Канторович Григорий Гельмутович

"Modern Econometric Tools and Applications – EC2015", Нижний Новгород, сентябрь 2015.

Доклад на секции с Л. Казаряном "Taking into account the rate of convergence in CLT under Risk evaluation on financial markets".

Четвертая научно-практическая конференция «Актуальные проблемы системной и программной инженерии». Москва, май 2015.

Канторович Г.Г., Ратникова Т.А. Эконометрика, Big Data и информационные системы.

IX--семинар "Многомерный статистический анализ и эконометрика". Цахкадзор, Республика Армения, 26 июня - 5 июля 2016.

Пленарный доклад. Казарян Л.Г., Канторович Г.Г. Эконометрическое оценивание риска на финансовых рынках и его связь с гипотезой эффективности рынка.

III International Conference "Modern Econometric Tools and Applications – EC2016", Нижний Новгород, сентябрь 2016.

Совместный доклад  с Э. Юдовской "Interdependence of stock market indexes and  Russian crisis".

Я родился в Москве, мои родители окончили Московский институт химического машиностроения. Папа учился замечательно и должен был остаться в аспирантуре, но если мама была русская по национальности и ее в аспирантуре оставляли, то папу, естественно, нет. В результате они уехали по распределению в маленький городок – Бердичев, известный по всяким еврейским анекдотам. Поэтому я окончил провинциальную школу в провинциальном городе, но та школа, в которой я учился в старших классах, считалась самой сильной в городе. В 10 классе я впервые услышал про Физтех – от одного одиннадцатиклассника, который собирался туда поступать и поступил, став первым из нашего города, кто учился в Физтехе. А вообще в московские вузы пытались поступать многие, и про тех, у кого это получалось, было известно всему городу. Сейчас точно уже не вспомню, в 9 или 10 классе я принял участие в физико-математической олимпиаде Физтеха, которая проходила в Житомире, нашем областном центре. Такие олимпиады проводились по всей стране. Я до сих пор помню одну задачку, которую мне удалось решить. Это была задача по математике, требовавшая использования свойств пределов, которых я еще не изучал в школе. Я их придумал на ходу и задачку эту решил. Что такое предел, я точно не знал, но интуитивного представления оказалось достаточно, чтобы догадаться об очень коротком решении этой задачи. Как и многие школьники, я участвовал в олимпиадах и учился хорошо. Мое высшее достижение – я попал на две республиканские олимпиады сразу, одна была по математике, другая – по химии. Родители, конечно, хотели, чтобы я пошел в МИХМ. Из школьного времени я могу назвать двух учителей, которые могли оказать на меня какое-то влияние, прежде всего своими человеческими качествами. Один из них – Владимир Викторович Сорокопут, учитель математики еще дореволюционной закалки, по нашим школьным разговорам – отсидевший. Это был солидный, взрослый человек, очень строгий и суровый, как мне кажется, идеальный учитель математики. Я пришел к нему в 9 классе и чувствовал, как его отношение ко мне теплело, потому что я знал предмет. Второй – это учительница литературы Рахиль Мироновна Шехтман, с которой дистанция устранилась быстрее, потому что я хорошо многл читал, писал сочинения, любил литературу и интересовался ею. Вот эти два совершенно разных человека, думаю, оказали на меня влияние. В школе было много кружков – я ходил в литературный и в математический. Я окончил школу с золотой медалью и после выпускного вечера поехал поступать в Физтех. Как сейчас помню, я 30 июня подал документы, а на следующий день начались вступительные экзамены. Все пять экзаменов я сдал на отлично и поступил, хотя конкурс был достаточно большой.

Шел 1965 год, Физтеху было столько же лет, сколько поступившим в него студентам – он же после войны возник. И уже тогда ходили такие разговоры: «Ну вот, что сейчас? Вот тогда – вот это были люди! Вот это была жизнь! А у нас… Это так, пожиже!» Тем не менее, я сейчас вспоминаю, кто был тогда в Физтехе. К сожалению, я никогда лично не слушал лекции Петра Леонидовича Капицы, который там работал. Я учился на факультете аэрофизики и прикладной математики, куда поступил отчасти под влиянием  книги и фильма «Иду на грозу». Слова «аэрофизика», «прикладная математика» меня завораживали, хотя самым престижным тогда считался факультет общей и прикладной физики. Но и с нашего факультета, в принципе, потом можно было перейти к физикам-теоретикам.

У меня была мечта – после второго курса сдать теорминимум Ландау и уйти в эту группу. Такая возможность была открыта для всех. Ландау, правда, уже попал в страшную катастрофу, и хотя ему продлили жизнь, из института он ушел, но присутствие его людей чувствовалось. Я с ними не контачил, но с ними общались мои знакомые ребята. Мы ведь жили в кампусе, в пригороде, и все в этом варились. Моим лектором по матанализу был Лев Дмитриевич Кудрявцев, недавно умерший. Кудрявцев читал лекции, словно надиктовывая конспект, хотя он не диктовал. Это была такая академическая математическая  манера. Первые два года Лев Дмитриевич читал курс математического анализа.  На втором курсе к нам пришел Василий Кириллович Романко, который первый год работал тогда в Физтехе. Это был совсем молодой преподаватель – ему было лет двадцать пять. Лекции по линейной алгебре на первом курсе мне читал Д.В.Беклемишев, тогда еще относительно молодой доцент, потом ставший автором известного учебника.

На первом курсе у нас были физические лаборатории – как мы их называли, «физлабы». И этот рядовой предмет вел у нас не кто-нибудь, а лауреат Ленинской премии физик-экспериментатор Самойлов. Этот человек произвел на меня сильное впечатление. Он был уже в возрасте и чем-то походил на Арчибальда Арчибальдовича из «Мастера и Маргариты». В рубашке, с галстуком, очень острого, едкого ума человек. Он научил меня критически подходить ко всему, что вижу. Потом читали знаменитый Айзерман, Коренев, академик Дородницын, чье имя сейчас носит Вычислительный центр Академии наук. Это был уникальный человек, он обычно читал лекции с закрытыми глазами. Когда он обращался к залу, глаза у него были закрыты; наверное, когда поворачивался к доске, то открывал их. А семинары вел недавно скончавшийся, к сожалению, академик Александр Александрович Петров. То есть совсем простые вещи вели у нас люди подобного калибра. Такое сейчас трудно себе представить. На старших курсах, когда я перешел на вновь организованный факультет прикладной математики, деканом там был Никита Николаевич Моисеев, будущий академик. Иными словами, меня окружали люди, которые предопределяли и создавали определенную среду. И мне кажется, что самое сильное влияние человеческих личностей в том, что они задают  некую планку. Когда я перешел в экономику, я людей такого масштаба больше не встречал. Ни один из советских академиков-экономистов не стал для меня таким авторитетом, как те люди, которые окружали меня в Физтехе, – это были действительно авторитеты, личности гигантского масштаба. Мне кажется, многие наши сложности связаны с тем, что нам не удалось еще вырастить в области экономики людей такого или подобного масштаба.

К сожалению, я никого не могу назвать своим персональным учителем, в чью школу я бы попал и там учился и работал. Как-то не сложилось, хотя я учился легко, закончил Физтех с красным дипломом и сразу поступил там в аспирантуру. Моим руководителем был Евгений Александрович Федосов. Когда я в 1974 году закончил аспирантуру и защитился, Евгений Александрович не мог оставить меня работать у себя в закрытом институте. У меня еще не было московской прописки, но не это, конечно, было главным. И тогда я попал в Институт бумаги, в лабораторию моделирования процессов целлюлозно-бумажной промышленности. Сначала меня хотели взять заведующим этой лабораторией, но в итоге приняли на должность старшего научного сотрудника. Когда я работал в этом институте, я познакомился с целлюлозно-бумажной отраслью, которая малознакома большинству населения. Я ездил на бумажные комбинаты, видел какие это колоссальные сооружения. На Сыктывкарском лесо-промышленном комбинате бумагоделательные машины были величиной с девятиэтажный дом. Они размельчают древесину, варят эту массу, затем она выливается на сетку девятиметровой ширины, несётся по сетке, застывает. В общем, там своя хитрая технология, а я пытался моделировать этот процесс, очень физически сложный, потому что эта масса вроде и не жидкость, а непонятно что – неоднородная. Я проработал в этой отрасли пять лет, и мне там не очень нравилось. Но зато именно там я получил хорошие навыки общественной деятельности, а я ведь был не очень хорошим общественником. В годы учебы я любил спорт, шахматы, но потом меня затянуло участие в организации и проведении школьных олимпиад типа тех, в которых я участвовал еще в Житомире. Эту деятельность настолько уважали в Физтехе, что мы имели своих представителей в институтском комитете комсомола. И я был ответственным за эту работу.

Все это было очень интересно, но к экономике не имело никакого отношения. И вот в 1980 году мой товарищ Сева Гурвич предложил мне перейти в НИИ по ценообразованию. Не то чтобы я очень хотел, но решил попробовать. В качестве старшего научного сотрудника я решал на компьютере какие-то задачи, но чувствовал себя некомфортно, потому что мне казалось, что экономика вся какая-то неупорядоченная, в отличие от точных наук. Но что-то здесь было общее с физикой: был какой-то объект, для которого следовало построить модель. Первый ученый совет, на который я пришел в НИИ цен, произвел на меня шокирующее впечатление. Диалог был примерно такой: «Вот это то-то и то-то, потому что Маркс в третьем томе “Капитала” сказал так-то и так-то». «Да, но вот в четвертом томе он сказал следующее…» И это было всерьез. А я всё-таки защищался в Физтехе, и для меня это было полным безумием. Но потом началась перестройка, которая открыла новые возможности, и в конце 1980-х годов я перешел в Институт народнохозяйственного прогнозирования Академии наук. Его тогда возглавлял Юрий Васильевич Яременко, а моим непосредственным начальником был Виктор Александрович Волконский. Я бы сказал, что эти два человека оказали на меня сильное влияние. На мой взгляд, Волконский был одним из самых интересных людей, и он ведь тоже математик по образованию. Мы там организовали семинары, и я кое-что читал с учебными целями. И тут мне сказали, что есть такая идея – организовать Вышку – и нужно будущих ее преподавателей подтянуть по экономической теории и математике. И Игорь Владимирович Липсиц* предложил мою кандидатуру для лекций по математике, по тем разделам, которые нужны экономистам. Тогда даже такого понятия не было – математика для экономистов. Мне это было любопытно, и я согласился попробовать. Сейчас трудно себе это представить, но до этого времени я никогда регулярно не преподавал. В аспирантское время я подрабатывал в долгопрудненской школе, подменял заболевших учителей. Кстати, одним из моих учеников был Андрей Кузьмичев, сейчас известный доктор наук. Но, видимо, потому, что я занимался олимпиадами, у меня были педагогические навыки. Я плохо знал, как учили экономике в советское время, да еще некий физтеховский снобизм всегда во мне присутствовал. И я, как и все тогда, понимал, что нет у нас учителей, готовых преподавать экономику.

К тому времени в Москве прошли летние школы Лондонской школы экономики. И там уже какой-то кружок начал собираться. Меня пригласили прочитать курс для будущих молодых преподавателей, которых сначала нужно было отобрать. С сентября мы вдвоем с Револьдом Михайловичем Энтовым начали читать лекции. Я читал математику, а Револьд  Михайлович – экономическую теорию. Я рассказывал про оптимизацию, пытался строить лекции с нуля. Мне было интересно раскрывать в себе талант преподавателя, да еще задача была поставлена чрезвычайно амбициозная: сделать что-то похожее на европейское экономическое образование. Вот так я начал быть учителем, систематически преподавать, хотя сначала для меня это было больше хобби, и я не ощущал, что оно превратится в мою профессию. Сейчас ведь даже трудно представить, с чего мы начинали. Например, я впервые стал знакомиться с таким предметом, как эконометрика. В России никогда такого предмета не было, нигде его не преподавали. Конечно, часть эконометрических методов читали, но под другими названиями. У нас что-то такое в курсе статистики могло быть, в методах обработки информации, но такой науки, как эконометрика, не было. Приходилось быть учеником и учителем одновременно. Это очень тяжелый, но чрезвычайно интересный опыт: все было совсем не так, как когда-то в Физтехе, где мэтры, крупнейшие ученые, по отработанным программам занимались с юнцами, учили их тому, что сами знали, может быть, лучше, чем большинство ученых в мире. Тут было совсем по-другому. Мы учились в Роттердаме, куда я ездил на месяц-полтора каждый год. Именно там я понял, как надо учить. Это была очень насыщенная жизнь: библиотека, люди, методические занятия. Познакомился с голландскими профессорами и от них стремился взять побольше, а потом отдать как можно больше своим студентам. Это было удивительное ощущение – на работу ходил как на праздник. Весь первый год работы в Вышке – замечательное время. Нам было так интересно сюда ездить, общаться друг с другом, и студенты были такие интересные и очень мотивированные. Они искали себя. Мы мало что знали в экономике – и они мало что знали в экономике. И мы, и они впитывали все. Начало моих занятий экономикой и преподавания оказалось совершенно удивительным, и я благодарен судьбе за это.

* Игорь Липсиц включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.
 

Я родился в Москве, мои родители окончили Московский институт химического машиностроения. Папа учился замечательно и должен был остаться в аспирантуре, но если мама была русская по национальности и ее в аспирантуре оставляли, то папу, естественно, нет. В результате они уехали по распределению в маленький городок – Бердичев, известный по всяким еврейским анекдотам. Поэтому я окончил провинциальную школу в провинциальном городе, но та школа, в которой я учился в старших классах, считалась самой сильной в городе. В 10 классе я впервые услышал про Физтех – от одного одиннадцатиклассника, который собирался туда поступать и поступил, став первым из нашего города, кто учился в Физтехе. А вообще в московские вузы пытались поступать многие, и про тех, у кого это получалось, было известно всему городу. Сейчас точно уже не вспомню, в 9 или 10 классе я принял участие в физико-математической олимпиаде Физтеха, которая проходила в Житомире, нашем областном центре. Такие олимпиады проводились по всей стране. Я до сих пор помню одну задачку, которую мне удалось решить. Это была задача по математике, требовавшая использования свойств пределов, которых я еще не изучал в школе. Я их придумал на ходу и задачку эту решил. Что такое предел, я точно не знал, но интуитивного представления оказалось достаточно, чтобы догадаться об очень коротком решении этой задачи. Как и многие школьники, я участвовал в олимпиадах и учился хорошо. Мое высшее достижение – я попал на две республиканские олимпиады сразу, одна была по математике, другая – по химии. Родители, конечно, хотели, чтобы я пошел в МИХМ. Из школьного времени я могу назвать двух учителей, которые могли оказать на меня какое-то влияние, прежде всего своими человеческими качествами. Один из них – Владимир Викторович Сорокопут, учитель математики еще дореволюционной закалки, по нашим школьным разговорам – отсидевший. Это был солидный, взрослый человек, очень строгий и суровый, как мне кажется, идеальный учитель математики. Я пришел к нему в 9 классе и чувствовал, как его отношение ко мне теплело, потому что я знал предмет. Второй – это учительница литературы Рахиль Мироновна Шехтман, с которой дистанция устранилась быстрее, потому что я хорошо многл читал, писал сочинения, любил литературу и интересовался ею. Вот эти два совершенно разных человека, думаю, оказали на меня влияние. В школе было много кружков – я ходил в литературный и в математический. Я окончил школу с золотой медалью и после выпускного вечера поехал поступать в Физтех. Как сейчас помню, я 30 июня подал документы, а на следующий день начались вступительные экзамены. Все пять экзаменов я сдал на отлично и поступил, хотя конкурс был достаточно большой.

Шел 1965 год, Физтеху было столько же лет, сколько поступившим в него студентам – он же после войны возник. И уже тогда ходили такие разговоры: «Ну вот, что сейчас? Вот тогда – вот это были люди! Вот это была жизнь! А у нас… Это так, пожиже!» Тем не менее, я сейчас вспоминаю, кто был тогда в Физтехе. К сожалению, я никогда лично не слушал лекции Петра Леонидовича Капицы, который там работал. Я учился на факультете аэрофизики и прикладной математики, куда поступил отчасти под влиянием  книги и фильма «Иду на грозу». Слова «аэрофизика», «прикладная математика» меня завораживали, хотя самым престижным тогда считался факультет общей и прикладной физики. Но и с нашего факультета, в принципе, потом можно было перейти к физикам-теоретикам.

У меня была мечта – после второго курса сдать теорминимум Ландау и уйти в эту группу. Такая возможность была открыта для всех. Ландау, правда, уже попал в страшную катастрофу, и хотя ему продлили жизнь, из института он ушел, но присутствие его людей чувствовалось. Я с ними не контачил, но с ними общались мои знакомые ребята. Мы ведь жили в кампусе, в пригороде, и все в этом варились. Моим лектором по матанализу был Лев Дмитриевич Кудрявцев, недавно умерший. Кудрявцев читал лекции, словно надиктовывая конспект, хотя он не диктовал. Это была такая академическая математическая  манера. Первые два года Лев Дмитриевич читал курс математического анализа.  На втором курсе к нам пришел Василий Кириллович Романко, который первый год работал тогда в Физтехе. Это был совсем молодой преподаватель – ему было лет двадцать пять. Лекции по линейной алгебре на первом курсе мне читал Д.В.Беклемишев, тогда еще относительно молодой доцент, потом ставший автором известного учебника.

На первом курсе у нас были физические лаборатории – как мы их называли, «физлабы». И этот рядовой предмет вел у нас не кто-нибудь, а лауреат Ленинской премии физик-экспериментатор Самойлов. Этот человек произвел на меня сильное впечатление. Он был уже в возрасте и чем-то походил на Арчибальда Арчибальдовича из «Мастера и Маргариты». В рубашке, с галстуком, очень острого, едкого ума человек. Он научил меня критически подходить ко всему, что вижу. Потом читали знаменитый Айзерман, Коренев, академик Дородницын, чье имя сейчас носит Вычислительный центр Академии наук. Это был уникальный человек, он обычно читал лекции с закрытыми глазами. Когда он обращался к залу, глаза у него были закрыты; наверное, когда поворачивался к доске, то открывал их. А семинары вел недавно скончавшийся, к сожалению, академик Александр Александрович Петров. То есть совсем простые вещи вели у нас люди подобного калибра. Такое сейчас трудно себе представить. На старших курсах, когда я перешел на вновь организованный факультет прикладной математики, деканом там был Никита Николаевич Моисеев, будущий академик. Иными словами, меня окружали люди, которые предопределяли и создавали определенную среду. И мне кажется, что самое сильное влияние человеческих личностей в том, что они задают  некую планку. Когда я перешел в экономику, я людей такого масштаба больше не встречал. Ни один из советских академиков-экономистов не стал для меня таким авторитетом, как те люди, которые окружали меня в Физтехе, – это были действительно авторитеты, личности гигантского масштаба. Мне кажется, многие наши сложности связаны с тем, что нам не удалось еще вырастить в области экономики людей такого или подобного масштаба.

К сожалению, я никого не могу назвать своим персональным учителем, в чью школу я бы попал и там учился и работал. Как-то не сложилось, хотя я учился легко, закончил Физтех с красным дипломом и сразу поступил там в аспирантуру. Моим руководителем был Евгений Александрович Федосов. Когда я в 1974 году закончил аспирантуру и защитился, Евгений Александрович не мог оставить меня работать у себя в закрытом институте. У меня еще не было московской прописки, но не это, конечно, было главным. И тогда я попал в Институт бумаги, в лабораторию моделирования процессов целлюлозно-бумажной промышленности. Сначала меня хотели взять заведующим этой лабораторией, но в итоге приняли на должность старшего научного сотрудника. Когда я работал в этом институте, я познакомился с целлюлозно-бумажной отраслью, которая малознакома большинству населения. Я ездил на бумажные комбинаты, видел какие это колоссальные сооружения. На Сыктывкарском лесо-промышленном комбинате бумагоделательные машины были величиной с девятиэтажный дом. Они размельчают древесину, варят эту массу, затем она выливается на сетку девятиметровой ширины, несётся по сетке, застывает. В общем, там своя хитрая технология, а я пытался моделировать этот процесс, очень физически сложный, потому что эта масса вроде и не жидкость, а непонятно что – неоднородная. Я проработал в этой отрасли пять лет, и мне там не очень нравилось. Но зато именно там я получил хорошие навыки общественной деятельности, а я ведь был не очень хорошим общественником. В годы учебы я любил спорт, шахматы, но потом меня затянуло участие в организации и проведении школьных олимпиад типа тех, в которых я участвовал еще в Житомире. Эту деятельность настолько уважали в Физтехе, что мы имели своих представителей в институтском комитете комсомола. И я был ответственным за эту работу.

Все это было очень интересно, но к экономике не имело никакого отношения. И вот в 1980 году мой товарищ Сева Гурвич предложил мне перейти в НИИ по ценообразованию. Не то чтобы я очень хотел, но решил попробовать. В качестве старшего научного сотрудника я решал на компьютере какие-то задачи, но чувствовал себя некомфортно, потому что мне казалось, что экономика вся какая-то неупорядоченная, в отличие от точных наук. Но что-то здесь было общее с физикой: был какой-то объект, для которого следовало построить модель. Первый ученый совет, на который я пришел в НИИ цен, произвел на меня шокирующее впечатление. Диалог был примерно такой: «Вот это то-то и то-то, потому что Маркс в третьем томе “Капитала” сказал так-то и так-то». «Да, но вот в четвертом томе он сказал следующее…» И это было всерьез. А я всё-таки защищался в Физтехе, и для меня это было полным безумием. Но потом началась перестройка, которая открыла новые возможности, и в конце 1980-х годов я перешел в Институт народнохозяйственного прогнозирования Академии наук. Его тогда возглавлял Юрий Васильевич Яременко, а моим непосредственным начальником был Виктор Александрович Волконский. Я бы сказал, что эти два человека оказали на меня сильное влияние. На мой взгляд, Волконский был одним из самых интересных людей, и он ведь тоже математик по образованию. Мы там организовали семинары, и я кое-что читал с учебными целями. И тут мне сказали, что есть такая идея – организовать Вышку – и нужно будущих ее преподавателей подтянуть по экономической теории и математике. И Игорь Владимирович Липсиц предложил мою кандидатуру для лекций по математике, по тем разделам, которые нужны экономистам. Тогда даже такого понятия не было – математика для экономистов. Мне это было любопытно, и я согласился попробовать. Сейчас трудно себе это представить, но до этого времени я никогда регулярно не преподавал. В аспирантское время я подрабатывал в долгопрудненской школе, подменял заболевших учителей. Кстати, одним из моих учеников был Андрей Кузьмичев, сейчас известный доктор наук. Но, видимо, потому, что я занимался олимпиадами, у меня были педагогические навыки. Я плохо знал, как учили экономике в советское время, да еще некий физтеховский снобизм всегда во мне присутствовал. И я, как и все тогда, понимал, что нет у нас учителей, готовых преподавать экономику.

К тому времени в Москве прошли летние школы Лондонской школы экономики. И там уже какой-то кружок начал собираться. Меня пригласили прочитать курс для будущих молодых преподавателей, которых сначала нужно было отобрать. С сентября мы вдвоем с Револьдом Михайловичем Энтовым начали читать лекции. Я читал математику, а Револьд  Михайлович – экономическую теорию. Я рассказывал про оптимизацию, пытался строить лекции с нуля. Мне было интересно раскрывать в себе талант преподавателя, да еще задача была поставлена чрезвычайно амбициозная: сделать что-то похожее на европейское экономическое образование. Вот так я начал быть учителем, систематически преподавать, хотя сначала для меня это было больше хобби, и я не ощущал, что оно превратится в мою профессию. Сейчас ведь даже трудно представить, с чего мы начинали. Например, я впервые стал знакомиться с таким предметом, как эконометрика. В России никогда такого предмета не было, нигде его не преподавали. Конечно, часть эконометрических методов читали, но под другими названиями. У нас что-то такое в курсе статистики могло быть, в методах обработки информации, но такой науки, как эконометрика, не было. Приходилось быть учеником и учителем одновременно. Это очень тяжелый, но чрезвычайно интересный опыт: все было совсем не так, как когда-то в Физтехе, где мэтры, крупнейшие ученые, по отработанным программам занимались с юнцами, учили их тому, что сами знали, может быть, лучше, чем большинство ученых в мире. Тут было совсем по-другому. Мы учились в Роттердаме, куда я ездил на месяц-полтора каждый год. Именно там я понял, как надо учить. Это была очень насыщенная жизнь: библиотека, люди, методические занятия. Познакомился с голландскими профессорами и от них стремился взять побольше, а потом отдать как можно больше своим студентам. Это было удивительное ощущение – на работу ходил как на праздник. Весь первый год работы в Вышке – замечательное время. Нам было так интересно сюда ездить, общаться друг с другом, и студенты были такие интересные и очень мотивированные. Они искали себя. Мы мало что знали в экономике – и они мало что знали в экономике. И мы, и они впитывали все. Начало моих занятий экономикой и преподавания оказалось совершенно удивительным, и я благодарен судьбе за это.

Научно-исследовательская и учебно-методическая деятельность

• 1974-1980 - старший научный сотрудник ЦНИИ Бумаги
• 1980-1991 - старший научный сотрудник, зав. сектором, отделом НИИ по ценообразованию
• С 1992 - лекции по математической экономике для будущих преподавателей ВШЭ
• 1992-1993 - проект Мирового банка «Анализ воздействия повышения цен в энергетике на экономику России»
• С 1993 - курс математической экономики для магистров ВШЭ
• 1994 - Грант фонда Мак Артуров
• 1994-1997 - эксперт Российско-Европейской экспертной группы и Экономической экспертной группы при Министерстве финансов РФ
• 1994-1999 - курсы лекций по математике, математической экономике, эконометрике, анализу временных рядов для студентов бакалавриата и магистратуры Высшей Школы Экономики
• С 1997 - лекции и семинары на английском языке в Международном институте экономики и финансов по дисциплинам: Calculus, Quantative Methods, Mathematics for Economists. 
• С 2001 года лекции и семинары по Анализу временных рядов.
• С 1999 - лекции по эконометрике и анализу временных рядов для студентов МФТИ
• С 2004 - лекции и семинары на английском языке в Международном институте экономики и финансов по дисциплине Further Mathematics for Economists

Родился 5 января 1948 года в Москве. Уже через год семья переехала в Бердичев на Украине. Там прошло все детство. В 1965 году я  закончил школу с золотой медалью, легко давались все предметы кроме английского языка. Поэтому оставалось время на занятия спортом: футбол, баскетбол, шахматы.

После школы поступил в лучший советский вуз – МФТИ. Там мне посчастливилось учиться у людей такого калибра, с какими жизнь больше не сталкивала. В 1971 году я окончил Физтех с красным дипломом и сразу поступил в аспирантуру. Во время учебы я продолжал активно заниматься спортом, был редактором факультетской стенной газеты, присоединился к проведению Всесоюзной олимпиады школьников по математике. После окончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации начал «трудовую» карьеру.