На переходе. Об автономных учреждениях

Быть или не быть вузу автономным учреждением? Этот вопрос однажды встанет перед каждым высшим учебным заведением России. И чтобы ответить на него, нужно осмыслить все плюсы и минусы нового статуса. Впрочем, в осмыслении сегодня нуждается и сам феномен высшего образования.

Мы завершаем публикацию серии интервью с Ярославом Кузьминовым, ректором Государственного университета — Высшей школы экономики при Правительстве РФ (см. "Поиск", №№7,8,20, 2009).

Об автономных учреждениях

— Сообщалось, что в 2009 году ВШЭ станет первым федеральным автономным университетом России. Как Вы оцениваете преимущества и риски этого шага? Сколько российских вузов, на Ваш взгляд, могут стать автономными учреждениями?

— Университет по определению должен быть автономным учреждением. Любой успешный российский университет ведет большую внебюджетную деятельность, и ему необходимо аккумулировать средства для приобретения дорогого оборудования, для строительства. У него есть необходимость капитализации своих научных результатов — значит, ему нужно создавать венчурные предприятия, бизнес-парки, получать доход от них. Все это невозможно в статусе бюджетного учреждения. То есть успешное развитие вуза невозможно. Я убежден, что через несколько лет все российские университеты станут автономными учреждениями. За исключением, может быть, военных вузов.

— ВШЭ уже получила статус автономного университета?

— Пока нет, это займет еще несколько месяцев. Дело в том, что значительная часть необходимых подзаконных актов, регулирующих деятельность АУ, еще не издана. Среди них положение о нормативном финансировании текущей образовательной деятельности, о формате и порядке утверждения программ развития АУ. Нужно изменить Бюджетный Кодекс — так, чтобы АУ могло быть госзаказчиком по своим объектам капитального строительства. Собственно говоря, ВШЭ и послали вперед — чтобы мы помогали ведомствам по мере оформления соответствующих документов эту нормативную базу формировать.

— Ярослав Иванович, а как будет финансироваться государственный заказ АУ? Это уже определено?

— Нормативного финансирования госзаказа автономных учреждений пока нет. Но это не является формальным препятствием для перехода.

— Но как тогда узнать, сколько денег придет от государства? И как, не зная этого, планировать деятельность?

— Будет договор с учредителем. В рамках этого договора будет определено, каким образом финансируется государственный заказ — госзаказ по науке, госзаказ по образованию, а в таких учреждениях, как Вышка — еще и госзаказы на повышение квалификации госслужащих и преподавателей и на экспертно-аналитическую работу.

— Безо всяких норм, просто по договору?

— Да, без норм, по договору. Это соответствует норме Закона об АУ, где записано, что в первые годы сохранится существующее финансирование. Нормы начнут действовать через два года.

— А следом федеральные университеты пойдут в АУ. И для них тоже финансирование по договору?

— Мне представляется, что такие нормы создавать нужно, это очевидно для всех. Но, с другой стороны, кризис — не лучшее время для их формирования. Потому что мы можем выйти на показатели, ухудшающие государственное финансирование большинства российских университетов. Этого допустить нельзя. Так что пока мы продолжаем обсуждать нормы финансирования заказа на образование с Минобрнауки, Минфином, Минэкономразвития.

— Правильно ли я поняла: какими будут эти нормы, станет ясно уже в процессе вашего функционирования в качестве АУ?

— На первый год у нас есть утвержденный бюджет, с которым мы согласились. Сверх него мы ничего не получаем. Совершенно очевидно, что ВШЭ, выполняя решение Правительства об открытии большого объема магистерских программ, будет нуждаться в существовании норм. Иначе нам могут подготовку магистра финансировать в том же объеме, что и бакалавра, что явно некорректно: ведь ресурсов на обучение магистра объективно расходуется в полтора-два раза больше. Поэтому мы стремимся предложить обоснованные нормы финансирования, которые для российских университетов были бы стимулом для перехода в статус АУ и соответствовали бы миссии ведущих университетов. Подходы к формированию такого рода норм есть. Вопрос только в том, чтобы они были приняты органами исполнительной власти, отвечающими за финансирование.

Тут возникает еще одна проблема: как вообще финансировать АУ? Что должно быть включено в норматив, кроме затрат на обучение? Должен ли он учитывать расходы на содержание материально-технической базы? На эту тему в Правительстве ведутся дискуссии. Есть позиция, которую защищало Министерство финансов: мы включаем определенный норматив содержания зданий и прочих расходов университета в норматив на каждого отдельного студента. Соответственно, финансирование зданий, сооружений, оборудования привязываются, в таком случае, к количеству бюджетных студентов, на которых данное учебное учреждение получает госзаказ. Понятно, что такого рода нормативы должны иметь градации: технические, медицинские и прочие вузы с дорогой материальной базой должны на прочие расходы получать большую долю, чем педагогические или экономические вузы.

Другая позиция (ее отстаивало Минобрнауки и, насколько я знаю, к ней склонилось Минэкономразвития): финансировать содержание материально-технической базы нужно отдельно. Ведь здания и сооружения представляют собой принадлежащий государству некий единый комплекс, который нельзя доводить до запустения оттого, что у вузов сегодня недостаточно бюджетных студентов. Ведь, в конечно счете, вузы только агенты государства в распоряжении государственной собственностью. Если государство считает, что у вуза слишком много собственности, государство вправе как учредитель забрать ее и передать тем учреждениям, которые испытывают недостаток площадей.

— А если не забрало, то надо поддерживать?

— Да. Идея чисто экономически заставить ректоров добровольно расстаться с излишней для вуза собственностью, на мой взгляд, оторвана от жизни.

Вопрос, какая их этих двух позиций будет принята, пока в стадии обсуждения. Для ГУ-ВШЭ, у которого нет избытка площадей, решение безразлично. Если будет принята первая модель, наше финансирование не сократится, как у многих коллег, у которых площадей в два раза больше, чем нужно для обучения их бюджетных студентов. Мы принимаем участие в обсуждении как специалисты.

Следующая проблема, которую приходится на ходу решать — отсутствие в 182-м Постановлении Правительства, регламентирующем деятельность автономного учреждения, указаний на финансирование науки в АУ. Дело в том, что наука по определению не является услугой. В бюджетной классификации наука относится к работам. А нормативы финансирования относительно работ формируются по другой логике и определяются, скорее, путем переговоров. Наука по заранее сформированным нормативам не финансируется — во всяком случае, я пока не знаю таких прецедентов в мире. Поэтому мы разработали проект изменений в 182-е Постановление. Оно передано руководству Правительства.

— Мы — это ВШЭ?

— Да. Принятие этих поправок позволит финансировать фундаментальные исследования в ведущих университетах, перешедших в статус АУ. Сейчас они получают это финансирование по единому наряд-заказу.

Следующая проблема, которую мы сейчас решаем — устав АУ. Это будет фактически типовой устав федерального автономного учреждения, поэтому руководство Правительства проявляет очень большое внимание к его деталям. Сейчас устав проходит согласование, осталось только Министерство финансов, остальные федеральные органы этот устав согласовали. И, опять же, сложности согласования в Минфине связаны с недоработанностью нормативной базы по финансированию. Естественно, Минфин хочет оставить в уставе как можно меньше, а мы хотим оставить как можно больше обязательств учредителя по финансированию деятельности АУ, и в более детальном формате. В этой борьбе мы, понятно, представляем не только свои интересы, мы это хорошо понимаем. Мы регулярно советуемся с коллегами-ректорами ведущих вузов, корректируем свою позицию.

О современном высшем образовании

— Что, по Вашему мнению, мы сейчас вкладываем в понятие "высшее образование"? С переходом к компетентностному подходу, с появлением уровней, многое изменилось, само высшее образование меняется…

— Да, в первую очередь, оно перестало быть элитным. Оно стало массовым. А сейчас идет переход от массового высшего образования к социально обязательному. То есть фактически оно стало обязательной ступенью, без которой люди в городской экономике не могут рассчитывать на какую-либо карьеру. То есть высшее образование фактически есть продолжение школы иными средствами. Это инструмент продвинутой социализации, благодаря которому человек получает не только фундаментальную подготовку, но и какие-то важные социальные компетенции, начинает принимать участие в социальных сетях, через которые поступает информация и принимаются решения. Все это отрывается от профессионального компонента, который раньше был обязательным. То есть фактически первая стадия высшего образования теряет обязательную связь с профессией. Происходит укрупнение бакалаврских специальностей. Должен сказать, что Россия сделала крупный шаг в этом году: по крупнейшей группе направлений подготовки — экономике и менеджменту — в бакалавриате остается всего два направления вместо 25 специальностей. Собственно экономика, и собственно менеджмент. Плюс одно направление на стыке групп специальностей — бизнес-информатика, между экономической группой и группой информатики. Этими тремя направлениями исчерпывается вся палитра подготовки бакалавров в области экономики и менеджмента. А вся специфическая подготовка сдвигается в магистратуру и в так называемые "профили" — наборы дополнительных курсов. И это вполне естественно, потому что профессиональные компетенции неизбежно становятся более "короткими": они уже не на всю жизнь, их хватает в лучшем случае на 5—7 лет, а потом надо заново учиться. Фактически профессиональная стадия подготовки сливается с дополнительным образованием. По сути, это одно и то же. Ведь никто не сказал, что профессиональная подготовка должна длиться два года. Это у нас магистратура два года. Во всех других странах — год. А год ничем не отличается от профессиональной переподготовки. То есть это все сливается. И образ высшего образования, как Вы видите, уже совсем другой. И мы должны к этому образу привыкать и его осваивать.

В целом, мне представляется, что развитие высшего образования в России — это повод для оптимизма. У нас в стране самый большой в мире спрос на высшее образование, семьи делают колоссальные инвестиции в приобретение базовых для высшего образования компетенций. 630 человек на 10 тысяч населения, с учетом техникумов, которые, де-факто, тоже дают высшее образование — это на 100 чел. больше, чем в США, самый большой показатель. Мы мировой лидер с очень большим отрывом. И это должно сработать.

— Мы иногда приводим эту цифру, чтобы показать, что у нас все хорошо с образованием, а иногда, наоборот, что очень плохо. Ведь уже не секрет, что достаточно большая часть этих людей учится формально.

— Я бы не сказал, что такой показатель сам по себе плох. Плохо — низкое качество образования. Из этих 630 человек 150—200 — это люди, которые не получают вообще никаких компетенций, и даже достаточной социализации. Этим людям надо помочь. Но помочь как? Не выкинув их из высшего образования, а предложив им другие программы. Мне кажется, что основная развилка, перед которой стоит наше общество, проста и понятна. Не надо пытаться загнать этих людей в ПТУ: они туда не пойдут все равно. А предложить им нормальное высшее образование, с условием, что они тоже туда инвестируют — как минимум свои усилия. От кого точно надо избавиться, так это от людей, которые просто пришли за дипломом, не желая затрачивать никаких усилий. И от них мы избавимся безболезненно для будущего, потому что никакого культурного вклада в общество и в экономику, получив диплом, они не внесут. Но, я думаю, к этой категории мы можем отнести 10—15% всех студентов вузов и ссузов. А 85—90% — это люди, которые искренне хотят учиться. Поэтому в перспективе у нас — переход к общему высшему образованию. И это главный социально-экономический переход России.