего общего с высшим образованием не имеет? Все более широко распространяемые разговоры о слияниях и поглощениях (университетов) не содержат убедительной модели или моделей таких действий. На основе каких критериев, причин, целей, ожидаемых результатов будут назначаться «жертвы» и получатели «призов»? В каждом отдельном случае «жертв» существует масса людей (преподаватели и студенты), судьба которых не может меняться радикально, ибо это противоречит законам, и лавина судебных исков поставит крест на любой попытке поглощений или слияний. Кроме, конечно, сказочно пасторальной договоренности между волком и ягнятами, которая также вероятна, как апокалипсис.

Думается, что слияния и поглощения не вылечат наше больное высшее образование. Больные либо умирают, либо выздоравливают. Смерть вуза - это вновь судьба профессуры и студентов. Ее (такой судьбы) боятся, начальники боятся ответственности за нее. Но что мешает думать и действовать в контексте оздоровления? Кто и что мешает образовательным властям в открытую определить диагноз и назначить лечение? Попробуем разобраться в диагнозе. Он, конечно, не исчерпывается все более низким качеством образовательных услуг. Да и сами эти услуги лишь формально соотносимы с названием (символом) вуза: технические, медицинские, сельскохозяйственные и т.д. Между тем, во многих таких вузах (например, в педагогических) зачастую главная доля выпускников - бухгалтеры, менеджеры, специалисты по изобретенной в одном не очень сильном, но очень брендовом вузе странной специальности «Национальная экономика» (российская, новозеландская, сингапурская, греческая, мадагаскарская) и др. «Качество» этих выпускников очевидное, учат их «шабашники», бегающие в течение дня между десятком вузов и филиалов - профессора-кочевники (гунны нашего времени). Вот этот образовательный пейзаж сегодня можно встретить едва ли не в каждом вузе, исключая классические университеты.

Это - болезнь, сутью которой является загрязнение того, что в таких вузах присутствовало первоначально. Что делать с такой болезнью? Представляется, что уборка этого «мусора» могла бы стать важной частью выдвинутой Никитой Михалковым идеи «национальной уборки». Ведь в тех же педвузах чисто педагогическая часть сохранилась. Но ее «сморщили», унизили, отодвинули, отняли лучших абитуриентов, заменив ее на суррогатные образовательные программы. То же самое произошло в вузах водного транспорта, строительных, авиационных и т.д. Суррогаты - это вирус нашего нынешнего высшего образования. Он не только разрушает качество, он разрушает университетский этос. Вседозволенность в отношении качества, в отношении соблюдения законов об образовании, в отношении ответственности за исследовательские программы, в отношении научно-аттестационной деятельности, в отношении долга перед студентами, перед регионами, где такие вузы расположены, - все это следствия этого вируса. Наконец, этот вирус превратил некогда единые академические сообщества вузов в иерархически выстроенные феодальные структуры. Зарплаты ректоров и доцентов стали различаться от одного до двух порядков. Зарплаты профессоров упали ниже начальников учебных частей факультетов. Ректорские места стали передавать по наследству. В ректорский корпус потянулись политики: зарплаты - как в успешном бизнесе (среднем банке), а ответственности - ни перед кем.