«Мы продаем удивительно дорогой товар»

В мире каждую минуту кому-то нужна помощь, и есть такие люди, которые умеют просить за других и делают это профессионально. Катя Бермант сделала сбор пожертвований своей профессией и даже бизнесом, который каждую неделю спасает не одну человеческую жизнь. В проекте «Конструктор успеха» она рассказывает, как правильно просить деньги, в чем основная проблема российской благотворительности и почему до многих «звезд» трудно достучаться.

Можно ли считать благотворительность бизнесом с этической и практической стороны?

Безусловно, единственная модель, которая вообще работает, — это бизнес-модель, и между бизнесом и благотворительностью нет никакого противоречия. Мы продаем удивительно дорогой товар, и люди его покупают. Это самоуважение, осмысленность существования и чистая совесть. И это не воздух, а реальные вещи. Люди, которые начинают участвовать в благотворительности, буквально на них подсаживаются, и проекты наших организаций держатся именно на этом. Таких людей я нахожу в основном в «Фейсбуке», потому что говорю с ними на одном языке. Безусловно, надо учиться разговаривать по-другому, но я до сих пор не могу заставить себя пойти, например, в «ВКонтакте», хотя вся страна именно там, не говоря уже об «Одноклассниках».

Надо полагать, клиентов вам есть смысл искать только в Москве?

Наши клиенты и население «Фейсбука» — примерно одно и то же. Конечно, это Москва, но бывает и Питер, и сибирские крупные города. Вся остальная страна живет по-другому, многим действительно трудно, и достучаться до них с чужими проблемами нет возможности.

Есть способ изменить положение?

Пропаганда в СМИ. Но, к сожалению, мы почти полностью отрезаны от каналов коммуникации. Государство защищает от врагов, строит дороги, собирает налоги, а организация жизни общества — это обязанность самого общества. Поэтому все это должно проходить посредством самоорганизации. «Фейсбук», например, дает нам возможность организоваться и пропагандировать — этим мы и занимаемся как частная инициатива. И таких инициатив все больше.

Как вам удалось превратиться из фонда в целый профсоюз — благотворительное объединение «Все вместе»?

Мы объединились на почве «личного дела». Сначала это была компания друзей: Оля Суворова с «Адресами милосердия», Лена Смирнова с «Созиданием», «Дети Марии» и другие, которые внезапно нашли друг друга. Теперь мы стали организацией с нанятым персоналом, с помещением, которое нам выделила Москва на 10-летие, а это уже очень много! Мы вырабатываем консолидированное мнение, у нас есть возможность собрать много подписей сразу, выступить единым фронтом. Сейчас пытаемся решать структурные вопросы благотворительности: обучать, писать, составлять экспертное мнение. «Все вместе» — это хорошая история с продолжением, хотя мы — элитный клуб, и вступить в него непросто. Я была первым директором собрания, потом демократически сменилась: власть должна меняться, это нормально для любой структуры, даже для нашего большого сообщества подруг. А мужчин в нашем деле мало.

Почему?

Благотворительность — это женский род, множественное число. Мужчин мало потому, что маленькие зарплаты, а женщина готова работать на этих условиях, так уж исторически у нас сложилось. У такой профессии нет статуса, нет «уважения» к ней, а мужчинам это важно. На самом деле благотворительность — такой социальный лифт: нас мало, и сделать невероятную карьеру очень легко.

Какие модели благотворительности существуют в России?

Наша страна по всем показателям отстала на полтора века, даже по мироощущению. Поэтому мы будем смотреть, что делает Запад. Мой любимый пример — королевская семья и их прекрасный рыжий принц Гарри, который получил некоторое количество фондов в наследство от матери — принцессы Дианы, а еще немножко выбрал сам, по своему вкусу. Поддерживая фонд, который помогает бездомным, Гарри ночевал под мостом в Лондоне. Конечно, в комплекте с бодигардом и спальным мешком. Но тем не менее он это сделал, привлек внимание к проблеме, и люди стали жертвовать деньги. Не всех бездомных можно вернуть в нормальную жизнь, но если человек хочет жить так, нужно помочь ему не отравлять городской пейзаж, дать возможность поесть горячего, почистить зубы и переодеться. Все это можно сделать за деньги.

Наша любимая модель — это charity shop. Мы были первыми, а сейчас их много, и они существуют не только в Москве — например, есть «Спасибо» в Питере. Потом флешмобы. Достаточно вспомнить замечательный Ice Bucket Challenge (суперуспешная кампания, направленная на сбор средств для исследований бокового амиотрофического склероза. До начала кампании об этой болезни вообще мало кто знал. — Ред.). Но это просто формат, которым можно воспользоваться, чтобы придумать свой оригинальный флешмоб. Все остальное — ярмарки, велопробеги, фестивали, мастер-классы, балы. Можно взять любую тему и творчески адаптировать к нашим условиям. Мне в этом смысле очень помогает первое образование — художественное.

Как вам пригодилось образование, полученное в Вышке?

Самое главное, что я получила помимо диплома, — это круг общения. Друзья — это то, что всегда дает хороший университет. В Вышку меня время от времени зовут рассказывать о благотворительности — иногда это дает удивительные плоды. Вообще-то воспитание должно происходить в семье — это нормально. Но семьи не знают, что такое благотворительность, поэтому я считаю необходимым рассказывать об этом в школах и институтах, тем более в нашем благотворительном собрании много прекрасных спикеров.

Люди и организации с легкостью идут на сотрудничество с вами?

Договориться с людьми о сотрудничестве никогда не бывает проблемой. Просто я договариваюсь только с теми, кто мне нравится, а значит, близок мне по духу. Например, Гоголь-центр — это чудесное место. Когда я туда обратилась, не сомневалась, что они пойдут мне навстречу.

Почему наши «звезды» не в пример западным равнодушны к благим делам?

До них реально трудно достучаться. Это вообще вещь специальная: не многие известные люди отдаются этому делу душой, как Хаматова или Хабенский. Должно быть некое душевное и интеллектуальное усилие, а наши «звезды» меня очень расстраивают своим низким душевным и интеллектуальным уровнем. Духовный престиж — тоже ценность, но не для всех.

Как приучить человека жертвовать на благотворительность так же, как платить за свет?

Чтобы перечислить раз в месяц 100 рублей на добро, человек должен знать, что это обыденная практика. Норма. Душевная гигиена — вещь, к которой приучают с детства. 1 сентября прошла отличная акция «Живые дети вместо мертвых цветов». Учителя предложили: давайте не будем приносить эти чудовищно дорогие букеты, а деньги отдадим на помощь детскому хоспису. Откликнулись несколько школ, и это были наши школы, где людям не надо объяснять, что такое помощь. Человек судит по себе: он думает — если ему дать деньги, то он их украдет. А есть люди, которые не крадут: их воспитали правильным образом. Но у людей возникает справедливый вопрос: а что организации имеют с этого? Да, мы имеем — зарплату.

Вы сами ее себе назначаете?

Теперь да, хотя начинали как волонтеры. Но если ты посвящаешь жизнь и рабочее время проблеме — ты должен обеспечивать свое существование, поэтому законом определены 20% от нецелевых средств, которые могут идти на аренду офиса, зарплату, оргтехнику и т.п. Все эти траты мы всегда стараемся минимизировать: хорошим тоном в фондах считается не забирать эти 20% целиком.

Я очень переживаю, когда говорят о больных детях, поэтому предпочитаю не знать о них ничего. Я не одна такая?

Объясняю: это общая ошибка. Некоторые вообще предпочитают делать вид, что нет такой вещи, как смерть. Другие, напротив, становятся эмоциональными вампирами, которые инициируют истерические сборы денег в интернете. Так вот, основная проблема нашей благотворительности — это эмоциональность. Ее быть не должно совсем. В США средний американец переводит примерно 10 долларов в три фонда ежемесячно. Он сделал свой выбор один раз: поставил галочку в бумагах своего банка и забыл об этом, а деньги капают. А мы должны увидеть фото умирающего ребенка в интернете, прочесть чудовищную историю болезни и только тогда порвать рубахи на бинты, жутким напряжением воли собирать деньги и спасти ребенка. Одного. А если поскроллить страницу вниз — сколько там еще таких детей? Вот эту бесконечность может обеспечить регулярное пожертвование каждого взрослого работающего человека. И если вы хотите эмоций — у нас всегда есть Крымск, Амур, Фукусима. Сдавайте кровь, собирайте игрушки и продукты, поезжайте волонтерить. У меня вот есть группа «Секретных ангелов», и обязанность каждого из них — перевести 100 рублей ежемесячно.

Как стать «секретным ангелом»?

Задружиться со мной в «Фейсбуке», а потом я добавлю вас в группу. Попасть туда можно только через меня. В группе 1068 участников, и я публикую для них отчеты о переведенных деньгах. Конечно, это удобнее делать автоматически. Нам разрабатывают приложение, и в следующем месяце у нас уже будет автоматическая система пожертвований.

Что за люди вам помогают? Хотелось бы составить портрет российского донора.

С нашими донорами мы встречаемся в Консерватории, в Большом театре, на выставке Виноградова — Дубосарского, в кафе «Жан-Жак» — вот вам портрет тех, кто дает деньги на благотворительность. Есть и корпоративные доноры, но в моменты кризиса они прежде всего сокращают расходы на рекламу и благотворительность, а человек мотивирован другими вещами, нежели корпорация. Если он давал деньги, то и будет давать, даже если его обстоятельства ухудшатся.

Как страждущий может найти помощь самостоятельно?

В России есть системы социального обеспечения, квотирования, но те деньги, которые выделяются, малы. Медицина — это такая штука, которая может съесть бюджет любой страны, но у нас она несчастнее других и существует только в крупных городах. Болеть нельзя ни в коем случае. Меня это жутко удручает, но если начинаешь заниматься благотворительностью — бросить невозможно.

Среди подопечных ваших фондов только дети?


Большинство фондов действительно ограничено возрастными рамками помощи детям. Взрослые — не симпатичные, не слабые, вроде как самостоятельные — их не жалко. Но мы создали фонд «Живой», который нечеловеческими усилиями собирает деньги для взрослых. Бессмысленно спорить, кто больше нуждается в помощи: старики, собаки, дети или взрослые, но денег хватит на всех. Возьмем 12 млн жителей Москвы, уберем бедных, жадных, равнодушных, пусть останется 2 млн, но каждый из них ежемесячно может перечислить 100 рублей, и проблема будет решена.

Милосердие традиционно проходило по части церкви. Вы сотрудничаете с религиозными организациями?

Теоретически это возможно, но с церковью и государством я не работаю. С ними я чувствую себя не в своей тарелке. Это как в ЖЭКе: заходишь и чувствуешь, что тебе не рады.