«Хороший главред постоянно учится новому и воспринимает редакцию как живой организм»

Выбрать определенное направление в вузе – еще не значит поставить на себе крест как на специалисте «широкого профиля». Владимир Тодоров, выпускник бакалаврской программы «Востоковедение», учился и работал в Китае, но сейчас, с международным опытом, успешно строит карьеру в журналистике и является главным редактором портала «Лента.ру». В интервью «Конструктору успеха» он рассказал, чем может заработать на жизнь в Китае экспат, почему в Вышке изучают «живой» восток и как переквалифицироваться из китаистов в журналисты.

Как вы связали свое образование с Востоком и открыли в себе интерес к Китаю?

В 2009 году я поступил на только что открывшееся отделение востоковедения в Вышку. Несмотря на мою нынешнюю деятельность, это образование остается моим первым и единственным. Баллы по ЕГЭ у меня после школы были неплохие, и выбор вузов оказался велик. Я размышлял о факультете МЭиМП, политологии, о МГУ, а потом ясно понял, что образование, так или иначе связанное с Китаем – это крайне перспективная история.

Все, что мы слышим сейчас о Китае, потрясает. Десять лет назад в медиа мелькали еще более внушительные цифры по росту экономики и упрочнению различных международных связей. Впервые вбросили на публичное поле историю о том, что Россия и Китай – большие партнеры и вообще братья, набирала оборот тема БРИКС, и мир в целом был безоблачен. Стало очевидно: сумасшедшее развитие, гигантское население, огромный IT сектор – стоит попробовать поработать в темой Китая.

У меня имелись явные способности к языкам при полном отсутствии склонностей к точным наукам. Я знал английский и испанский, хотелось выучить китайский, к тому же – на «Востоковедении» не было высшей математики, это был бы первый же незачет. В общем, эти факторы вместе определили мой выбор, а Вышка как самый передовой на тот момент вуз с суперпрогрессивной программой, новыми методиками и вообще иной парадигмой преподавания востоковедческих дисциплин, очень привлекала и явно выигрывала по сравнению с другими вузами.

Во время учебы у меня было несколько стажировок. После первого же курса студенты могли поехать в Пекинский или в Шанхайский университеты по обмену. Я этим воспользовался. На втором курсе я поработал в Пекине, а после третьего курса попал на годовую стажировку в рамках очередной из многочисленных договоренностей Школы востоковедения с китайскими вузами. Это был Шанхайский университет, где мне очень понравилось еще на первом курсе, так что я с радостью решил поучиться и поработать там во время годичной стажировки.

Вы немало времени провели в Китае – что это за уникальная страна на ваш субъективный взгляд?

Первое, что поражает в Китае – гигантское количество людей. Все знают про увеличивающуюся плотность населения этой страны и про невероятную урбанизацию. Но увидеть своими глазами – ситуация потрясающая и невероятная. Когда первое впечатление отпускает, начинаешь оценивать поразительные темпы развития Китая. Ты видишь, как за месяц возводится целый квартал, здесь строят наперед – поэтому так часто в сети можно увидеть пустующие города и районы и связанные с этим конспирологические истории про Китай. Просто местные девелоперы смотрят за горизонт событий, что, как мы сейчас понимаем, сильно вредит экономике страны. На наших глазах, пока я год учился в Шанхае и ходил с другими студентами гулять на набережную Вайтань, возвели еще один небоскреб рядом с легендарной башней «открывашкой».

Самое главное, что ты понимаешь, живя в Китае, – это невозможность встроиться в местный бизнес и вообще социум без понимания историко-культурных традиций. Это страна без религий, но со своими воззрениями и верованиями, что нашло значительный отпечаток во всех сферах жизни. Человек – существо биопсихосоциальное, в Китае уклад и мировоззрение формировались с помощью трех философских течений: конфуцианства, буддизма и даосизма. При этом официально в силу причастности страны к социализму жители не считают себя приверженцами хоть какой-то религии, но поскольку это очень древняя цивилизация, традиции вошли в местное ДНК. Здесь во всем царит примат общественного над частным и программа некоего долга перед сообществом, в результате чего принято идти на уступки относительно себя как личности. В частности, этот факт способствует неимоверному умению китайцев работать.

Я бы сравнил социальный механизм китайцев с муравейником, где все четко знают, какие у них задачи, и самоорганизуются. Например, не было такого дня, чтобы в одно и то же время в студенческий городок не приехали бы повара стрит-фуда со своими колясочками, чтобы встать на те же места, где торговали годами. Даже катаклизм не заставит их опоздать. В корпорациях, филиалы которых открыты в Китае многими западными компаниями, царит строгая иерархия «начальник – подчиненный», что не помешало выйти им на рекордные IPO. При том, что руководителям зачастую прощаются все нелепые и жестокие поступки, поскольку он, будучи мультимиллиардером, действительно считает, что живет в «немного другой стране».

Поэтому в Китае отлично работает социальный рейтинг, тогда как в России такой проект не прижился бы никогда.

Отлично работает и гигантский китайский интернет, где есть все ключевые аналоги западных сервисов – суперприложение WeChat, ресурсы Weibo, QQ, Baidu, и никто не переживает. Они даже гордятся своими разработками, и мировая слава Тik-Tok только упрочила национальную гордость. В Китае невероятно развитые IT-корпорации, одна из сильнейших в мире армий, передовые разработки практически во всех сферах жизни и система социального рейтинга – почему бы и не гордиться?

С другой стороны, понимание своей ответственности как личности перед обществом, в принципе, и рождает возможность появления социального рейтинга. Нет неприятия, нет подозрения, что всех хотят зачесать под одну гребенку, потому что люди не против.

Почему вы решили остаться в Китае?

Мне было интересно понаблюдать, как я смогу выжить, зарабатывая только на том, что знаю и понимаю специфику этой страны. Я сразу договорился с родителями, что финансирую себя сам, им только раз пришлось перевести мне деньги – когда я сильно заболел. Дело в том, что китайцы кроме прописывания кореньев по рецепту и советов вроде «пейте больше воды» в экстренных случаях помочь не могут. Я провел несколько дней в полубреду с температурой 40 и понял, что почти умираю. Пришлось обратиться в западную больницу и пропить курс антибиотиков.

Моей главной целью было подтянуть разговорный китайский, поскольку, на мой взгляд, это ключевая проблема российского фундаментального востоковедения. Я очень благодарен Вышке за современное отношение к языковому вопросу и за отличное знание языка благодаря нашему преподавателю – Юлии Андреевне Селиверстовой (сейчас Куприянова). Она давала нам очень много материала за пределами учебников, исходя из своего опыта жизни и работы в Китае. Таким образом, я, живя на подработках, практиковался где и насколько возможно.

Если рассмотреть Школу востоковедения Вышки в свете «проблемы российского фундаментального востоковедения», чем она отличалась от других кафедр и вузов?

Мое личное мнение – программу делают преподаватели, и мне очень повезло на первых курсах заложить правильный базис своей специализации благодаря им. Роль, например, школьного образования в том, чтобы научить каким-то писаным догматам, а университет должен формировать в человеке уже ключевые способности, это в частности – поглощение больших объемов информации, анализ источников, критика, коммуникация. Навык обработки, верификации и обоснования информации на данных предыдущего опыта мне кажется наиважнейшим, потому что в жизни мы все занимаемся именно этим.

В университете люди должны учиться работать как в группах, так и в одиночку, и в Вышке такая возможность была. Кроме того, здесь не использовали шаблонных методик и подходов к обучению студентов, процесс был очень гибким. Например, я к зачетам готовился по Гугл-книгам, где выделены по поиску нужные мне данные, чтобы я не тратил время на прочтение лишних 300 страниц. Преподаватели в этом отношении очень открыты, они знакомы с технологиями и цифровым источниками, им самим интересно экспериментировать и включать новые элементы в методику. В целом в Вышке поддерживается контакт с настоящим, живым востоком, а не с какой-то окаменелостью, несмотря на всю фундаментальность преподаваемых дисциплин, так что мы учились не в пустоту, а с пониманием предмета наших исследований.

Все же интересно, в какой роли вы стартовали в начале карьеры?

Это было в Китае, где я зарабатывал самыми разными способами – раздачей листовок, участием в рекламе автошоу, дефилировал по подиуму в нижнем белье, поскольку есть большой спрос на европейскую внешность в рекламной индустрии. Существовал огромный рынок агентов, которым ты направлял портфолио и вступал в группы в чатах, как только появлялась вакансия – если успел перехватить, то пошел работать. Иногда я, как парень крупный, следил за безопасностью на местных вечеринках.

Мой преподаватель из Вышки тогда работал в издании «Газета.Ru» и предложил писать туда материалы. Сначала в раздел «Наука», потом в «Бизнес», и начал понемногу писать и постепенно втянулся целиком в журналистику. А когда появилась небольшая, но постоянная ставка, я вернулся в Москву и устроился туда на работу официально.

Вам сразу было комфортно в несколько иной профессиональной среде, нежели та, к которой вы себя готовили?

К тому времени я начал понимать, что монетизация знаний о Китае сводится к внешнеэкономическим вопросам и транспортной логистике, а для этого достаточно специалистов во Владивостоке и Хабаровске, которые родились с китайским и под звуки перегоняемых через границу контейнеров. Благодаря таким людям в Россию успешно пришел «Алиэкспресс», почву подготовили челноки еще в 90-е.

Они очень хорошо на тебе отыгрываются, зная, что от них зависишь, и максимально пренебрежительны. Возможно, это следствие постколониального мышления и реванша за «опиумные войны», поскольку у традиционных народов очень сильна историческая память. Интересно, что к афроамериканцам подобного отношения я не наблюдал, вот вам пример обратного расизма.

Как вам удалось быстро завоевать доверие коллег-журналистов?

Журналистика успешно постигалась на практике. Но ключевые скилы – умение проверять информацию и складно ее излагать, чтобы это было интересно аудитории – оказались отточены еще в Вышке, просто пришлось немного сместить фокус. Другой очень важный навык для журналиста – общение с людьми, включая добычу эксклюзивной информации, прозвоны, просьбы, и с этим я очень быстро поднаторел, у тому же у меня был хороший английский и неплохой китайский. Я мог брать комментарии у китайских и американских экономистов – шел 2014, санкционная война, закрытие совместных предприятий, проектов в нефтедобыче, поэтому я бомбил звонками все американские компании по 20 раз на дню.

Помню показательный пример. Я работал в офисе «Газеты» третью неделю, в тот момент Вин Дизель вызвал Путина на айс-бакет челлендж. Драматическая пауза ожидания – кто же позвонит Пескову и спросит, примет ли Путин вызов? Вызвался я. Песков ответил: «Не звоните мне больше с такой чушью». Мы написали новость о том, что Песков назвал вызов Дизеля чушью, и новость отлично прочиталась. Вывод: журналистика – дело людей активных, не обязательно притом молодых, но очень терпеливых. Кстати, про терпение. Изучая китайский, я тренировался писать иероглифы, будучи дисграфом (дисграфия – специфическое нарушение письма, прим. ред.), то есть мне это давалось в два раза труднее, чем остальным.

Как вы в попали в «Ленту.ру»?

В «Газете» меня повысили до руководителя отдела технологий. Это был исключительный фарт – в силу того, что уходил предыдущий руководитель, нужен был человек, который возглавит отдел технологий. Им стал я. Руководство давалось мне успешно, показатели значительно выросли, и отдел из просто штатной единицы стал одним из ключевых в издании, в частности потому, что я старался искать нестандартные темы. Через какое-то время в Ленте.ру освободилась позиция руководителя отдела «Интернет и СМИ», я подумал, почему бы и нет. Нужно развиваться и пробовать новое, там ждали другие задачи и челленджи – я ушел.

В «Ленте» на тот момент была особая атмосфера свободы, которой в российских СМИ очень не доставало, и четкое понимание того, для кого работает медиа. «Газета.Ru», например, была очень академичным изданием, которое работало не для аудитории, а для задачи. На новом месте все решала статистика – если что-то не интересно нашей аудитории, мы этого не делаем. Такая позиция показалась очень логичной – мы являемся производителями контента, как и любые блогеры, и хотим вызвать эмоциональную реакцию у читателей. В «Ленте» я стал лучше понимать связку между успехом у аудитории и финансовыми показателями, вникать в рекламный рынок, и это дало мне дополнительную мотивацию.

Вы отличились в жанре журналистских расследований и получили несколько наград – собственно, за что?

Первая награда – премия Союза журналистов России за расследование про группы смерти ВКонтакте в 2016 году. Тогда был огромный хайп вокруг того, что подростки вступают в некие группы, играют в игру с селфхармом и массово совершают самоубийства. Материал на эту тему был написан женщиной из «Новой газеты», которая впервые посетила ресурс ВК, придя в ужас от того, как общаются подростки – она утверждала, что зловещая игра унесла жизни 150 подростков. Простим ей неточности, потому что по всей России за тот период, который упоминает автор, было зарегистрировано всего 140 суицидов среди подростков. Мне стало интересно пообщаться с участниками суицидального сообщества и найти их мотивацию. Выйти с ними на связь оказалось очень тяжело.

Этот феномен известен со времен «Страданий юного Вертера», но сейчас подростки вместо того, чтобы писать стихи о смерти от любви, создают фейковые страницы ВКонтакте с именами типа «Море Китов», и пишут грустные посты с мучительно тоскливыми картинками и соответствующим саундтреком. Основной задачей было обнажить необычное явление, но все оказалось не так одномерно. Выяснилось, что инициатором движения и админом групп был психически нездоровый человек, который ловил кайф от того, что издевался над доверчивыми подростками, давал им задания резать себя или рисовать жестокие картинки.

У меня смешанные ощущения по поводу этого расследования. С одной стороны, автор сообщества оказался реально опасен и довел до суицида как минимум двух девочек. С другой – своими материалами я посадил человека, что тяжело осознавать, учитывая реалии российской тюремной системы. Эта история также стала испытанием моей работоспособности. Я не спал по нескольку дней и выглядел ужасно. После также была отмечена история про наркоторговлю в даркнете, за которую наш коллектив получил премию Рунета.

Поскольку я работал в отделе «Интернет и СМИ», то следил за цифровыми феноменами, особенно за не совсем легальными. В даркнете был крупнейший форум «Рунион», куда прикрутили магазин оружия и наркотиков. Мне показалось интересным исследовать тренд в наркопотреблении – бесконтактную покупку через закладки. Я изучил мировой опыт и к удивлению осознал, что на западе даркнет не обладает теми феноменальными чертами, как в России.

В чем феномен?

Это уже не цифровые фрики, которые делают сайты на коленке, а огромный бизнес, где работают профессиональные маркетологи. Хтонические стороны есть у любого даркнета, но в России это осложняется, например, государственной охранительной политикой нулевой терпимости к любым увлечениям, которые выходят за рамки установленных текущими властями нравственности и морали, будь то религия, секс, литература и т.д. В США правительство потратила 3 трлн. долларов в рамках программы War on Drugs и ничего не добилась, Россия потратила меньше и тоже ничего не добилась. Видимо, стоит думать над другими мерами.

В целом история про наркополитику очень любопытная, и сейчас в ней намечаются явные несоответствия, требующие пересмотра. Причиной печальной статистики даркнета в том числе является отсутствие какого-либо диалога властей с молодежью.

Каково это – принять на себя издание и руководить им? Вы пытались удержать прежнюю парадигму «Ленты.ру» или сформировать новую?

Думаю, одна из ключевых вещей, которая сформировала меня как профессионала в журналистике, это то, что я прошел путь с самого низа доверху. Я знаю, как производится каждая единица контента на каждом этапе, как устроен этот бизнес и что нужно потребителю. Для руководителя это ценный опыт, без этой школы он может ставить сотрудникам задачу, не понимая реальной сложности и трудозатрат. Над такими боссами и их абсурдными требованиями попросту смеются в коллективе, а те в свою очередь орут на подчиненных.

Даже если вы придерживаетесь строгой иерархии, не грех спросить у подчиненных: как реально это делается? Сложно ли? Что вы обычно делаете с такими задачами? Команде будет приятно, когда кто-то вышестоящий стремится погрузиться в рабочий процесс и понять, как все работает, чтобы адекватно оценивать их усилия.

Хороший главред постоянно учится новому и воспринимает редакцию как живой организм, ведь медиа – самый человекоцентричный ресурс, потому что делает контент для людей и людьми. Это очень подвижная среда, которая состоит из талантливых авторов, надо помнить о том, что ты работаешь с коллективом, который не стоит превращать в станки. В выстраивании верной управленческой стратегии в издании учитываются не только возможности сотрудников, но их переживания, чаяния, планы, именно поэтому редакция – это часто тусовка, семья, где многое происходит на доверии, а в основе взаимопонимания лежат понятные человеческие отношения и индивидуальный подход.