Ярослав Кузьминов: «Минобр не заметил, как гуманитарное образование померло»
Высшая школа экономики, кажется, завершила растянувшееся на весь год празднование своего двадцатилетия. Отмечали юбилей и научными конференциями, и уличным праздником в парке Горького, и закрытой вечеринкой в одном из московских театров. БГ поговорил с бессменным ректором Вышки Ярославом Кузьминовым, но не о прошлом, как часто делают в подобных случаях, а о будущем, пожалуй, самого нетривиального российского вуза.
— В каких направлениях будет развиваться Вышка?
— В этом году в Вышку вошел МИЭМ (Московский институт электроники и математики. — БГ), мы приросли инженерами и в течение следующих 5 лет будем строить международную инженерную школу. Их в России практически нет. Это очень сложная и дорогая задача. Мы долго взвешивали свои возможности, перед тем как согласиться на интеграцию. В итоге решились. Во-первых, психология инженеров для нас близка — экономисты и социологи ВШЭ ведь тоже занимаются не абстрактным знанием, а созданием реальных проектов. Во-вторых, тематика МИЭМ перспективна. Речь идет о стыке инженерии с информационными технологиями и математическим моделированием — так называемых инженерных моделях, о прикладной математике самых разных направлений, о космических и оборонных исследованиях. В-третьих, МИЭМ — это настоящий вуз. Там студенты не дипломы покупали, а учились. Приборная база слабая, древняя совсем. Зато по субботам заходишь — в 5 часов вечера люди на работе сидят, в лабораториях. Радует, что такие коллеги у нас появились.
Второе направление развития — Институт образования, им руководит Исак Фрумин. Это учебные программы, вырастающие из наших исследований в сфере образования. У нас есть коллективы, которые занимаются содержанием образования, методикой, образовательной статистикой, измерениями, психологией. Действительно очень широкий набор. И сейчас институт открыл магистерские программы — для менеджеров образования, по педагогическим измерениям, для учителей. Московские учителя ориентированы на обучение в Вышке. Из регионов такие люди тоже есть. Учителя должны проходить магистерские программы по целому спектру наших направлений: математике, истории, литературе, обществознанию, экономике, всему тому, что соответствует профилю нашего университета. Мы не хотим вводить педагогический бакалавриат. Мы считаем, что он может существовать, но для подготовки учителя младших классов, педагога-психолога или дефектолога. В Москве пять педагогических вузов, пусть они педагогов готовят.
— А все остальные учителя должны обучаться в педагогических институтах?
— Все остальные —в классических университетах на обычных факультетах, а потом — в педагогических магистратурах. Нынешняя подготовка на учителя с самого начала, с 1-го курса, она не совсем эффективна, на наш взгляд. Получается такое «физик пожиже». Или «историк попроще». Но мы не навязываем свою точку зрения. Просто сами будем таким образом работать.
— И остается третье направление.
— Это блок искусств. Медиатехнологии, включая журналистику, медиаменеджмент, презентационные технологии. А также то, что называется интегрированными коммуникациями: GR и PR. Плюс маркетинг впечатлений, дизайн. В ближайшее десятилетия эти сферы будут приоритетно развиваться, есть большой интерес к ним. Приходит очень много платных студентов, значит, спрос не удовлетворен. Безусловно, все это будет строиться с международными партнерами и программами. На привычном для Вышки уровне.
Да, и я все-таки выделю еще одно, четвертое направление, которое будет развиваться опережающим образом — математика. У нас очень сильные математические департаменты, международного уровня. Есть зарубежные преподаватели и студенты. Мы на равной ноге с ведущими западными университетами и с МГУ. Наш матфак — прорывная зона. Может стать одним из мировых лидеров, развиваться в кооперации с ведущими институтами РАН: Стекловкой (математический институт им. В.А. Стеклова РАН. — БГ) и Институтом проблем передачи информации (ИППИ).
— Во всех четырех примерах вы рассказываете о том, как будете развивать то, что уже, так или иначе, работает. А какие-то действительно новые проекты намечаются?
— Ну да. Мы ведь только стартовали по этим направлениям — лет десять будем в них инвестировать, чтобы добиться целей.
Про еще не стартовавшие. Мы обсуждаем создание института архитектуры. Как говорится, сказал «А», нужно говорить «Б». У нас уже есть Высшая школа урбанистики и развивается дизайн. По логике напрашиваются и еще две программы: архитектура и искусствознание. Очевидно, что они будут открыты в ближайшие пять лет.
Но Вышка не очень хотела бы расти дальше количественно. У нас 17 тысяч студентов в Москве. И 10 тысяч слушателей. Это очень много. Если мы посмотрим на Гарвард, Стэнфорд, Лондонскую школу экономики, увидим, что у них примерно столько же —или меньше. Мы уменьшаться не будем. Есть очень высокий спрос и сильные бакалаврские программы. Но мы не хотели бы расти в совсем новые сектора — по крайней мере, ближайшие 5 лет. Хотя есть предложения со стороны физиков, со стороны медиков. Мы ведем диалог. Но пока рано об этом говорить.
— Кстати, насчет медиков. Экономист Константин Сонин* в своей колонке «На юбилей Вышки» предлагает вам для успешного вхождения в мировые рейтинги в качестве исследовательского университета создать медицинский профиль. А также биологический и химический. Согласны?
— Руководство Москвы время от времени ведет с нами разговоры о создании новой медицинской школы. Но это же огромные затраты и со стороны Москвы, и со стороны Минздрава. И огромное отвлечение сил менеджмента Вышки. Вы же понимаете, современной российской медицине не хватает именно менеджмента, логистики, современных инженерных технологий, которыми, например, МИЭМ занимается. Но если такого рода решение случится, то это будет фактически удвоение «Вышки». Медицина — это самое дорогое образование в мире. Но мы тем не менее не вышли из диалога по этому поводу.
— То есть это возможно?
— Мы понимаем, что это абсолютно необходимо и Москве, и стране. Если никого кроме нас не найдут — будем строить. Точнее, помогать строить тем врачам и организаторам медицины, которые придут это строить. Собственных компетенций для такого проекта у нас очевидно недостаточно.
— Странно, когда вы утверждаете, что сами не планируете развивать медпрофиль, а лишь исполните поручение партии и правительства. У «Вышки» же такие серьезные амбиции, в том числе по вхождению в международные рейтинги вузов.
— У нас амбиции — стать исследовательским университетом. Настоящим. Где преподают ученые, одни из лучших в мире. В первую очередь мы должны реально решить задачи, которые нам поставило правительство. А именно, стать конкурентоспособными с Гарвардом, Стэнфордом, LSE — в области экономики, социологии, математики, информатики, гуманитарных наук. Мы должны развить очень мощные исследования, для того чтобы достичь уровня признания, как у наших конкурентов. Это огромная задача, ее никто пока не решил еще в нашей стране.
— Так в итоге с инженерным профилем, но без биомеда можно войти в один из трех мировых рейтингов?
— Послушайте, этим рейтингам менее 10 лет. До 2020 года появится еще минимум пять таких. Есть рейтинг SSRN (Social Science Research Network). Это электронная база. Где аккредитованы 210 тысяч исследователей социальных и экономических наук. Мы вошли в нее и буквально два-три года назад стали переводить все доклады наших исследователей и размещать их там. Мы за год(!) по количеству размещенных работ с 85-го места поднялись на второе.
— Но это количественный показатель.
— А качество определяется показателем цитирования работ. Мы сейчас на 136-м месте из 1 500 участников. И цитирований стало в несколько раз больше, чем в прошлом году.
Мы очень быстро поднимаемся в мировых электронных базах. А самое главное, наши молодые ребята публикуют препринты статей на английском в интернете — и выдающиеся ученые, которые контролируют ведущие журналы, уже начали вступать с некоторыми из них в диалог. Это эффективнее оказалось, чем обивать пороги зарубежных журналов. Все-таки мировое академическое сообщество теперь живет в интернете. И место «окончательной» научной статьи все больше замещает препринт. Его обсуждают, на него ссылаются. Диалог строится быстрее, и я уверен, что через пять лет все рейтинги будут такими. И аналогичные SSRN базы есть и для других наук. И есть еще важный рейтинг — Webometrics.
— Вы делаете ставку на профильные базы. А «Вышки» ходит в число пяти вузов, которым по заданию Путина нужно попасть в ТОП-100 любого из трех общеуниверситетских рейтингов?
— Думаю, что такие вузы не будут «назначены» — участвовать должны все сильные вузы России. Но дело в другом. Мы дружим с университетом Shanghai Jiao Tong, делающим Шанхайский рейтинг. В его топ и МГУ трудно за 5 лет будет войти. Там слишком много баллов дается за нобелевских и филдсовских лауреатов. Разве что РАН целиком к себе присоединят, иначе не получится. Но рейтинг будет меняться, или будут возникать другие рейтинги.
А из тех рейтингов, которые мы обсуждаем, полностью объективные показатели только у Шанхайского. Это hard. Есть, допустим, рейтинг QS — мы там представлены, продвигаемся, но там 40% баллов — субъективные оценки экспертов. Понятно, что эти эксперты — они не из России, они не читают на русском. Они совсем не хотят нас «задвинуть» — просто объективно с нашими вузами они слабо знакомы.
— Ну, давайте мы тоже начнем так делать, соберем своих экспертов и наши плюс белорусские вузы будут круче Гарварда. Виктор Антонович Садовничий уже предлагал такой вариант. Не только предлагал, но и занял в нашем самостийном рейтинге мировых университетов пятое место.
— Да, именно. Знаете, почему западные люди приняли Шанхайский рейтинг? Потому что у Shanghai Jiao Tong в самом начале было то ли 350, то ли 450 место в нем. И с момента запуска этот вуз поднялся мест на восемьдесят. А если мы делаем рейтинг, где сразу на пятом месте оказываемся, то никто к нам серьезно не будет относиться.
Тем не менее не надо фетишизировать эти три рейтинга. Они наверняка изменятся, новые появятся. Смысл же не в рейтингах. Смысл в том, чтобы нас признавали равными и интересными. Или нет, сначала интересными, уже потом — равными. Чтобы к нам ездили, как мы ездим к ним.
«Вышка» может рассчитывать на то, что через 5 лет будет иметь широкое признание в мире. Мы проводим порядка 30 конференций в год. Порядка тысячи ученых ежегодно приезжают в Москву за свои деньги. Хотя Москва не лучший город для прогулок. Плюс 100-200 человек приезжают к нам с короткими визитами – почитать лекции, на семинаре какого-то вышкинского института свежую работу представить. И примерно столько же наших ездит.
— В свете мониторинга зарплат преподавателей интересно, как «Вышка» платит своим преподавателям. Какова средняя зарплата? Как мотивируют выпускников оставаться в вузе?
— В принципе, вся информация — и достаточно детальная — висит на нашем сайте, в разделе «Цифры и факты». Там можно посмотреть, сколько в среднем получили московские преподы «Вышки» в прошлом году — 83 тысяч рублей в месяц — и из чего это складывалось.
Базовые ставки у нас небольшие, от 20 до 37 тысяч рублей в месяц. Увеличивать мы их не планируем. Зато постоянно увеличиваем надбавки и гранты — сегодня их получают примерно 50% работников университета. Принцип такой: каждую весну преподаватели и научные сотрудники ВШЭ подают в Научный фонд университета копии всех своих статей, вышедшие монографии и учебники — в общем, все, что они написали за два последних года. Ежегодно Ученый совет утверждает «веса» каждого типа публикаций в баллах. Наберешь 14 баллов (в среднем это три научные статьи за два года) — получишь на следующий год плюс 30 тысяч рублей каждый месяц. То есть удвоенную зарплату. Напечатал статью в рейтинговом западном журнале — зарплата уже утраивается, и получаешь ты такую надбавку не один, а два года. Самое главное, можешь планировать свои доходы в зависимости от собственных усилий — оценивать тебя будет не ближайший начальник, а мировое сообщество ученых в твоей области.
— Но ведь есть преподаватели, которые мало пишут, но они лекторы от бога. Их любят студенты, они замечательные персональные наставники. Выходит, такие преподаватели получают только оклад? Не боитесь остаться без них?
— Мы два года назад тоже об этом подумали. Здесь главная проблема — как определить хорошего преподавателя? У коллег оценки часто расходятся со студенческими. Полагаться же на мнение последних не всегда оправдано — временами кто-то хочет просто подлизаться к преподу перед экзаменом. В итоге решили проводить день выборов лучшего преподавателя в мае-июне. Это такое всамделишное голосование студентов: каждый в кабинке пишет несколько фамилий, отдельно лекторов и семинаристов, — кто ему больше всего оказался полезен. Тех, кто набирают больше 25% голосов, объявляем лучшими преподавателями и всячески прославляем на нашем сайте. Они получают годовую надбавку. Студент, заполняя бюллетень, имеет право оставить любимому преподавателю «письмо счастья». Мы их публикуем, если преподаватель не против. Такое дополнительное моральное стимулирование.
И в этом году впервые преподаватели голосуют за лучших студентов. Мы премию создали — «Серебряный птенец», по аналогии с нашей традиционной «Золотой вороной». Там каждый препод может выдвинуть одного лучшего студента, коротко аргументировать. Самое интересное — активность совсем молодых преподавателей в этом деле.
— ВШЭ в этом году отмечала 20-летие, заняв на 6 сентября весь парк Горького… Продолжать будете?
— Ну да. Всем страшно понравилось. Двадцать тысяч человек пришло почти. Совместили и концерт «БИ-2», и самодеятельность, и встречу выпускников, и дни открытых дверей факультетов, и спортивные состязания от смешных до серьезных. Теперь каждый год будем стараться так делать. Умножать активности. Только в этом году нам с дождем повезло — не было.
А так не всегда бывает. Так что планируем дождевики раздавать при входе, если надо будет. И большие шатры ставить для открытых лекториев.
— Еще давно была идея с кампусом за городом. Сейчас идет разговор о вынесении университетов за МКАД, в район Троицка. Какие у вас планы на проживание?
— Мы не поедем за МКАД. «Вышка» — это часть центра Москвы. Была альтернатива построить единый кампус в Нагатинской пойме. Но пока мы не уверены, что мэр такое окончательное решение примет. Кампус в промзоне — это долго и дорого. Мы решили пока остановиться на распределенном кампусе в центре. Чтобы от здания к зданию можно было бы добраться, с учетом метро, за 25 минут максимум. С Собяниным последний раз обсуждали, что будем развиваться в квартале от Мясницкой до Покровки. Это же полуспящий район в центре, и «Вышка» могла бы его оживить. В чем смысл распределенного кампуса — наши здания могут находиться условно через три дома. Ну, как удастся получить или купить, конечно же. Есть еще несколько зон, которые мы обсуждаем с мэрией. Например, на Шаболовке или в районе Малой Ордынки, там тоже есть корпуса ВШЭ. Может, еще получится на всех трех территориях. Но смысл в том, чтобы разместиться по одной ветке метро — оранжевой.
— Кстати, вы говорите, что «Вышка», мол, неотъемлемая часть центра города. И при этом психфак — а там почти одни девушки учатся — на выселках обитает, в Текстильщиках.
— У вас там подруги учатся?
— Жена окончила психологический.
— Я знаю эту проблему, сам недоволен. Мы психфак обязательно перенесем. «Вышка» жутко бедна площадями. У нас 7 метров на студента фактически. Формально 10, конечно, но многие площади на реконструкции. Мы очень тесно живем. У нас 200 тысяч квадратов, и это вдвое меньше, чем нужно. Мы быстро росли, и это не упрек правительству, оно постоянно старается нам что-то строить и покупать. Но в итоге наша инфраструктура перманентно отстает от нашего развития.
Поэтому я и не сторонник немедленного строительства единого кампуса. Это звучит красиво, а строиться будем 10 лет. А как «Вышке» развиваться эти 10 лет? Мы не можем откладывать развитие.
Пока планы — выпросить у Росимущества новые площади, достроить корпуса на Мясницкой и Покровском бульваре. И меняться с Москвой, съезжаться компактнее — у нас 7 учебных корпусов вдали от основных зданий, не только психфак.
— А не думали под эгидой расширения площадей в центре какой-то еще вуз к себе присоединить? Например, из министерского списка неэффективных вузов.
— Присоединять больше никого не хотим. Это же не только площади — это живые люди, студенты и преподаватели. Слабые студенты и слабые преподаватели. У нас элементарно сил не хватит одновременно доучивать и переучивать в некоторых случаях «проблемный» контингент — и строить исследовательский университет международного класса. Это совершенно разные задачи.
Но мы действительно в прошлом году сделали модель реструктуризации московских вузов. Медведеву и Собянину показывали. Во-первых, есть транспортная проблема. Многие вузы безумно расположены. Возникает огромная нагрузка на транспорт: частая история, что вуз находится на севере города, а общежитие у него в Люблино. И наоборот. Мы предложили сделать, как в Париже — объединить вузы по округам и сделать их многопрофильными.
Во-вторых, это бывшие отраслевые вузы второй руки, не исследовательские. Их около 50 из 120. В них якобы кто-то занимается машиностроением, кто-то текстилем, кто-то технологиями, но фактически это обучение самого общего характера. На профессиональные предметы на старших курсах мало кто ходит. Выпускники потом массово работать в офисы идут или в магазины. Практически никто не едет на предприятия за пределами Москвы. Технологические вузы должны развиваться там, где есть соответствующие предприятия. В Москве и области же производства работают дай бог на 25% технологий, по которым обучают в этих вузах. От трети до половины приема в такие вузы — экономисты, менеджеры, юристы и проч. Эти вузы слабые по определению, потому что их ректоры не вкладывались в приобретение профессиональных кадров. Просто зарабатывали, когда народ был доверчивый.
Кстати, из этих вузов в «красную зону» попали дай бог 10. Остальные этого счастливо избежали — у кого-то площади большие, у кого-то там иностранцы якобы учатся русскому языку… Но рынка труда в Москве у них нет. Они производят для города людей с завышенными ожиданиями — и без профессии.
И задача — сделать из них полезные вузы двух видов. Первый — вузы с прикладным бакалавриатом (2 года фундаментального плюс год освоения конкретной технологии, за которую в Москве платят деньги). Во всех странах, кстати, это уже есть, но по-разному называется — «университеты прикладных наук», например. Второй вид — общее высшее образование. «Свободные искусства» — когда человек не знает, кем он будет работать, когда ему главное — свой культурный уровень повысить. Вполне достойная задача, между прочим.
Только ведь ни «Вышка», ни Физтех, ни Бауманка, ни МИФИ, ни МГУ — никто из ведущих вузов не рассматривает такое как свою задачу. Она им элементарно по уровню не соответствует. Поэтому, чтобы присоединять такой вуз к себе, — надо быть больным на всю голову. Я не знаю ни один исследовательский университет, кто бы думал об этом. Разговоры такие велись еще при Фурсенко. Но я этого делать не буду — это крест поставить на том, что мы делали 20 лет. Вместо того чтобы с Гарвардом соревноваться, мы будем этих бойцов пять лет пережевывать. Ну уж нет.
— Отчего же? Ведь МИЭМ вы присоединили?
— Ну, вы сравнили! Есть фундаментальная разница. В МИЭМе мотивированные студенты. Там мало платили профессорам. Мы подняли зарплату. Слабая приборная база — будем покупать новую постепенно. Но в целом это такие же люди, как мы, с теми же интересами. А треть этих московских вузов — просто без учебы, не говоря уже о науке. Приходят люди за дипломами в рассрочку. Сразу знают, что не будут работать по специальности. Обе стороны нашли друг друга: одни хотят не учиться, другие — не напрягаться и не меняться.
— Но московские власти хотят, чтобы вы кого-нибудь взяли под крыло?
— Я считаю, что этими бывшими отраслевыми вузами должна Москва заниматься. Хотя они в основном федеральные формально. Но только московские власти могут привести их в полезное и нужное состояние для местного рынка труда.
— А как вы оцениваете сам мониторинг?
— Министерство впервые собрало информацию, которая в целом может помочь судить о состоянии и качестве вузов. 50 или 55 показателей, не помню точно. Это реальное достижение.
Но эту информацию не опубликовали, а сразу ранжировали вузы всего по пяти показателям. Из которых два просто не подходят, на мой взгляд, а третий не подходит для творческих вузов. Слишком грубо получилось — и ошибочно по нескольким позициям. Зачем-то в общий список творческие вузы включили, совсем странная идея. Ведь один из решающих критериев — средний балл ЕГЭ у зачисленных. В творческие вузы же не поступают по ЕГЭ, а проходят по творческим заданиям. Второй показатель — объем научных заказов. И какая там наука — в творческих вузах? Какая наука в Школе-студии МХАТ или Литинституте?
Самый безумный из примененных критериев — количество метров на студента. Слушайте, вуз не имеет возможности покупать или продавать здания. Ему здания дает учредитель. Вот РГГУ популярный вуз, у которого есть свой рынок труда в Москве. Но у него примерно 5,5 метра на студента: у вуза постоянно отнимали здания, были какие-то суды бесконечные. И какое отношение малое количество площадей имеет к неэффективности? Вот многие вузы из тех 50, про необходимость реорганизации которых я ранее говорил, давно нужное количество студентов не принимают — у них по 25–30 метров на студента. Они получили свой «плюсик» и не вошли в красную зону этого мониторинга. Что, они лучше РГГУ?
Наиболее достоверный показатель качества вуза — это карьеры и заработки выпускников за первые 5 лет после окончания. Такой информации в России не собирают. А жаль. Но есть еще данные службы занятости: какая доля выпускников оказывается безработными, какая — ищет любую работу. Можно было бы их собрать.
— Кто определил эти пять критериев?
— Это подвиг разведчика, все до последнего дня скрывалось. Было 55 показателей собрано. Из них руководители Минобрнауки секретно от всех выбрали эти 5 критериев. Но когда они это опубликовали, мы долго не знали, что и сказать.
— Вы разработали эти 55 показателей?
— Не мы одни. С нами советовались. Было публичное обсуждение, в котором участвовали минимум 100 вузов. Эти 55 показателей обсуждали и одобрили Российский союз ректоров, Ассоциация ведущих вузов. Но выбрать из них пять — это посильнее «Фауста» Гете. Все по Черномырдину: хотели как лучше…
— Кстати, про РГГУ. После недавнего мониторинга неэффективных вузов снова пошли слухи, что вы имеете планы на них. Уже и так переманили множество сотрудников на недавно возникшие у вас истфак и филфак. И, кстати, почему, на ваш взгляд, власти сделали такой удар по репутации ведущего гуманитарного вуза?
— РГГУ наши коллеги и товарищи. И, конечно же, мы не хотим их съесть. Я сразу же в «Ведомостях» заявил, что РГГУ и МАРХИ попали в список по случайной причине, не говоря уже о художественных вузах. РГГУ должен оставаться и развиваться. К сожалению, он пока не может много зарабатывать наукой, у нас нет тех, кто дает деньги историкам на исследования, например. Мы своих историков финансируем сами. Мы к грантам РГНФ доплачиваем еще 100% суммы. Чтобы они могли наукой заниматься. Да, РГГУ не зарабатывает таких денег, как «Вышка». Но это не значит, что он плохой вуз. У него есть нормальный рынок труда, там целый ряд сильных научных школ существует.
— А вы видели письмо Ученого совета филфака МГУ? Они утверждают, что Минобр разгромил гуманитарное образование в России.
— Не видел. Честно говоря, я удивлен позицией коллег. Минобр на моей памяти относился к гуманитарному образованию никак. Наверное, можно сказать, что он не заметил, как оно померло. Но не громил, я бы не стал так говорить. Никакой активности с их стороны я не видел.
— А второй «громитель» — это вы и ваш университет, кстати.
— Я не знаю, как мы тут отличились. Разве что свой филфак создали. Если серьезно, то мне кажется, что если у нас возник сильный филфак, то филфак РГГУ и МГУ только укрепятся, потому что от конкуренции качество только улучшается. Кстати, а в чем у них там конспирологическая теория?
— Цитирую. Один. «Создание подконтрольных и хорошо финансируемых вузов, которые должны были выдвинуть программу образовательных реформ; эту роль в основном сыграла ВШЭ». Два. «В последнее время Министерство образования перешло к политике прямой дискредитации гуманитарных вузов и объявило «неэффективными» РГГУ, Литературный институт, МАРХИ, опираясь на анекдотически неадекватные «критерии» оценки «эффективности» вузов, разработанные ВШЭ». Ну и так далее. Признаете, что стоите за всеми непопулярными реформами в стране?
— А за всеми популярными кто стоит?
— А их нет, популярных-то.
— За какими-то — стоим. ЕГЭ, например. Но ведь есть так называемые дефекты исполнения. С тем же ЕГЭ это хорошо видно. Например, я в 2003-м, еще на самом старте, публично советовал тогдашнему министерству отказаться от тестовой части по истории и литературе, потому что это профанация этих предметов. Или в 2004 году ВШЭ и Финакадемия написали официальное письмо министру образования о том, что проверку так называемой «третьей части» ЕГЭ (письменная работа, которая и дает максимальные баллы) нельзя проводить в том же регионе, где писали экзамен. Послушали бы нас тогда — глядишь, меньше жаловались бы на «купленные» в южных республиках пятерки.
С 1997-го мы действительно занимаемся экономикой образования и реформами. Тогда было голодное время. Предлагалось нормативно-подушевое финансирование — это честная конкуренция учебных программ перед клиентами, которые на них учатся. В 2000 году была разработана программа Грефа или первая программа Путина — мы приняли участие активно в разработке этой стратегии, там был ЕГЭ, там был ГИФО, но от него отбились. Хотя предлагалось с его помощью поддерживать самых талантливых. Самое смешное, что тогда нас почему-то называли приватизаторами. Коллеги, которые сейчас ругаются на нас, — тогда получали от государства в три раза больше, чем «Вышка». И считалось, что «Вышка» хочет приватизировать все злодейски и купить. А еще за этим стоит Всемирный банк и еще какие-то сионисты. А потом «Вышка» стала крупным и официально ведущим вузом и начала получать те же деньги от государства, что и 10 других ведущих. МГУ, правда, в 1,5 раза больше получает в расчете на студента. Теперь вот говорят, что «Вышка» — «подконтрольный и хорошо финансируемый» вуз. А они кто? Не на особом положении? Уж кто на особом положении, так это МГУ. Я считаю, что мы сохраняем независимость и в сервильности не были замечены. Кто говорит, что мы обвиваемся вокруг сапога, пусть лучше в зеркало посмотрит.
Мы изучаем образование и в России, и за рубежом, мы занимаемся реформами образования, мы их предлагаем, делаем исследования, да. Но я не возглавлял Минобр ни в 2000-м, ни в 2004-м, не в 2012-м. Министра зовут по-другому. Каждый министр себя уважает и не будет управлять по указке Кузьминова. У него своя голова есть.
— Но у вас явно больше рычагов влиять на решение министерства.
— Чем у кого? Точно так же активно пытаются влиять Садовничий, Александров (ректор Бауманки. — БГ), Кропачев (СПбГУ.— БГ). Любой вуз с репутацией, имеющий интересы, имеющий исследования, пытается влиять на образовательную политику. Мы делаем это еще и публично. Садовничий — мой вечный консервативный визави — тоже, кстати, действует публично. Он не только ходит по коридорам, он заявляет свою позицию. И в последнее время мы чаще на одной позиции, чем на разных. Ведь самая большая опасность сейчас — профанация образования. И перед ней равны позиции консерваторов и либералов. Есть люди, которые занимаются наукой, а есть те, кто просто кормится на образовании.
— Ну а на такие заявления, вроде резолюции филфака МГУ, как реагируете?
— Никак. Удивляюсь. Сохранил способность к удивлению. Вот, на ваши вопросы отвечаю.
— Одна цифра: исследователь Иван Стерлигов подсчитал, что «Вышка» за 2005–2010 годы выиграла вдвое больше тендеров Минобрнауки, чем ближайший преследователь — Российская академия народного хозяйства (69 на 921 миллион рублей и 37 на 411 соответственно) и оставила вдали остальные вузы и экспертные площадки. Причем, с РАНХиГС вы даже не соревновались за один и тот же заказ.
— Ну и что же? Давайте возьмем долю РАН или МГУ в РФФИ. Тоже будет очевидное доминирование. Было бы странно, если бы мы в этом секторе не лидировали. Мы целенаправленно занимаемся исследованиями образования и науки уже 15 лет. У нас лучшие ученые, с международным именем. После РАО, где 30 НИИ, у нас даже количественно самый большой научный коллектив в этой области — около 300 исследователей.
Что касается РАНХа — это молодая, сильная команда, ассоциированная с Институтом Гайдара. РАНХ наш основной партнер и конкурент на самых разных площадках. Но мне кажется, что по объективному потенциалу, если взять именно конкурсы МОН, — доля «Вышки» должна была быть в два раза больше, а доля РАНХ — в два раза меньше, чем показано у Ивана. Дело в том, что руководители МОН таким образом пытаются снизить тот самый «эффект доминирования» «Вышки», о котором вы говорите. Мы не обижаемся. Они в своем праве, пока закон не нарушают.
Но мы же в конкурсах участвуем — где-то выигрываем, где-то проигрываем. Наши конкуренты имеют такие же шансы на успех, пусть пробуют.
Вообще, публичные оппоненты «Вышки» последних лет почему-то сами в конкурсах не участвуют — видно, сильно заняты критикой тех, кто участвует. Можно вспомнить анекдот, как один гражданин полвека молил Господа позволить ему выиграть в лотерею — в итоге небеса разверзлись, и раздался глас Божий: «Абрам, дай мне шанс — купи лотерейный билет».
— А давайте все-таки разберемся с вашим местом под солнцем. Например, с вашей монополией на разработку и утверждение образовательных программ и реформ. Один факт: вы ректор вуза, где пишутся многие госпрограммы и законопроекты, и вы же председатель комиссии Общественной палаты, которая является часто последней общественной инстанцией перед утверждением.
— Что касается того, чтобы у «Вышки» не было позиции в Общественной палате — уговаривайте президента. Это он туда меня назначил. А раз назначил, я буду честно работать. Защищать свою позицию и собирать предложения общественности, экспертов, профессионалов. Оформлять все это в единую позицию. Перед вторым чтением закона «Об образовании» ОП внесла 20 поправок, и только 6 из них предлагались «Вышкой». 14 — предложения других экспертных сил. Меня никто не избирал бы три срока председателем комиссии по образованию, если бы я только свое долдонил.
Я могу сказать, что в Общественной палате мы последний раз обсуждали закон«Об образовании», в создании которого очень активно принимали участие наши эксперты. Но в его подготовке за последние несколько лет приняли участие около 10 тысяч человек. И то, что вышло ко второму чтению, нам сильно не нравится. Абстрактный, сильно выхолощенный документ. Мы вставили 20 принципиальных вещей. Но мы за них и раньше боролись. Подготовка закона это всегда борьба. Там, например, в очередной раз исчезло положение о том, что учитель не должен репетиторствовать с учениками своего класса. И ведь эту норму из законопроекта на разных этапах вынимали три раза. Никто не знает замечательных людей, кто это делал. Мы в итоге восстановили. Во втором чтении будет эта норма. И так 20 вещей, которые палата внесла. Мы восстановили в законе и привязку зарплаты учителя к средней по экономике региона, и профессора — к двойной средней. Минфин ее пытался убрать.
Ну да, мы принимаем участие в разработке образовательных законов. Самое активное участие принимаем. Но кроме нас есть другие силы, которые влияют на прохождение закона в противоположном направлении. И я в Думе буду бороться и приду выступать на второе чтение, если понадобится. И президенту буду писать. Это нормальное поведение человека, у которого есть позиция.
* Константин Сонин включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.
